Барселона, несомненно, шла по пути прогресса в течение всех этих лет, но ей было еще далеко до Рима и Неаполя, и Жоан подумал, что его книжная лавка – если ему удастся открыть ее – никогда не станет такой блестящей, как та, которую он оставил в Риме. Она даже не будет походить на ту, которой владел Антонелло в Неаполе. Он тряхнул головой, чтобы отогнать подобные мысли.
– Но она станет лучшей в городе, – сказал Жоан сам себе, чтобы взбодриться.
Носильщики шли по улице Тальерс, на которой, оправдывая свое название, находились различные мастерские, работавшие по металлу, и где стук молоточков сливался в оглушительную симфонию. Увидев дверь в плавильную мастерскую Элоя, Жоан почувствовал подкативший к горлу комок. Он не мог более сдерживать свои эмоции и представился подмастерью, которого не знал, но, будучи не в состоянии ожидать, пока тот известит своего хозяина, зашел в мастерскую. До того, как он покинул Барселону, Жоан работал здесь, был членом гильдии пушечных дел мастеров и принадлежал к братству Элоев – людей, которые под покровительством Святого Элоя объединяли большинство гильдий металлургов. Войдя, он увидел нескольких работников в фартуках из грубой кожи, которые полировали пушку из бронзы, и, поздоровавшись, услышал свое имя, произнесенное одним из них.
Жоан замер, разглядывая мужчину, назвавшего его по имени. Тот был немного выше его. Жоан пытался разглядеть в чертах взрослого уже человека то, что напомнило бы ему ребенка, с которым он был так близок. Наконец он сказал себе, что мгновенно узнавший его металлург был не кем иным, как его братом Габриэлем. К пышной копне его темных волос теперь прилагалась курчавая борода, а в ее недрах светилась всегдашняя лукавая улыбка, обнажавшая белые зубы. Не сказав ни слова, волнуясь, они сделали несколько нерешительных шагов навстречу друг другу и, не веря в происходящее, слились в искреннем объятии.
– Сколько же времени прошло, брат мой! – сказал Габриэль, не ослабляя объятия. – Давно уже пора тебе было вернуться домой.
Разгоряченное тело Габриэля пахло потом и металлической стружкой. Обняв его, Жоан почувствовал, как слезы стали застилать его глаза. А еще он почувствовал, что и в самом деле вернулся домой.
– Мы снова вместе! – воскликнул он, отстраняясь немного, чтобы взять лицо брата в свои руки и поцеловать в щеку, – как тогда, в детстве, когда они были мальчишками. С одним лишь отличием: теперь щеки Габриэля покрывала борода.
Братья не могли наглядеться друг на друга – им было трудно поверить в то, что они снова вместе спустя столько лет. Они отстранялись и снова обнимались, счастливо улыбались и, словно желая удостовериться в реальности события, ласково похлопывали друг друга по спине и по затылку.
Глядя поверх плеча брата, Жоан узнавал своих бывших товарищей, которые с улыбкой ждали своей очереди, чтобы обнять его. Вскоре появился и старый Элой – мастер пушечного дела, дочь которого Агеда была супругой Габриэля. Искренне обняв Жоана и поздравив его с благополучным прибытием, пожилой человек произнес перед всеми главные слова:
– Ты – член нашей семьи в силу разных обстоятельств. Ты все еще являешься членом гильдии. Ты – брат Габриэля, и я не забыл, что благодаря тебе была спасена жизнь моего сына и многих других, когда неожиданно для всех развязалась эта громкая кампания, под которую мы подпали. У тебя всегда будет комната и еда в моем доме, который на самом деле является домом твоего брата. Оставайся с нами столько, сколько тебе будет нужно.
– Спасибо, Элой, – ответил Жоан взволнованно.
Когда завершились приветствия старых друзей, Габриэль обнял его снова. Он был сильно взволнован и улыбался счастливой улыбкой.
– Как же я рад! – воскликнул он.
– И я тоже! – сказал Жоан, чувствуя комок в горле. Отпустив его, он сжал бицепсы своего брата. – Да ты превратился в настоящего мужчину!
– Вот что значит работать с металлом, – ответил Габриэль. – Пойдем, ты должен познакомиться с моей семьей.
Габриэль с женой познакомили его с четырьмя племянниками – двумя мальчиками и двумя девочками, которым было от восьми до трех лет, а потом они вместе поужинали.
Несмотря на то что на протяжении всех своих итальянских лет Жоан регулярно переписывался с братом, тем для разговоров им было не занимать. Габриэль был счастлив услышать о том, что его мать наслаждалась этой новой жизнью и что его сестра Мария также смогла построить свое счастье рядом с хорошим человеком. Он жаждал обнять их всех – мать, сестру, племянников, зятя. Согреваемые теплом семейного очага, Жоан и Габриэль проговорили практически всю ночь, счастливо беседуя за бокалом вина. Речь шла о жизни в Италии и в Барселоне.
– Гнусный тип Фелип Гиргос продолжает нести несчастье разным семьям, – сказал Габриэль Жоану. – Он стал правой рукой инквизиторов. Этот человек не знает жалости, и люди боятся его. – Голос его стал обеспокоенным. – Ты должен сторониться его. Он ненавидел тебя.
– Много времени прошло с тех пор. – Жоан махнул рукой, не придавая значения только что сказанному. – Да он уже давно забыл про меня. Фелип посвятил себя страшному делу, и наверняка найдется много жертв, на которых он сможет обрушить свою злобу.
В ту ночь, находясь в тишине и уединении своей комнаты, Жоан записал в дневнике: «Возможно, Габриэль прав, и я наконец вернулся домой». Однако мысли о Фелипе, который был его могущественным врагом, не могли не беспокоить Жоана.
98
На следующее утро Жоан завтракал с Элоем и его бородатыми работниками. Он смеялся их шуткам, и в какой-то момент ему показалось, что всех этих прошедших лет просто не было.
– Ты по-прежнему член гильдии и пушечных дел мастер, – сказал Элой Жоану, когда все остальные приступили к работе. – Я сказал кому надо в корпорации, что ты прекрасный артиллерист, принимавший участие во взятии Остии и в битве при Сериньоле во главе отрядов нашего войска. Гильдия гордится тобой, и для всех будет честью, если ты снова станешь работать в моей мастерской. Производство пушек значительно увеличилось в последние годы не только из‑за войн в Италии, но и по причине турецкого конфликта, а также в связи с войной с Францией в Пиренеях. Также говорят о кампании на севере Африки и о флотилии, которая должна будет защищать новый путь в заморские территории, в частности в Индию. Работы хватит на всех.
– Вы оказываете мне честь, делая это предложение, маэстро Элой, – ответил Жоан. – Но у меня в Италии была книжная лавка, и я вернулся в Барселону, чтобы открыть здесь новую.
– Мне очень жаль, – сказал старик. – Ты же знаешь, что нельзя быть членом двух гильдий одновременно. Если ты откроешь книжную лавку, то перестанешь быть одним из наших.
– Сердцем я всегда буду с вами, и, если Элоям понадобится моя помощь, вы можете рассчитывать на меня в любое время.
Когда старый Элой вернулся к работе, Габриэль сказал Жоану:
– Даже если ты не останешься в цеху, ты всегда будешь моим братом. – Его губы растянулись в радостной улыбке, белые зубы блеснули в густой бороде. – Знай, что ты всегда можешь положиться на меня во всем.
– Спасибо, Габриэль, – ответил Жоан, обнимая его. – Это взаимно.
Он прекрасно помнил те времена, когда брат был ребенком, за которым ему приходилось ухаживать, и его глубоко тронул тот факт, что сейчас именно Габриэль предлагал ему помощь и защиту.
Дом Бартомеу был домом обеспеченного буржуа. Слуга попросил Жоана подождать в небольшом зале, пока он сообщит о визите, и Бартомеу немедленно вышел встретить его. Ему было уже лет пятьдесят, и он, как всегда, прекрасно выглядел: коротко остриженные, теперь уже седые волосы, тщательно выбритое лицо, внимательный взгляд карих глаз и открытая улыбка. Жоан никогда не забывал о том, что Бартомеу взял под свою опеку двух испуганных сирот, выживших после жестокой трагедии, в которой они потеряли своих родителей, и привел в Барселону, враждебно встретившую их. Этот высокий хорошо одетый человек, казавшийся двум детишкам чужим из‑за своих манер городского жителя, пожалел их и на протяжении долгого времени был для них единственным, кто давал им средства к существованию. К тому же они всегда могли рассчитывать на его защиту от чего бы то ни было. Жоан, безмерно благодарный Бартомеу, был счастлив вновь увидеть своего покровителя улыбающимся и в добром здравии. Коммерсант крепко обнял его – как если бы Жоан был его сыном, с которым он не виделся десять лет, и долго не отпускал его. Но и Жоану было приятно вновь прижать к груди своего покровителя. После этого Бартомеу представил Жоану свою новую супругу, с которой у него уже было двое детей, и мужчины удобно расположились в салоне верхнего этажа для разговора.
