В ту ночь в доме все страхи Софи подтвердились. У Джея есть какой-то ужасный секрет, и она должна узнать, в чем он состоит. Несмотря на то, что он был очень нежен и озабочен ее состоянием, она продолжала подозревать, что он не говорит ей всего. Джей надел на нее фланелевую пижаму, застегнул все пуговицы и проследил, чтобы она вылила лекарства, которые ей прописали. Потом поставил на стол перед ней куриный бульон и, сидя напротив, наблюдал, как она ест — разве что не кормил ее с ложечки, но Софи все равно чувствовала, что происходит нечто ужасное.
— Джей, прошу тебя, расскажи, что с тобой творится, — с мольбой в голосе попросила она. — Ты говоришь, что мне нужно расслабиться и отдохнуть, но я не смогу, пока мы не поговорим.
Джей тяжело вздохнул:
— Тебе и так пришлось достаточно пережить, Софи. Я не хочу взваливать на тебя дополнительные неприятности.
Она отказалась лечь в постель и сидела за кухонным столом, поджав под себя ноги.
— У меня уже столько неприятностей, что любое твое признание не будет хуже того, что я себе представляю.
Но она ошибалась. Когда ей, наконец, удалось уговорить его открыться, то, что он поведал, ужаснуло и потрясло ее еще больше. Джей сказал, что его терзают сомнения и подозрения относительно того нападения и «несчастных случаев», которые с ней происходили. И он не верит, что все это совпадения.
— Мясо было отравлено составом, который вызывает симптомы, напоминающие бешенство, — сообщил он. — Это не случайно, Софи, и кто бы это ни сделал, этот человек не слишком старается замести следы. Он хочет, чтобы все выглядело как неумелое покушение на убийство.
— Предпринятое тобой? — спросила Софи.
— Вероятно... хотя существует и другое объяснение.
Тишина длилась так долго, что, когда он снова заговорил, Софи вздрогнула от неожиданности.
— Лечение шло как-то не так, — сказал он. — У меня начались чудовищные головные боли и появились еще кое-какие симптомы...
Софи тряхнула головой — она не хотела этого слышать. Ей было необходимо сохранить надежду, что в их отношениях есть что-то, обещающее просвет в будущем, и эту надежду давало ожидание успеха в лечении. Теперь он отнимал у нее даже эту кроху надежды.
— Но тогда на вечеринке у твоей матери... — она готова была спорить с ним, если придется, — ты сказал, что успешно завершил курс. Из этого следовало, что врачи тебе помогли.
— Я никому не сообщил, что головные боли усиливаются — не хотел компрометировать клинические испытания.
— Но может быть, их следует скомпрометировать, если с препаратом что-то не так?
— Это был не «Невропро», по крайней мере, в моем случае. Я абсолютно уверен, что мне его никогда не давали. Это было что-то другое.
Софи молчала. По тому, как набухли синие вены у него на висках, она поняла, что ему трудно продолжать и никакими расспросами она не заставит его говорить.
— Это больше, чем просто головные боли, Софи. Я не хочу пугать тебя, но в последнее время у меня возникают навязчивые идеи и позывы к насилию. До сих пор мне удавалось их подавлять, но они усиливаются.
Софи, потрясенная, долго молчала. Когда дар речи вернулся к ней, голос звенел от волнения:
— Джей, ты должен кому-нибудь рассказать. Может быть, Элу? Он сохранит это в тайне. Ему тоже небезразличны интересы Бэбкоков. Джей, ты должен...
— Я не могу. Пока не могу, но если уж я кому-то и решился бы довериться, кроме тебя, то только не Элу.
Софи ждала дальнейших объяснений, но Джей никак не прокомментировал сказанного.
— Софи, я очень боюсь за тебя. Независимо от того, хотят они достать меня или нет, кто-то пытается убрать с дороги именно тебя, и я думаю, что они дошли до той точки, когда способны уже на все.
Джей встал из-за стола и выглянул во двор. Его отражение в темном окне напоминало загадочную фигуру средневекового одноглазого колдуна.
— Господи, ты только вспомни, что они уже сделали.
Софи охватил такой страх, какого она, пожалуй, еще никогда не испытывала.
— Кто они, Джей?
— Да кто угодно. А в целом — весьма достойная компания: Джерри Уайт, Векслер, Маффин. Уоллис считает тебя опасной, потому что ты не хочешь признать во мне законного наследника. А у Эла — свои мотивы. Ему не понравилось, как я заявил права на компанию.
— Но я не верю, чтобы кто-нибудь из них пошел на такие крайности. Они же не преступники, Джей.
— Софи, я видел людей, припертых к стене. Большинство из них в такой момент способны на насилие, варварское насилие. И это-то меня беспокоит больше всего. Но я еще не сказал тебе самого худшего.
Вернувшись к столу, он отодвинул стул, но садиться не стал. Несколько мгновений он смотрел на нее с тем печальным выражением, которое она заметила у него, очнувшись в больнице.
— Больше всего меня пугает то, что все это, вероятно, делали вовсе не они.
— А кто же? — Софи подалась вперед.
— Я предвидел то, что должно произойти. У меня были видения всех этих кошмаров прежде, чем они случались.
— Видения? Как у экстрасенса?
— Да, и нападение на твой дом я тоже видел. Я видел человека, который на тебя напал. Видел все, что произошло.
«Боже милосердный! Что он говорит? Он знает, кто это был? Почему же он мне не сказал?»
Опустив ноги, Софи встала и неверными шагами стала пятиться от него. Все ее страхи выкристаллизовались в одну-единственную мысль:
— Ты — не Джей. А тот человек, который вломился ко мне, был Джей, да? Да?!
— Софи, не...
— Нет! — закричала она. — Он потерял память. Он даже не помнил, как меня зовут!
Джей рванулся к ней, сбив стул, и Софи, продолжая кричать, бросилась во двор. Но он оказался проворнее.
— Куда ты? — Джей подскочил к ней сзади и оттащил от двери.
— Кто ты? — закричала в ответ Софи.
Она дергалась и извивалась, но не могла освободиться. Он схватил ее за запястья, явно желая подавить сопротивление, не причиняя вреда.
— Ты беременна, Софи, Если не заботишься о себе, подумай о ребенке.
Софи, побежденная, прислонилась к нему спиной.
Нет, она не хотела потерять этого ребенка. Ни за что не хотела.
Софи пошевелилась и почувствовала, что хватка его стала крепче.
— Я успокоилась, — сказала она. — Отпусти меня. Я не сделаю ничего безумного. Пожалуйста.
Он отпустил, и она проковыляла к столу. Холодильник ревел и дрожал, словно готов был взорваться. Внезапная мысль поразила Софи: в каком-то смысле этот старый агрегат — символ ее выживания. Если он все еще продолжает работать, значит, и она не имеет права сдаваться.
