Ремесленники, откликнувшиеся на зов Агеды, подтягивались с улицы и уже заполнили двор, многие из них были вооружены. Громовым смехом ответили они на слова Габриэля. Жоану все еще трудно было признать в этом крепыше своего младшего братика, который приходил в восторг от звука колоколов и которого, как считал Жоан, он обязан защищать.
Солдат, все еще не пришедших в себя от изумления, грубо вытолкнули на улицу, и не один из них получил удар ногой в зад, когда выходил за ворота.
– Здесь командует святой Элой, а когда святой отсутствует, то у руля стоит магистр гильдии, – сообщил Габриэль сержанту, последним толчком выпроваживая его за дверь. – И ты можешь повторить это Фелипу или монаху, который у вас за главного.
– Я прошу у вас помощи, Элой, – сказал Жоан отцу Агеды, рассказав о том, что произошло.
Лицо Элоя, обрамленное белоснежной бородой, выдавало его почтенный возраст, но в черных глазах все еще сохранялся живой блеск. Он не только был хозяином кузницы, но и магистром гильдии пушечных дел мастеров, а также главой братства Элоев.
– Не в первый раз мы с тобой попадаем в подобную передрягу, – сказал Элой, прищурив глаза. – Много лет назад это был королевский флот и адмирал Виламари, не так ли?
Жоан кивнул, чувствуя себя мальчишкой, застигнутым врасплох.
– Ты неисправим, – пожурил его старик. – Вместо того чтобы стать членом гильдии, ты пошел в книготорговцы. Черт возьми, до чего же ты был хорош в нашем деле! Сам знаешь…
– Да, знаю, – прервал его Жоан, который сразу сообразил, какую поговорку процитирует ему сейчас бывший учитель. – Слюнявый мальчишка ищет в книгах причину, а железо кует бородатый мужчина.
– Так вот, когда у тебя возникают проблемы, ты не к слюнявым мальчишкам бежишь, а обращаешься за помощью к бородатым мужчинам.
– Да, именно так, учитель, – вынужден был согласиться Жоан.
– Твое счастье, что сердце говорит нам, что ты один из наших, – продолжал Элой. – Кроме того, твой проступок не имеет ничего общего с религией. Ты всего лишь избил убийцу, который того заслуживал. И это тебя еще больше делает Элоем. Ты же знаешь, что нас, Элоев, много и что мы посылаем наших лучших людей тогда, когда надо защищать город как внутри его стен, так и за его пределами. Мы хорошо вооружены и организованы по-военному. Инквизиция не решится зайти на эту улицу, такого не сделает даже королевская гвардия, всегда поддерживающая инквизиторов.
– Спасибо, учитель.
– Мы готовы защищать тебя до тех пор, пока они будут преследовать тебя, используя привилегии, несправедливо полученные инквизицией. Тем не менее будет недостойно делать это, если речь зайдет о гражданском суде, где все будет основываться на праве.
– Я все понимаю.
– Мы можем защитить тебя только в нашем районе. Если ты перейдешь Рамблу, то пропадешь. Хотя здесь ты можешь оставаться столько, сколько захочешь.
– Спасибо, Элой, я постараюсь задержаться здесь как можно меньше. – Жоан помолчал и вздохнул. – Могу я попросить вас еще об одном одолжении?
– О каком?
– Мне нужно увидеть мою семью. Вы могли бы послать кого-нибудь, чтобы сообщить моей супруге, что со мной все в порядке?
122
Когда подмастерье, посланный Габриэлем, принес весть о том, что Жоан находится под защитой Элоев и что с ним все хорошо, крики радости раздались в книжной лавке. Тело Абдуллы занесли в переплетную мастерскую, где можно было побыть рядом с ним и помолиться за его душу. Они не знали, что им делать, поскольку мусульманин не мог быть похоронен на христианском кладбище, и Анна решила сходить в дом к Бартомеу и посоветоваться с ним, а заодно попросить у него помощи для Жоана. Анна знала, что безопасность ее мужа была временной и ограниченной. Вместе с ней пошел Педро. Коммерсанта настолько опечалило известие о смерти Абдуллы, что он разрыдался.
– Не могу представить себе никого другого, кто бы настолько великолепно воплощал собой наши идеалы, – сказал Бартомеу. – Он жил и умер в полном соответствии с ними. Моя душа разрывается от боли, но одновременно я безумно горд тем, что был его другом.
– Он сказал, что книга его жизни не могла иметь лучшего конца, – объяснила Анна со слезами на глазах. – И так думаем все мы – те, кто его любил и восхищался им. Молодежь, которая живет в доме, еще больше подавлена, чем мы. Он был великим учителем.
– Я знаю место на Монтжуике, где, как говорят, располагалось старое мусульманское кладбище. Там хоронят пленников, исповедующих эту религию. Мы постараемся похоронить Абдуллу в соответствии с его верованиями.
– Теперь надо поговорить о Жоане, – сказал Педро. – Он в безопасности, но только на данный момент. Если он попадет в руки инквизиции, один Бог знает, что с ним может произойти.
– В руки инквизиции или короля, – уточнил Бартомеу. – Губернатор имеет приказ короля во всем оказывать содействие инквизиторам.
– Должно свершиться правосудие! – воскликнула Анна. – Его реакция была естественной, ведь он любил Абдуллу как отца. А когда увидел, что этот головорез убивает его, бросился спасать.
– Фелип Гиргос – большой подлец, – гневно подтвердил Бартомеу. – Но он находится под защитой инквизиции. Благодаря ей он никогда не расплачивался за свои преступления.
– Инквизиция не должна принимать в этом участия, – ответила Анна. – То, что произошло, не имеет никакого отношения к религии, речь не идет ни о ереси, ни о колдовстве.
– Неужели вы думаете, что инквизиторы вменят в вину убийце то, что он лишил жизни мусульманина? – сказал Бартомеу с грустной улыбкой.
Анна и Педро молча смотрели на него, не отвечая на вопрос.
– Однако большая часть города ненавидит инквизицию, – добавил торговец. – Нам благоприятствуют три момента во всем этом деле. Первый – это то, что наемники инквизиции не смогут арестовать Жоана. Второй заключается в том, что его поддерживают Элои. И третий – речь идет о деле чисто гражданском и религия здесь не замешана. – Он улыбнулся. – Впереди у нас громкое судебное разбирательство. Барселона поможет вашему супругу, Анна. Мы давно хотим любым способом умерить пыл этих фанатиков-инквизиторов. Если нам повезет, то благодаря данному процессу мы все-таки добьемся своего.
После довольно продолжительной беседы они отправились на улицу Тальерс навестить Жоана, который с нежностью обнял Анну и с большим чувством пожал руки Педро и Бартомеу. Они поужинали вместе с Габриэлем и Агедой и за столом с ностальгией вспоминали шутки и высказывания Абдуллы. Учитель оставил глубокий след в их душах, и все согласились с тем, что это счастье – быть знакомым с ним.
Бартомеу представил дело Жоана в Совет Ста от имени семьи Серра и братства Элоев, и Барселона восприняла иск Жоана как свой собственный. За все восемнадцать лет существования инквизиции в Барселоне между ней и городом постоянно возникали конфликты, и, когда Бартомеу пришел на аудиенцию к губернатору как представитель Совета Ста, тот не удержался от усталого жеста.
– Это было холодное расчетливое убийство, – сказал ему Бартомеу. – Абдуллу все любили, и его смерть не имеет ничего общего с религиозными представлениями, это гражданское преступление. Город требует, чтобы дознаватель инквизиции был наказан.
– Да что вы такое говорите? – возмутился губернатор. – Ваш Абдулла был всего лишь рабом-мусульманином!
Судебный процесс длился несколько недель. Все это время губернатор, не желавший, чтобы Совет Ста довел это дело до короля Фернандо, давил на обе стороны, дабы найти приемлемое решение. Так получилось, что инквизитор Сотомайор находился в Кастилии, и Бартомеу привлек к делу приора Гуалбеса из монастыря Святой Анны. Священнослужитель немедленно принял сторону Жоана, ибо посчитал, что должен встать на защиту сироты, который был воспитан по милости его монастыря. Именно Гуалбесу, к облегчению обеих сторон, удалось достичь договоренности со своим другом, братом Жоаном Энгерой, вторым по значимости инквизитором.
– Вы, Жоан, заплатите штраф в двадцать фунтов за нападение на Фелипа по причине, которая была квалифицирована как личная и которая никоим образом не связана с его деятельностью как помощника инквизиции, – сообщил ему Бартомеу.
– Заплатить двадцать фунтов? – воскликнул книготорговец. – Да я с радостью заплатил бы двести, но только за то, чтобы хорошенько проучить его еще раз. Это же несправедливо. Неужели его никак не накажут за убийство Абдуллы?
– Он должен будет заплатить тебе двадцать фунтов – ту сумму, в которую оценили Абдуллу.
– Двадцать фунтов? – Жоан не мог поверить своим ушам. – Подобное преступление будет прощено за двадцать фунтов?!
– Ему было восемьдесят лет, Жоан. Мы видим его любящими глазами, а город должен определить его стоимость по рыночной цене. И они еще очень щедры. Никто не купит раба такого возраста.
