Роберт Напп - Скрытая жизнь Древнего Рима. Рабы и гладиаторы, преступники и проститутки, плебеи и легионеры… Жители Вечного города, о которых забыла история

Одним из таких несчастных был Гай Тадий, о чем говорится в его эпитафии: «Посвящается Гаю Тадию Северу, сыну Гая, похищенному разбойниками в возрасте 35 лет; и его сыну Прокулу, 6 лет от роду. Этот памятник своему мужу и сыну поставила Лимбрикия Примигения, вольноотпущенница Луция. О, это сыну надлежит ставить памятник своей матери!» (ILS 8506).

Продажа раба на торгах. Слева от него стоит аукционист, а толстый покупатель осматривает раба, повернув его к себе спиной. Скульптурный рельеф из Арлона, Франция, ныне утерянный. Фото Э. Эсперандье, «Большое собрание барельефов Римской Галлии» (изд-во Paris Impr. nationale, 1907) V. С. 226

Законы Корнелия (Суллы) запрещали продавать граждан в рабство, но работорговцы не задавали вопросы продавцам. Похищенные и проданные в рабство люди могли обратиться к магистрату с «просьбой о восстановлении свободы», но редко кому удавалось этого добиться в судебном порядке. Кроме того, отец, обладавший полной властью над своими детьми, мог продать их в рабство, чтобы расплатиться с долгом или спасти семью от голода. Несмотря на то что римские законы этого не одобряли, понятно, что и римские граждане, и жители провинций на протяжении изучаемого периода продавали своих детей в рабство; упоминание об этом в приведенной выше цитате Августина – лишь одно подтверждение. И хотя по закону человека нельзя было продать в рабство за долги, сам он мог стать рабом, заключив «договор», по которому отказывался от своих прав свободного гражданина в обмен на деньги, которыми он расплачивался за долг. «Многие свободные люди продавали себя в рабство, в результате чего становились „рабами по договору“ иной раз на очень тяжелых, а зачастую совершенно невыносимых условиях» (Дион Хрисостом. Речь, 15.2). То есть свободнорожденные люди по своей воле становились рабами. И наконец, продавались в рабство простолюдины, осужденные за особо тяжкие преступления. Мы не можем назвать процентное соотношение невольников, ставших таковыми по вышеназванным причинам, но понятно, что каждая из них оказывала влияние на психологическое состояние человека, ставшего рабом. Ребенок, выросший в рабстве, вполне имел иные взгляды на жизнь, чем порабощенный взрослый человек, рожденный свободным гражданином. Такой человек должен был острее чувствовать несправедливость своей судьбы, тогда как добровольно продавшийся в рабство, скорее всего, понимал, на что идет.

Каким бы образом человек ни оказался в рабстве, его жизнь определялась главным правилом – он должен был покорно подчиняться господину и исполнять все его приказания. Пожалуй, Аполлон Гиппонский верно заметил: «Все рабство проникнуто горечью; каждый попавший в рабство беспрекословно делает, что ему приказано, но в душе ропщет» (Комментарий к Псалму, 99.7) Луций, находясь в образе осла, так описал тяжелую жизнь раба в пекарне: «Когда большая часть дня уже прошла и я совсем выбился из сил, меня освободили от постромок, отвязали от жернова и отвели к яслям. Хотя я падал от усталости, настоятельно нуждался в восстановлении сил и умирал от голода, однако присущее мне любопытство тревожило меня и не давало покоя, так что я, не притронувшись к корму, в изобилии мне предоставленному, не без интереса принялся рассматривать неприглядное устройство всего заведения. Великие боги, что за жалкий люд окружал меня! Кожа у всех была испещрена синяками, драные лохмотья скорее бросали тень на исполосованные спины, чем прикрывали их, у некоторых короткая одежонка до паха едва доходила, туники у всех такие, что тело через тряпье сквозит, лбы клейменые, полголовы обрито, на ногах цепи, лица землистые, веки разъедены дымом и горячим паром, все подслеповаты, к тому же на всех мучная пыль, как грязно-белый пепел, словно на кулачных бойцах, что выходят на схватку не иначе, как посыпавшись мелким песком» (Золотой осел, 9.12).

И это притом, что, как говорит нам Апулей, хозяин этих рабов был «достойным и очень рассудительным человеком»! Представление о рабстве автоматически ассоциировалось с жестоким обращением. В одном письме из Египта брат укорял другого за то, что тот обращался с их матерью «жестоко, как будто она рабыня», а в другом – женщина жаловалась властям, что муж относился к ней и ее детям, «как будто она его рабыня», избивал их и держал под замком.

Разумеется, случалось, что какому-то рабу везло и хозяин его оказывался заботливым человеком. Примером может послужить некий Серванд: «Валерий Серванд, вольноотпущенник Луция, Гая и Секста Валерия, 20 лет, покоится в этой могиле. Памятник этот поставили его патроны в знак признания его больших заслуг. „Рабство, ты не было мне ненавистно. Несправедливая Смерть, ты отняла свободу у этого несчастного“» (CIL 13.7119, Майнц, Германия).

Поскольку рабовладельцы вообще пребывали в уверенности, что рабы находят удовлетворение в хорошей службе, остается только гадать, сам ли Серванд находил свое рабство счастливым или только его патроны. И пожалуй, называть таких хозяев «добрыми» и «хорошими» было бы слишком великодушно; ими двигали чисто практические соображения, но у некоторых из них рабам жилось лучше, чем у других. Автор трактата «О сельском хозяйстве» Колумелла настойчиво советовал хорошо обращаться с рабами, поскольку это выгодно для хозяина. Он понимал все сложности отношений между рабовладельцем и рабами и видел способ улучшить их. Прежде всего, хозяин должен был поручать им работу с учетом их умения, сил и способностей, заботиться об их одежде и питании, следить, не слишком ли жестоко обращаются с ними надсмотрщики, а также сам выслушивать их жалобы на различные преследования и несправедливости (О сельском хозяйстве. 1.8.17–19; 11.1.13–28). Неизвестно, многие ли рабовладельцы применяли эти принципы хозяйствования, направленные на получение большего дохода, но можно предположить, что некоторым рабам, несмотря на тяжелый подневольный труд, хотя бы удавалось избежать жестоких побоев и жизни впроголодь.

Но все-таки чаще отношение к рабам было безжалостным. Самым распространенным способом добиться от раба покорности была жестокая порка. Юридический сборник «Дигесты» содержит множество указаний на жестокое обращение с подневольными, изредка отмечая, что для хозяина это имело нежелательные последствия. Их избивали по разным причинам: чтобы сломить их сопротивление или наказать за провинности, а порой просто вымещая на них свою злость и досаду; были и просто садисты, находившие удовлетворение в страданиях беззащитных людей. Практически право хозяина подвергнуть раба жестокому избиению не оспаривалось, никто не мог запретить ему сделать это: «А в тюрьме разве каждый осуждается отсидеть столько времени, сколько им было употреблено на совершение того, за что он заслужил заключение, когда считается, например, делом вполне справедливым, если подвергается многолетнему заключению в кандалы раб, нанесший господину оскорбление словом или действием?» (Августин Тианский. О граде Божием, 21: 11). Обычно рабов подвергали порке, но в особых случаях заковывали в кандалы и заключали в темницу (ergastulum); об этом говорил, в частности, хозяин Эзопа (Жизнь Эзопа. С. 23). Но применялись и другие, изощренные пытки, после чего человека могли навсегда заклеймить как раба: «Затем Эвмолп громадными буквами украсил нам обоим лбы и щедрой рукой вывел через все лицо общеизвестный знак беглых рабов» (Петроний. Сатирикон, 103). В пьесах Плавта и повествованиях Апулея и Петрония пишется о широком применении пыток. Мы не можем утверждать, что исповедующие христианскую религию рабовладельцы обращались с подневольными мягче, чем язычники; фактически рабы повсеместно и бесконтрольно подвергались физической расправе за малейшие провинности. Похожую картину дают сведения, относящиеся к раннему периоду современной Бразилии и Северной Америки: «Домашние слуги должны были день и ночь быть наготове, повиноваться мановению руки и устным приказам хозяина, рабочий день у них не ограничивался определенным количеством часов. При этом они постоянно находились под придирчивым наблюдением белых и зависели от любого их каприза, мстительности и садизма. Их часто драли за уши или пороли за малейшую ошибку, незнание, невыполненную работу, „наглое“ поведение или просто потому, что они подвернулись хозяину под руку в минуту гнева» (У. Блессингейм. Рабовладельческое общество).

Апулей рассказал о поваре, который боялся наказания смертью, потому что не уследил, как собака стащила с кухни олений окорок (Золотой осел, 8.31); Марциал привел пример с другим поваром, подвергнутым порке за то, что плохо приготовил кролика (Эпиграммы, 3.94). Да и без побоев и клеймения жизнь рабов оставалась полной мучений, хотя и различалась в зависимости от того, жили они у деревенского или городского хозяина. Рабовладельцы сами решали, как их кормить и одевать; несмотря на советы писателей и философов, практически никто из них и не думал обеспечивать своим рабам сносные условия существования.