– Боже! Ах вы, маленькая злючка, – сказал он. – Я и мечтать не смел, что вы проявите столь пылкий нрав! Будь я проклят, если отпущу вас к вашему скучному мужу. О, не хмурьтесь, радость моя, я не собираюсь гоняться за вами по комнате. Лучше присядьте.
Вот теперь она испугалась по-настоящему, потому что твердо уверилась в том, что он сошел с ума. Горация настороженно поглядывала на него, следя за каждым движением, и решила, что единственное, что ей остается, – это попытаться развеселить его. Изо всех сил стараясь, чтобы голос у нее не дрожал, она сказала:
– Присаживайтесь сначала вы, а потом я.
– Вот, смотрите! – ответил Летбридж и опустился в кресло.
Горация кивнула и последовала его примеру.
– П‑прошу, будьте же б‑благоразумны, милорд, – взмолилась она. – Нет никакого смысла п‑пытаться убедить меня в том, будто вы влюбились в меня без п‑памяти, п‑потому что я вам не п‑поверю. Для чего вы п‑привезли меня сюда?
– Чтобы похитить вашу добродетель, – легкомысленно и дерзко ответил он. – Видите, я с вами откровенен.
– Что ж, я т‑тоже могу быть откровенной, – парировала Горация, и глаза ее сверкнули. – И если вы думаете, будто можете обесчестить м‑меня, то глубоко заблуждаетесь! Я гораздо б‑ближе к двери, чем вы.
– Верно, но она заперта, а ключ, – он похлопал себя по карману, – лежит вот здесь!
– Вот как! – вскричала Горация. – Вы даже не хотите играть честно!
– Только не в любви, – ответил он.
– Я хочу, – решительно заявила Горация, – чтобы вы п‑перестали говорить о л‑любви. Меня от этого т‑тошнит.
– Дорогая моя, – сказал он, – уверяю вас, что с каждой минутой я влюбляюсь в вас все сильнее.
Горация презрительно скривилась.
– Вздор! – фыркнула она. – Если бы вы л‑любили меня хоть немного, то не п‑поступили бы со мной т‑таким вот образом. А если вы обесчестите меня, то вас п‑посадят в тюрьму, если только Рул не убьет вас раньше, во что я охотно в‑верю.
– Ха! – сказал Летбридж. – Я не сомневаюсь, что меня посадят в тюрьму – если только у вас достанет мужества поведать всему свету о событиях сегодняшней ночи. Игра стоит свеч. Еще как стоит, хотя бы только ради осознания того, что проклятая гордость Рула будет вываляна в грязи!
Она прищурилась и подалась вперед, сцепив руки на коленях.
– Вот, значит, в чем дело? – протянула она. – Какие н‑напыщенные речи, милорд! Они хороши на Друри-лейн[77], но в реальной ж‑жизни им нет м‑места.
– Но мы можем хотя бы попытаться, – сказал Летбридж.
Он больше не насмехался, лицо его обрело жесткое выражение, губы плотно сжались, а глаза смотрели прямо перед собой.
– Не могу п‑поверить, что х‑хотела дружить с вами, – задумчиво проговорила Горация. – У вас ужасно с‑скудное воображение. Неужели вы не смогли измыслить д‑другого способа отомстить, кроме как через ж‑женщину?
– Ни один из них не будет полным, – невозмутимо ответил Летбридж. Взгляд его остановился на ее лице. – Но когда я смотрю на вас, Хорри, то забываю о мести и просто желаю вас.
– Вы мне льстите, – вежливо отозвалась Горация.
Он расхохотался:
– Вы восхитительная негодница! Мужчина может владеть вами целый год, и вы ему не прискучите! – Он встал. – Давайте, Хорри, свяжите свою судьбу с моей! Вы рождены для лучшей доли, чем быть прикованной к человеку, которому нет до вас дела. Уедем со мной, и я покажу вам, что такое любовь!
– Потом Рул разведется со м‑мной, а вы, разумеется, ж‑женитесь на мне? – предположила Горация.
– Все может быть, – промурлыкал он. Подойдя к столу, он взял в руки одну из бутылок, стоявших на нем. – Давайте выпьем – за будущее!
– Очень х‑хорошо, сэр, – с обманчивой мягкостью ответила Горация. Она тоже встала вслед за ним и сделала шаг к пустому камину. Он стоял к ней спиной, и она, воспользовавшись моментом, быстро наклонилась и подхватила тяжелую латунную кочергу, что стояла подле него.
Летбридж тем временем наполнял второй бокал.
– Мы уедем в Италию, если хотите, – сказал он.
– В Италию? – переспросила Горация, на цыпочках подкрадываясь к нему.
– Почему бы и нет?
– П‑потому что я не соглашусь п‑пройти с вами и до конца улицы! – выкрикнула Горация и изо всех сил нанесла удар.
Раздался глухой чавкающий звук. Горация с ужасом, к которому примешивалось торжество, смотрела, как Летбридж покачнулся и рухнул на пол. Бутылка вина, выпав из его ослабевших пальцев, покатилась по ковру, разливая темно-красную, как кровь, жидкость.
Горация закусила нижнюю губу и, опустившись на колени рядом с неподвижным телом, сунула руку в карман, по которому он столь самоуверенно похлопывал. Нашарив ключ, она вытащила его. Летбридж по-прежнему лежал, не подавая признаков жизни, и она спросила себя, уж не убила ли она его, и метнула испуганный взгляд на дверь. Ни единый звук не нарушал мертвой тишины; всхлипнув от облегчения, она поняла, что слуги уже отправились спать, и поднялась на ноги. На кочерге не осталось следов крови, не было их и на голове Летбриджа – во всяком случае, она их не видела; хотя, не исключено, их скрывал парик, съехавший ему на затылок. Горация вернула кочергу на место подле решетки, подхватила свою накидку и бросилась к двери. Руки у нее дрожали так сильно, что она никак не могла попасть ключом в замочную скважину; наконец ей это удалось, и в следующее мгновение она оказалась в коридоре и потянула на себя засовы на входной двери. Они подались с жутким скрежетом, и она испуганно оглянулась. Распахнув дверь, она закуталась в накидку и сбежала по ступенькам на улицу.
На дороге блестели большие лужи, луна то и дело скрывалась в тяжелых тучах, но дождь ненадолго перестал. На улице царила почти сверхъестественная, жутковатая тишина; с обеих сторон на нее слепо смотрели темные окна, и откуда-то вынырнул резкий порыв ветра, хлопнув Горацию юбками по лодыжкам.
Она почти бегом устремилась в сторону Карсон-стрит. Еще никогда в жизни она не ходила пешком по улицам в такой час и теперь отчаянно молилась о том, чтобы никого не встретить по дороге. Она почти добежала до угла, когда, к своему ужасу, услышала чьи-то голоса. Она притаилась в тени, гадая, что это за припозднившиеся прохожие идут ей навстречу. Их было двое, и двигались они какими-то странными зигзагами. А потом один из них заговорил хорошо знакомым ей голосом, причем язык у него явно заплетался.
– Вот что я тебе скажу, – заявил он. – Ставлю двадцать пять фунтов, что ты ошибаешься!
Горация вскрикнула от облегчения и бросилась вперед, прямо в объятия пораженного гуляки, который пошатнулся и едва не упал от толчка.
– П‑Пел! – всхлипнула она. – О П‑Пел, отведи меня д‑домой!
Виконт удержал равновесие, ухватившись за перила. Растерянно моргая, он недоуменно уставился на сестру и совершил неожиданное открытие.
– Разрази меня гром, это ты, Хорри! – сказал он. – Так-так-так! Ты знаком с моей сестрой, Пом? Это – моя сестра, леди Рул. Хорри, это сэр Роланд Поммерой, мой друг.
Сэр Роланд приветствовал Горацию изысканным поклоном.
– Покорный слуга вашей светлости! – сказал он.
– П‑Пел, отведи меня домой! – взмолилась Горация, ухватив брата за запястье.
– Позвольте мне, мадам! – сказал сэр Роланд, галантно предлагая ей руку. – Буду польщен, если вы окажете мне такую честь.
– Одну минуточку, – скомандовал виконт и грозно нахмурился. – Который час?
– Я н‑не знаю, но должно б‑быть ужасно п‑поздно! – ответила Горация.
– Ни секундой больше двух пополуночи! – заявил сэр Роланд. – Никак не может быть позже. Мы вышли от Монти в половине второго, не так ли? Очень хорошо, значит, сейчас два часа.
– Уже больше, – провозгласил виконт, – а если это так, то меня крайне беспокоит, какого дьявола ты здесь делаешь, Хорри?
– Пел, Пел! – воззвал к виконту его друг. – Помни – здесь присутствуют дамы!
– Именно это я и говорю, – кивнул виконт. – Дамы не гуляют по улицам в два часа ночи. Так, где это мы?
Сэр Роланд задумался.
– Улица Хаф-Мун-стрит, – уверенно заявил он.
– Очень хорошо, – согласился виконт, – а теперь скажи мне, что моя сестра делает на Хаф-Мун-стрит в два часа ночи?
Горация, нетерпеливо прислушиваясь к этому обмену мнениями, дернула брата за руку:
– Не стой на месте, П‑Пел! Я ничего не могла п‑поделать, решительно н‑ничего! И еще я ужасно б‑боюсь, что убила лорда Летбриджа!
– Что?
– Убила л‑лорда Л‑Летбриджа, – Горация вздрогнула всем телом.
– Вздор! – заявил виконт.
– Никакой это не в‑вздор! Я изо всех сил ударила его к‑кочергой, и он упал и лежал н‑неподвижно.
