– Сколько же преступлений совершается во имя Господа… – прошептала Анна.
И они замолчали, глядя на помост, на котором должно было развернуться зловещее представление. Два настила, находившиеся с правой стороны, были укрыты расшитым балдахином из дорогих тканей, которые спускались вниз, чтобы защитить от ветра и холода заднюю и боковые его части. В центре расположились инквизитор и его помощники, а справа – известные в городе люди и их слуги. Левая сторона разительно отличалась от остальных. Там был всего лишь деревянный каркас с лавками, на которые солдаты-охранники усадили осужденных женщин, облаченных в мешковатые одежды и желтые остроконечные колпаки с красными крестами. Туда же на специальном стуле, поддерживавшем тело в вертикальном положении, поместили и умершую.
Монахи и члены братства Смерти, не занимавшие достаточно высокое положение, чтобы разместиться вместе с представителями власти, уселись на лавки, поставленные на землю. Церемония обещала быть долгой. В центре площади, напротив трибуны с инквизиторами, был сооружен амвон, на который после короткого разговора с главой инквизиции поднялся монах-доминиканец Жоан Энгера – второй после главного инквизитора человек и друг приора Гуалбеса.
– К имени Господа взываю, – произнес он твердым голосом по-латыни, осеняя себя крестным знамением.
Площадь замолкла, и люди вслед за ним стали креститься, изображая крест движением руки ото лба к груди, к левому плечу и потом к правому.
– Во имя Господа нашего Иисуса Христа и матери его смиренной Девы Марии, к которым взываем, – продолжил он.
И после этого забубнил длинную проповедь, упоминая недавнюю эпидемию чумы, сравнивая ее с напастями, описанными в Библии, и грозя карой за грехи человеческие. Он вещал уже достаточно долгое время, когда вдруг голос его приобрел громоподобные и угрожающие модуляции: речь зашла о дьяволе как о совратителе душ. И монах начал предавать анафеме тех, кто был заподозрен в сговоре с ним.
– Он готовится зачитать приговор этим несчастным женщинам, – прошептала Анна.
Продолжавшаяся уже больше двух часов проповедь подходила к концу. Монах воздал хвалу инквизиции и ее очистительной деятельности, призванной освобождать мир от еретиков, порочных людей и чернокнижников, и на том завершил свою речь.
– Все эти люди никогда бы не выдержали подобной проповеди, если бы не зрелище нескольких казней, которое последует за ней, – сказал Жоан Анне.
– Прямо как бои быков, которые устраивали Борджиа в Риме, – заметила она.
– Да, с той лишь разницей, что там убивали животных, а не людей и мужчины тоже рисковали жизнью.
– Боже мой, какое же бессилие и омерзение я чувствую!
После проповеди началась служба, а по ее окончании Фелип, который все это время сидел на трибуне рядом с главным инквизитором, поднялся на амвон с присущим ему горделивым видом. Громовым голосом он назвал имена всех женщин и перечислил преступления, в которых они обвинялись: чернокнижие, отравления, поклонение дьяволу и совокупление с ним, после чего тот наделял их способностью причинять вред добрым христианам, вызывая всяческие бедствия и засухи на земле, град, проливные дожди и эпидемии чумы. В заключение он зачитал приговор каждой из них: сожжение на костре и конфискация всего имущества. Две первые выслушали приговор с опущенной головой, не сдерживая рыданий. Потом дошла очередь до Франсины, которая хранила молчание в течение всего шествия и во время проповеди. К всеобщему удивлению, она поднялась со скамьи и с неожиданной энергией крикнула, перекрывая голос Фелипа:
– Все это чистой воды обман, жестокость, противная учению Христа, к которому вы взываете.
– Заставьте ее замолчать! – приказал дознаватель.
– Я невиновна и не имею ничего общего с дьяволом, – продолжала Франсина, к которой уже бросились солдаты. – Я излечиваю чуму, потому что обладаю бо́льшими знаниями, чем врачи…
– Заткните ей рот! – зло повторил дознаватель.
Солдаты ударами заставили Франсину замолчать, и в тот момент, когда они пытались заткнуть ей рот, Анна, не выдержав, крикнула:
– Франсина невиновна! – Ее переполняли ярость и боль. – Это настоящий фарс!
Жоан вздрогнул от смелости своей жены, но присоединился к крикам:
– Франсина невиновна!
Тут же все работники лавки, соседи и, к удивлению книготорговцев, значительная часть публики присоединилась к их крикам. Некоторые даже не были знакомы с Франсиной, но воспользовались случаем, чтобы выразить свой протест инквизиции. Толпа заволновалась, как хлебное поле на ветру, и приняла угрожающий вид.
– Заставьте их замолчать! – взвизгнул Фелип.
И солдаты, наступая на толпу с пиками наперевес, вынудили отступить первые ряды, в которых находились люди из книжной лавки, а другие, вооруженные палками и готовые избивать мятежников, приблизились к толпе.
– Замолчите, хватит! – приказал Жоан своим. Он не хотел допустить напрасного кровопролития.
Книготорговцы подчинились, и крики стали затихать по мере того, как солдаты с дубинками в руках продвигались в сторону голосивших.
– Франсина де Виладамор приговаривается к сожжению живьем на костре в пригороде Эл Каньет за колдовство! – провозгласил Фелип, когда воцарилось молчание. – Но если она попросит снисхождения и возвратится в лоно Церкви, ей будет оказана милость, так же как и другим, быть задушенной палачом, прежде чем языки пламени поглотят ее тело.
Послышались неодобрительные крики, хотя большая часть публики была довольна: зрелище состоится! Жоан посмотрел на Франсину. Она сидела меж двух солдат. Рот ее был заткнут кожаным намордником – из тех, что инквизиция использовала для обвиняемых, которые, как и она, не подчинялись ей.
– Посмотрите! – вскричал Жоан. – Она старается держаться максимально прямо – настолько, насколько позволяют ей путы. Вы видите, с каким вызовом смотрит она на своих палачей?
– Я горжусь тем, что знакома с ней, – ответила Анна, заплакав.
После того как приговор был озвучен, Фелип со всей торжественностью передал «ведьм» в руки представителя губернатора. С этого момента ответственность за охрану этих женщин и казнь несли королевские войска. Инквизиторы выносили приговор, но не пачкали руки в крови: казнь не была делом, достойным священнослужителя. В том же порядке, что и раньше, процессия покинула площадь в направлении места казни с той лишь разницей, что теперь солдаты, маршировавшие в конце шествия, несли хворост для разжигания костра. Они шли по так называемой дороге бесчестья, которая проходила по улице Эспесьерс, под аркой Святой Эулалии, выводила на площадь дель Блат и улицу Бория, а потом следовала по другим улицам, в частности по улице Монткада, площади дель Борн и Пла д’эн Льюль, вела через ворота Портал де Сант Даниэл в стенах города и дальше, в сторону Эл Каньет.
Во главе процессии реяла хоругвь инквизиции; монахи несли большие распятия и распевали свои благодарственные молитвы – литании, а инквизиторы и городские власти медленно и торжественно шествовали в такт барабанному бою. Они были довольны. Теперь, когда семья Серра и их работники ничего не могли сделать, чтобы воспрепятствовать этому, и при полном равнодушии солдат женщин оскорбляли, высмеивали, плевали в них и бросали вcякий мусор.
– Ведьмы! – кричал народ. – Вы виноваты в эпидемии чумы! Вы совокупляетесь с дьяволом!
Эл Каньет был местом казни, и никто не считал, сколько людей приняли там смерть. Это было заросшее тростником место, болотистое и зловонное. Оно находилось недалеко от моря, и от стоячих вод, откуда очень часто вырывались газы, распространялась вонь разложения. Летом москиты заполоняли это место, а по ночам среди призрачных огней бродили в поисках добычи брошенные собаки и даже волки. Сюда сбрасывали трупы животных и разные отходы, которые город хотел убрать как можно дальше от своих стен. В центральной части, сухой и более ровной, стоял каменный крест под названием Ла Льякуна: именно там инквизиция сжигала своих жертв.
Рядом с крестом высилась куча дров, а напротив – сложенное штабелями дерево и несколько столбов. Здесь процессия остановилась, любопытные окружили место казни, а солдаты свалили хворост, который принесли с собой. Монахи продолжали свои песнопения. Мертвую женщину отвязали и положили рядом с другими, которые в изнеможении упали на землю, за исключением Франсины. Рот ее все еще был заткнут, и она стояла молча, глядя на зрителей. В первом ряду расположились Анна, Жоан и все остальные работники книжной лавки, которые поддерживали свою подругу до тех пор, пока солдаты не заставили их замолчать. Тогда к осужденным приблизились инквизитор Сотомайор и Фелип, чтобы предоставить женщинам последнюю возможность примириться с Церковью и таким образом избавиться от казни в пламени костра. Когда с Франсины сняли намордник, она спокойно сказала:
