Она постаралась не показать Уиллу, как много значат для нее его поддержка и компания. Уилл уехал, пообещав вернуться до наступления рождественских каникул.
После его отъезда Кларри еще больше загрузила себя работой, разрываясь между чайной и домом. Она ежедневно делала мужу массаж и выполняла специальные упражнения, чтобы поддерживать в тонусе здоровые части его тела и разрабатывать парализованные.
Шли недели, но улучшений было очень мало: отчасти к Герберту вернулась способность управлять мышцами лица, и теперь он мог жевать мягкую пищу и шевелить левой ногой. С наступлением ноября Герберта приподняли, и, поддерживаемый сиделками, он на нетвердых ногах прошел до двери и обратно.
Однажды зимним вечером Кларри принесла поднос с едой для него и поставила на столик у кровати Герберта. Муж сидел, опершись на подушки, и наблюдал за ней с обычным отсутствующим выражением лица.
– Ожка.
Вздрогнув, Кларри резко обернулась. Глядя на него, она пыталась понять, был ли это просто бессмысленный звук или попытка произнести слово.
– Ожка, – повторил Герберт и указал здоровой рукой на поднос.
Кларри перевела взгляд, и ее осенило. На подносе не было ложки.
– Ложка? – переспросила она, схватив его ладонь. – Ты хотел сказать «ложка»!
Лицо Герберта исказила гримаса. Кларри поцеловала его руку.
– Молодец! Ты сказал «ложка». Скажи еще что-нибудь.
Она показал на миску с едой.
– Суп, – медленно произнес Герберт, – тофель.
– Суп с картофелем! – крикнула Кларри.
Показывая на себя пальцем, она спросила:
– А кто я?
Герберт долго с недоумением смотрел на нее, нахмурившись. Наверное, она слишком много хотела от него для первого раза.
– Ну, не важно, – сказала Кларри, сдерживая разочарование. – Подожди, я сейчас вернусь.
Она выбежала из комнаты, чтобы принести ложку и сообщить миссис Хендерсон и Салли о том, что Герберт впервые произнес что-то осмысленное.
– Он не безумен, как полагает Берти, – твердила Кларри, вытирая слезы радости. – Вовсе нет!
Вернувшись наверх, Кларри села у кровати, наблюдая за тем, как мучительно медленно ест Герберт, и подбадривая его. Но на этот раз ее внимание, казалось, его беспокоило.
– Книга, – промычал он.
Кларри засмеялась. Он хочет, чтобы она ему почитала. Значит, все эти месяцы она потратила не зря. Она села и стала читать, пока он продолжал есть.
К тому времени, когда Герберт закончил, еда была уже совершенно холодной, и половина ее оказалась на его пижаме, но в его усталом взгляде Кларри уловила торжество.
Он дотронулся до нее слабыми пальцами, когда она собиралась убрать поднос. Их взгляды встретились. В глазах мужа промелькнуло какое-то новое выражение. Кларри не сомневалась, что он узнал ее. Он сделал попытку заговорить. Кларри склонилась над ним. Он повторил более раздельно:
– К-кларри.
У нее перехватило дыхание.
– Да, я Кларри. Ты узнаёшь меня!
Он смотрел на нее, не отводя взгляда.
– Что еще, Герберт? Что еще ты помнишь?
– Л-юблю… тебя.
Сердце Кларри замерло. Из ее глаз хлынули слезы – слезы радости, и облегчения, и нежности. Она наклонилась и поцеловала мужа в лоб.
Он громко застонал. Слезинка побежала вниз по его худой щеке.
– Ах, Герберт, – прошептала потрясенная Кларри. – Ты вернулся ко мне.
Кларри твердо решила собрать семью Стоков на Рождество. Это были первые рождественские праздники, которые она отмечала без Олив (ее младшая сестра устроила застолье для матери и брата Джека), поэтому Кларри обрадовалась возможности отвлечься. Уилл охотно предложил свою помощь, и к удивлению Кларри, Берти и Вэрити согласились прийти с детьми. Вернон оказался избалованным четырехлетним малышом, который впадал в ярость, если что-то было не так, как он хочет. А щекастая Джозефина, напротив, была очень добродушной и бегала вокруг кресла Герберта, играя с ним в прятки.
– Ищи меня, дедушка! – кричала она и визжала, когда Уилл ходил за ней, изображая медведя.
Кларри понимала, что Герберт очень рад видеть внуков. Он делал невероятные усилия над собой, чтобы говорить с ними.
– Он слюнявый! – верещал Вернон. – Мне это не нравится!
– Наверное, он хочет кушать, – высказала предположение Джозефина и, взобравшись деду на колени, принялась кормить его шоколадкой. Вскоре шоколад начал таять, и они оба представляли собой печальное зрелище.
– Джози! – принялась отчитывать малышку Вэрити. – Ты испортила себе платье. Сейчас же слазь.
Дочь не обращала на нее никакого внимания, и Вэрити, покраснев от негодования, воскликнула:
– Берти, сделай же что-нибудь!
Кларри быстро взяла девочку на руки:
– Идем, я умою тебя волшебной водой.
– Какой еще волшебной водой? – удивленно спросила Джозефина.
– Сейчас увидишь.
Спустившись в кухню, Кларри налила в таз мыльной воды и отвлекала девочку, дуя на пузыри, пока отмывала ее руки и лицо и оттирала платье. Джозефина хихикала, глядя, как разлетающиеся по кухне пузыри лопаются, натолкнувшись на полки с кастрюлями и тарелками. Служанок Кларри отпустила сегодня пораньше, чтобы они могли отпраздновать Рождество в кругу семьи, и ей было приятно после напряженной атмосферы наверху укрыться в тишине кухни.
– Кларри, – пропищала Джозефина, – вы моя бабушка?
– Нет, – улыбнулась Кларри, – но я замужем за твоим дедушкой.
– Так вы моя родственница? – настойчиво продолжала расспрашивать девочка.
– Думаю, что да.
– А папа говорит, что нет, – насупилась Джозефина, болтая ногами. – Он говорит, что вы служанка.
У Кларри похолодело внутри.
– Раньше я действительно была служанкой, но теперь – нет.
– Поэтому нам можно находиться на кухне? – спросила Джозефина. – Дома мне не разрешают заходить на кухню.
Кларри легонько щелкнула малышку по носу.
– В этом доме ты можешь заходить куда захочешь.
Джозефина просияла.
– И мы можем поиграть здесь, внизу, в прятки?
– Ну, если только несколько минут, – согласилась Кларри.
Они обе спрятались по два раза и затем услышали, что их зовет Берти. Он вошел в кухню в тот момент, когда Кларри стояла под столом на четвереньках, а рядом радостно прыгала Джозефина.
– Я нашла! – визжала она.
Кларри поднялась на ноги, чувствуя себя неловко под взглядом Берти. Она вспомнила, как он когда-то насильно поцеловал ее, прижав к этому столу.
– Иди сюда немедленно, Джози! – крикнул Берти. – Тебе нельзя здесь находиться.
– Я могу ходить везде, где захочу, – упрямо возразила девочка. – Так говорит Кларри.
– А я говорю – нельзя, – резко бросил он. – Пойдем.
Взяв девочку за руку, Кларри стала ее уговаривать:
– Идем посмотрим, может, дядя Уилл покатает тебя на спине.
Она быстро понесла Джозефину вверх по лестнице. Наверху Берти сердито зашептал:
– Никогда больше не водите ее вниз, в помещения для прислуги. Это неприлично.
Кларри была рада, когда Вэрити вскоре заявила, что им пора уезжать. Неожиданно Джозефина обхватила шею Кларри пухлыми ручонками и поцеловала на прощание.
– Вы придете к нам жить, Кларри?
– Я должна оставаться тут, – улыбнулась Кларри, – и заботиться о дедушке Герберте.
– Это может делать дядя Уилл, – возразила Джозефина.
– Я тоже здесь нужна, – сказала Кларри, целуя девочку в мягкую щечку и осторожно высвобождаясь из ее объятий. – Но я надеюсь, что скоро вы опять придете нас навестить.
Она посмотрела на Вэрити.
– Возможно, на Новый год, – неуверенно произнесла Вэрити.
Проводив их, Кларри и Уилл вернулись в гостиную.
– Джозефина такая милашка, – сказала Кларри со вздохом. – И такая ласковая. Она напомнила мне тебя, Уилл, когда ты был маленьким.
– Да, – согласился Герберт, глядя на Кларри сияющими глазами. – Как Уилл. А Вернон… грубиян… как Берти.
Все рассмеялись.
Позже, когда они уложили Герберта в постель, Кларри решила поговорить с Уиллом. Он рассказал, как был удивлен, получив к Рождеству самодельную поздравительную открытку от Эдны, с вложенным внутрь кусочком омелы[26]. Что она хотела этим сказать?
– Она влюблена в тебя, – улыбнулась Кларри. – Ты должен об этом знать!
Уилл смущенно засмеялся, качая головой.
– Я думал, она со всеми так же любезна.
Они обсудили планы на будущее.
– Я не загадываю далеко вперед, – вздохнула Кларри. – Хочу лишь, чтобы твой отец поправлялся.
– Похоже, вы с Джози стали подругами, – сказал Уилл задумчиво. – Наверное, теперь она будет бывать у нас чаще, раз уж Вэрити решила навещать папу.
– Надеюсь на это. Правда, мне бы хотелось, чтобы у нас с Гербертом был собственный ребенок, – сказала Кларри и покраснела. – Прости, мне не следовало этого говорить.
