Алеша посмотрел на него и сжал челюсти до хруста, качнул головой. Нельзя им в морг. Нельзя…
Он прекрасно понимал, что стоит только ему или кому другому из братьев войти в морг, они больше не уйдут оттуда, и будут стоять возле Анечкиного тела. И гладить ее пепельные волосы, звать ее, разговаривать с ней, всматриваться в лицо, надеясь увидеть признаки жизни, и верить, что она спит, принимать игру камушка в виде паучка на шее за легкую пульсацию сонной артерии…Нет, не-е-ет…
Сергей сник, сел на пол:
— Кто?…Почему здесь? Она?…
И понял и, встретившись взглядом с глазами Алеши, получил подтверждение: Аня была беременна!
— Сволочь! — прошептал в отчаянье Сергей, желая Кустовскому самой жуткой смерти, и, вскочив, ринулся на улицу.
Братья проводили его тоскливыми взглядами, понимая, куда он направился и зачем, но сил остановить безумца, не было.
— Он? — тихо спросил Андрей у Алеши. Тот лишь кивнул — зачем говорить — и так все ясно. Сергей даже не догадывается, что мог стать отцом, а стал причиной Аниной смерти…Впрочем, он ли причина?
— Что ж не сказал ему?
— Зачем? — одними губами прошептал Алеша. — Думаешь, сможет он после этого жить?… Пусть лучше на другого думает.
— Убьет он Кустовского, — протянул бесцветным голосом Андрей.
— Может быть, — равнодушно пожал плечами Алеша, и Андрей кивнул, соглашаясь:
— Отмажу…
И поползли минуты в немоте сознания, незамеченные, ненужные. Время кончилось для Шабуриных, как и сама жизнь. Умерла не только Аня, умерли они.
— Алексей Дмитриевич, — вывел из прострации голос Тамары. Он вскинул непонимающий взгляд — кто ты? Что тебе надо? И увидел виноватые, полные сочувствия глаза и услышал знакомую мелодию Аниного телефона: "как упоительны в России вечера"…
Алешу подкинуло, он резко отошел к окну и зажмурился — не могу, не хочу!!…
Андрей с благоговением взял сотовый, который, казалось, еще хранит тепло Аниных рук и дыхания. Долго смотрел на рисунок в дисплее — милую, сонную киску и бережно, словно, надеясь услышать Анин голос, приложил трубку к уху:
— Да.
— Аня, ты, почему не отвечаешь? — прошипела Оля. — Ты коза, Шабурина! Я здесь уже трубку изгрызть, готова от тревоги, а ты прячешься!
Андрей закрыл глаза и застонал…
— Ты что там стонешь?!
— Ани больше нет, — с трудом выговорил Андрей горькие и не знакомые ему прежде слова. Сколько бы он отдал, чтоб не знать их, не произносить никогда?…
И не выдержал, кинул трубку в стену и дико закричал, давая выход горю:
— А-а-а-а!!!
Сергей летел по трассе и утирал с лица слезы, и разговаривал сам с собой и Аней, уговаривал ее подождать, уверял, что все решит, всех накажет. Кустовскому не жить!
Вот только как он сам будет жить дальше, он не знал…
Сергей выскочил из машины у дома N 26 и, с силой пнув ногой, препятствие из чахлых досок, без труда образовал проход. Одна створка вздохнула и, треснув, легла в снег. Сергей шагнул во двор и застыл. На снегу, на каком-то тулупе лежал синий, неестественно худой и длинный Олег. Рядом, прямо в снегу сидела, раскачиваясь, Гуля и все гладила его по лицу, шепча сумбурные слова. Вокруг стояли люди. Никто не видел Сергея и словно не слышали треска сломанных ворот. Они скорбели по усопшему и им, как и Сереже, не было дела до окружающего мира.
Он на негнущихся ногах дошел до машины, сел и медленно поехал обратно, уже не понимая — зачем. И где-то на полпути к городу, понял, что незачем — направил машину в железобетонную стену завода, шепча, как заклятье:
Я же обещал, что всегда буду с тобой, Анюта!…
Но буквально в метре от стены то ли морок, то ли видении выросла фигура Ани. Она выставила руку, то ли пытаясь задержать железо, то ли прикрыть себя. И настолько четким был ее образ, настолько явным крик: Нет!! Что Сергей закричал в унисон и резко нажал на тормоз, вдавив педаль. Фары треснули, врезаясь в бетон, толчок и тишина.
Сергей с минуту тупо смотрел на серую поверхность стены и не понимал, где он, кто, что вообще произошло? Открыл дрожащей рукой дверцу машины, вылез наружу, оглядываясь в поисках сестры. И вспомнил — ее нет в живых. И понял — она и из страны мертвых приглядывает за ним, заботится.
Застонал от бессилия, поднял голову, подставляя лицо солнцу:
— Как же мне жить теперь, Анюта? — прошептал, с надеждой вглядываясь в пелену облаков. И снова произошло чудо — облака чуть разошлись, и их края в позолоте солнечных лучей превратились в лицо Ани. Она, улыбаясь, смотрела на Сережу и выглядела вполне счастливой.
— Живи… — донеслось еле слышное. Миг и облака вновь пошли по небу, стирая образ любимой.
— Буду, — пообещал Сергей через силу. Слеза покатилась по его щеке и упала на воротник куртки.
Они шли к машине, не видя дороги, и если б не сопровождение Тамары и Галины, которые неотступно следовали за ними, наверное, так и не дошли. Андрей с третьей попытки открыл дверцу, с трудом сел в салон, Алеша сел рядом, следом хлопнула задняя дверца. Мужчины обернулись с удивлением и непониманием, поглядывая на женщин:
— Мы с вами! — твердо заявили дуэтом подруги.
— Нельзя вам одним, — пояснила Тамара, глядя в глаза Андрея. Он с минуту рассматривал хорошенькое личико молодой женщины, напоминающее своей утонченностью черт лицо Ани, и кивнул не в силах ни говорить, ни сопротивляться. Машина плавно тронулась в путь.
До дома родителей они добирались в полной тишине на скорости велосипедиста. И долго стояли у подъезда не в состоянии сдвинуться с места. Первым вылез Алеша, взглядом остановив двинувшуюся за ним Галину. Андрей проводил его до входа и встал:
— Я не пойду, Леша, извини, здесь подожду, — и добавил тише, отводя взгляд. — Документы в комоде…во всяком случае, год назад, они там лежали…
Тот внимательно посмотрел на брата и, кивнув, поднялся по лестнице.
Андрей же, спросив у женщин сигареты, забрал протянутую Тамарой пачку и вернулся. Сел на грязные ступени у подъездной двери и неумело закурил.
Мать, видимо, спала, долго не открывала двери, а потом столько же сонно таращилась на сына, загораживая проход. Хотела что-то сказать, спросить, но вид у Алексея был такой, что слова вязли в горле и не ложились на язык. Он молча отодвинул ее с прохода и, не раздеваясь, прошел в комнату, начал рыться в ящиках комода.
— Что ты ищешь? — нахмурилась мать.
Сын молчал, как-будто онемел. Продолжал перетряхивать содержимое комода. Из нижнего ящика вместе с бельем выпала тонкая картонка, размером с обложку паспорта.
— Не трогай! — кинулась к нему мать, желая отобрать документ, но Алеша лишь отвел руку и раскрыл картонку. В ней было свидетельство об удочерении ребенка. Пять минут на тщательное изучение, и мужчина застонал от бессилия, отчаянья и ярости: Как же так? Почему он узнал об этом только сейчас? Мать Ани какая-то пятнадцатилетняя девица — отказница…
