– Превосходно, мой дорогой Арнольд, просто превосходно. Но не совсем в моем стиле, вы не находите? – И мистер Гисборн с сожалением наблюдал за тем, как ухоженная рука его светлости вычеркивает пером наиболее удачные пассажи.
Милорд же, прекрасно зная об этой скорби, поднимал голову и произносил с одной из своих редких очаровательных улыбок:
– Сочувствую вам, Арнольд, поверьте, очень сочувствую. Но я претенциозный хлыщ, как вам, должно быть, известно. Лорды будут повергнуты в шок, если услышат, как я тут ударился в сантименты. А это уже никуда не годится.
– Милорд, будет ли мне дозволено сказать, что вам нравится, когда вас считают претенциозным хлыщом? – со строгостью, смягченной уважением, спросил мистер Гисборн.
– Разумеется, Арнольд. Можете говорить все, что вам заблагорассудится, – дружелюбно ответствовал его светлость.
Несмотря на разрешение, мистер Гисборн ничего не добавил. Это было бы напрасной тратой времени. Милорд мог запросто осадить кого угодно, сохраняя при этом выражение легкого изумления в своих утомленных серых глазах, и самым что ни на есть благовоспитанным образом. Мистер Гисборн удовлетворялся тем, что представлял себе собственное будущее, содержа дела своего патрона в безукоризненном порядке. Он не одобрял образа жизни графа, поскольку сам был сыном настоятеля собора и воспитывался в строгости. Тот же факт, что милорд предпочитал занимать себя такими порочными образчиками женской красоты, как оперная певичка La Franciola или некая леди Мэссей, вызывали у него неодобрение, поначалу смешанное с презрением, которое потом, после двенадцати месяцев службы у милорда секретарем, сменилось сожалением.
Впервые увидев графа, он и представить себе не мог, что сможет когда-либо не то что любить, а хотя бы терпеть этого ленивого, неуловимо насмешливого денди, но в конце концов оказалось, что он без труда способен и на то, и на другое. Уже к концу первого месяца он обнаружил, что украшенные кружевами, надушенные наряды его светлости скрывают чрезвычайно сильное и физически развитое тело, а его ленивый взгляд из-под тяжелых век может стать столь же острым, сколь и неафиширующий себя ум.
Вот так он и пал жертвой обаяния милорда, научившись принимать его капризы если не с одобрением, то, по крайней мере, с терпимостью.
Но намерение графа стать женатым человеком застало его врасплох. Он и не подозревал о наличии у своего патрона таких устремлений до тех пор, пока два дня назад его светлость не нанес визит леди Уинвуд на Саут-стрит. И вот, когда он сидел за своим столом в библиотеке, туда после позднего завтрака небрежной походкой вошел Рул и, завидев в руке своего верного секретаря перо, пожаловался:
– Вы всегда так чертовски заняты, Арнольд. Неужели я нагружаю вас таким количеством работы?
Мистер Гисборн поднялся со своего места за столом:
– Вовсе нет, сэр. Скорее, ее недостаточно.
– Вы ненасытны, мой дорогой мальчик. – Заметив пачку бумаг в руках мистера Гисборна, милорд вздохнул. – Что теперь? – с отвращением осведомился он.
– Я полагал, сэр, что вы захотите взглянуть на эти отчеты из Миринга, – предположил мистер Гисборн.
– Ни в малейшей степени, – ответствовал его светлость, прислонясь широким плечом к камину.
– Очень хорошо, сэр. – Мистер Гисборн отложил бумаги в сторону и неуверенно продолжил: – Вы не забыли, что сегодня в парламенте состоятся дебаты, в которых вы примете участие?
Казалось, его светлость не обратил на эти слова никакого внимания: он с сосредоточенным видом созерцал в монокль, подвешенный на длинной ленте, один из своих ботфортов (поскольку был одет для верховой езды), но уже в следующий миг с легким изумлением поинтересовался:
– В которых я приму что, Арнольд?
– Я побеспокоился о том, чтобы вы приняли участие в них, милорд, – сказал ему мистер Гисборн, защищаясь.
– Боюсь, вы перебрали накануне, дорогой мой. А теперь скажите-ка, не обманывают ли меня глаза: на лодыжке появился первый намек – совсем ничтожный – на то, что, боюсь, называется провисанием?
Мистер Гисборн весьма поверхностно оглядел сверкающий ботфорт его светлости.
– Ничего не вижу, сэр.
– Ну же, Арнольд, перестаньте! – мягко сказал граф. – Уделите мне толику своего внимания, умоляю вас!
Мистер Гисборн уловил насмешку в глазах милорда и невольно улыбнулся.
– Сэр, я полагаю, вам следует пойти. Дело важное! В Нижней палате…[9]
– Иногда я испытываю легкое неудобство, – задумчиво пробормотал граф, по-прежнему разглядывая собственную ногу. – Решено: придется вновь менять сапожника. – Он выпустил из рук монокль, закачавшийся на ленте, и повернулся, чтобы теперь обозреть в зеркале свой шейный платок. – Кстати! Напомните мне, Арнольд, что в три пополудни я должен быть у леди Уинвуд. Это довольно важно.
На лице мистера Арнольда не дрогнул ни один мускул.
– Слушаюсь, сэр!
– Да, довольно важно. Думаю, подойдет новый наряд – двубортный сюртук красновато-коричневого цвета. Не слишком мрачно для такого случая? Знаете, голубой бархат кажется мне более подходящим. И парик «лисий хвост»?[10] Помню, вы предпочитаете catogan[11], но вы ошибаетесь, мой дорогой мальчик, несомненно ошибаетесь. Волосы, уложенные волнами спереди, придают ощущение тяжести. А я уверен, вам бы не хотелось, чтобы я выглядел тяжеловесно. – И он щелчком встряхнул пену кружев у себя на запястье. – Кстати, я ведь ничего вам не сообщил, не так ли? Так вот, Арнольд, знайте, что я рассматриваю возможность сочетаться браком.
Мистер Гисборн застыл как громом пораженный.
– Вы, сэр? – тупо переспросил он.
– А почему бы и нет? – осведомился его светлость. – Или у вас имеются возражения?
– Возражения, сэр? У меня? Я всего лишь удивлен.
– Моя сестра, – счел своим долгом пояснить его светлость, – считает, что мне пора обзавестись супругой.
Мистер Гисборн питал большое уважение к сестре графа, но ему еще предстояло уяснить, что наконец хоть какой-то из ее советов был принят им во внимание.
– Действительно, сэр, – сказал он и неуверенно добавил: – Это мисс Уинвуд?
– Мисс Уинвуд, – милостиво согласился граф. – Теперь вы понимаете, почему так важно, чтобы я не забыл явиться на Саут-стрит к… я сказал к трем часам?
– Непременно напомню вам об этом, сэр, – сухо откликнулся мистер Гисборн.
Дверь отворилась, и вошел привратник в голубой ливрее.
– Милорд, вас желает видеть дама, – неуверенно произнес он.
Мистер Гисборн обернулся и уставился на слугу с немым удивлением, потому что, сколь бы обширны ни были способы развлечения Рула, его inamoratas[12] никогда не навещали его на Гросвенор-сквер.
Граф приподнял брови:
– Боюсь, очень боюсь, что вы – как бы это сказать деликатнее? – совершили маленькую глупость, друг мой. Но, быть может, вы все-таки ответили, что меня нет дома?
На лакея жалко было смотреть, но он собрался с духом и выпалил:
– Дама поручила мне передать вашей светлости, что мисс Уинвуд просит уделить ей несколько минут вашего времени.
На мгновение в комнате воцарилась тишина. Мистер Гисборн с некоторым трудом сдержал уже готовое сорваться с губ восклицание, а сейчас старательно делал вид, будто приводит в порядок бумаги на столе.
Глаза его светлости, совсем недавно, к вящему ужасу привратника, напоминавшие узкие бойницы, вновь стали пустыми и невыразительными.
– Вот как! – заметил он. – И где же сейчас находится мисс Уинвуд?
– В малой гостиной, милорд.
– Очень хорошо, – произнес его светлость. – Вы можете идти.
Лакей поклонился и вышел. Милорд вперил задумчивый взгляд в профиль мистера Гисборна.
– Арнольд, – негромко окликнул он его.
Мистер Гисборн поднял голову.
– Вы умеете молчать, Арнольд? – осведомился его светлость.
Почтенный секретарь, не дрогнув, встретил его взгляд.
– Да, сэр. Разумеется.
– Я никогда в вас не сомневался, – заметил граф. – Быть может, вы даже иногда страдаете глухотой?
Уголки губ мистера Гисборна дрогнули.
– Иногда случаются приступы полной глухоты, сэр.
– Можно было и не спрашивать, – отозвался граф. – Вы – король секретарей, дорогой мой.
– Вы очень любезны, сэр. Но вам действительно можно было не спрашивать.
– Мне очень неловко за свою бестактность, – пробормотал его светлость и вышел.
Он пересек широкий, выложенный мраморными плитами холл, мимоходом отметив, что на краешке прямого стула сидит молодая женщина, явно служанка, испуганно сжимая в руках ридикюль. Выходит, мисс Уинвуд пожаловала к нему с соблюдением некоторых правил приличия.
