Салим кусал губы. Он еще не решил, идти ли со всеми, но тоже не мог усидеть на месте.
– Может быть. А может, и нет.
Он решился внезапно. Заскочил в лачугу, схватил рюкзак и закинул его на плечи.
– Пожелай мне удачи, брат. Кто знает… Может, я и вернусь. Но я должен хотя бы попытаться!
В четверть двенадцатого беспорядочная толпа, человек сто, двинулась к туннелю. Оранжевая луна низко висела над горизонтом. Беженцы разделились на группы и разговаривали шепотом. Кто-то шутил, чтобы разрядить напряжение, но большинство угрюмо молчали.
Салим торопился, чтобы не отстать от последних в толпе.
Дорогу Салим знал. Несколько раз, сидя на вершине холма, он смотрел на вход в туннель, однако приблизиться к нему не хватало смелости.
Идущие впереди остановились у металлических ограждений. В трех местах здесь были выломаны брусья, и проломы словно приглашали беженцев идти дальше. Салим протиснулся через них, морщась от боли, когда железо впивалось в спину.
Бетонные входы в туннель находились в долине, окруженной поросшими травой холмами, и широко разевали свои пасти для поездов, ходивших в обоих направлениях. Железнодорожные пути терялись в темноте дыр. Въезды для автомобилей и поездов разделяло специальное ограждение. Всю долину, забранную в камень, бетон и металл, освещали ряды прожекторов.
Сегодня машины ходили редко.
Салим потирал замерзшие руки. Хорошо, что один из соседей по лагерю дал ему парку. Темные тени бежали к входу, высматривая охранников и со страхом ожидая сирен и вспышек света. Но было тихо.
«Иди за ними. Они скоро будут в Англии. Это твой шанс».
По двое-трое беженцы проникали в туннель и исчезали в темноте. Салим стоял за деревом и наблюдал за беглецами, но к туннелю не приближался – нервы шалили. Наконец он ударил кулаком по стволу.
«Хватит уже! Я иду с ними».
И как раз в тот момент, когда он решил отбросить страхи и воспользоваться удачей, которая сама плыла в руки, послышались крики. Вспышки белого света разорвали легкую оранжевую дымку. Подлетели три полицейские машины и, взвизгнув тормозами, остановились у входа. Замелькали электрические фонари.
У Салима упало сердце. Беженцев было очень много. Не один час их выводили со скрученными за спиной руками, сломленных неудачей. Беглецы рассчитывали, что поймают лишь некоторых, но вышло намного хуже. Насколько мог судить Салим, поймали по крайней мере половину. Все, что пережили эти люди, все деньги, затраченные на путь сюда, все опасности, все ночи без крыши над головой – все было впустую.
А остальных, скорее всего, арестуют британские власти на той стороне. Что их ожидает? Будет ли у них шанс попросить убежища или их просто выкинут обратно во Францию?
Плохая оказалась ночь для попытки достать луну с неба. Когда все полицейские машины разъехались, Салим побрел назад в лагерь.
Ферейба55
Наджиба-джан очень хорошо к нам относится, но я вижу, как смотрит на нас ее муж. Хамид только и ждет, чтобы мы уехали. Он говорит, что в Германии для беженцев намного больше возможностей, но вряд ли он смог бы объяснить, почему сам туда не едет.
Постепенно я узнала, что сестра понятия не имела о том, что он пытался отговорить нас приезжать в Англию. Она даже отложила немного денег, чтобы на первое время, пока мы подготовим и подадим документы, нам хватало на еду и одежду. Для ее мужа мы незваные гости. Хамид хочет, чтобы мы исчезли. Он не может смотреть мне в глаза и тщательно подыскивает слова даже для самого простого разговора.
Мне хочется сказать ему, что волноваться не стоит. Дни, когда его романтические обещания и заигрывания наполняли мой мир, остались в таком далеком прошлом, что я едва могу их вспомнить.
Столько всего произошло с тех пор! Махмуда, моего хамсара, больше нет рядом, но годы, проведенные с любимым, значат больше, чем детские мечты. Я благодарна и за время, что мы пробыли вместе, хотя оно и оказалось недолгим, и за детей, которых мы вырастили.
Хамид, мальчик из сада, сыграл свою роль, приведя меня к Махмуду. Меня предали, но это чувство исчезло, когда я узнала Махмуда. Извилистый путь, и все же он привел меня домой.
Этого Хамид не понимает, а я не могу ничего ему объяснить. Он муж моей сестры, и я не хочу открывать двери, должным образом закрывшиеся много лет назад. У Наджибы большое, доброе сердце, а я не хочу сеять вражду.
Даже Кокогуль я должна благодарить, ведь именно она подсунула Ширин-джан свою старшую дочь, самую красивую. Свою настоящую дочь. Она решила, что именно Наджиба заслуживает такого жениха, как сын наших уважаемых соседей. И я знаю, что, когда мать рассказала Хамиду о красоте Наджибы, он с готовностью изменил свое решение и перестал ходить в сад. О своем выборе он молчал. Смелости не хватало сказать.
Я целыми днями рыдала, хотя все это того не стоило. Мы слишком близоруки, чтобы радоваться в моменты, которые этого заслуживают.
Тетушка Зеба, милая мать Махмуда, увидела то, чего не замечали другие. А Махмуд доверился ей. Как же мне повезло, что я встретила их! Аллах в своей безмерной мудрости выбрал мою судьбу. На свадебной фотографии я робкая и скованная. Тетушка Зеба подняла мою зеленую вуаль и посмотрела на меня бесконечно добрыми глазами. Наверное, такой взгляд мог быть у моей мамы.
В тот день соединились наши с Махмудом руки. Тихонько позвякивали мамины браслеты – они тоже праздновали этот день. Отец хмуро смотрел на меня.
«Ты как две капли похожа на нее, дочка».
Я помню, как у меня перехватило горло от тоски по матери, которой я никогда не видела, по дедушке, который заботился обо мне, и по ангелу из сада, который пообещал освещать мой путь. Я чувствовала себя неловко с оказавшимся рядом незнакомцем – моим молодым мужем. Но те, кого мне так не хватало, те, кого я видела лишь во сне, нашептывали мне, что все будет хорошо.
Дети Наджибы унаследовали ее тонкие черты и мягкий характер, а от Хамида им досталась лишь неугомонность. Я смотрю, как они карабкаются на горку в парке и хохочут, скатываясь вниз. Самира чувствует себя слишком взрослой, чтобы с ними играть. Она уже почти молодая женщина, а на детских площадках лишь пряталась от дождя по ночам. Я думаю о том, вспоминает ли она это, когда смотрит на детей на качелях.
Самира уже разговаривает. Пока лишь короткими предложениями, но она явно выздоравливает. Как и я, она ждет Салима. Я знаю, что, увидев его, она обретет себя и станет здоровым, полноценным человеком.
Азиз боится отходить далеко. Он смотрит со стороны, как играют другие дети, и повторяет их действия. Ножки его окрепли и без труда выдерживают вес моего малыша. Он еще худой, но уже улыбается. У него розовые губы, а глаза сияют так, что к моим глазам подступают слезы. Спасибо Тебе, Господи. Спасибо!
Что-то подсказывает мне, что Салим близко. Я по-прежнему жду его, и мне кажется, что это и означает быть матерью, разве нет? Сначала ждешь момента, когда округлившийся живот будет готов дать жизнь, потом лунными ночами ловишь каждый звук, потом ждешь, пока тебя позовут сквозь уличный шум, громкую музыку и поток проносящихся машин. Смотришь на каждую дверь, каждый телефон, каждый приближающийся силуэт и чувствуешь окрыление, когда мелькает тень шанса снова стать матерью.
Сегодня мне снился Салим. Он переплывал сверкающее на солнце голубое море, покрытое рябью. Теплый ветерок умывал его лицо соленой водяной пылью. Повсюду была вода, и Салим мягко скользил в ней, рассекая море спокойными, сильными движениями, словно там и родился. Издалека я видела его улыбку – шаловливую и радостную улыбку мальчика, нашедшего дорогу домой.
Хороший сон для матери. Я проснулась, полная надежды. Спасибо Господу за воду, ведь вода – это рошани, вода – это свет.
Салим56
– И скольких поймали? Их били?
– Не знаю. Может, пятьдесят-шестьдесят. И неизвестно, что с ними стало на том конце туннеля.
Наступило утро. Салим уже второй раз пересказывал Ажмалю все, что видел. Он уже отчитался обо всем ночью, но Ажмаль хотел услышать это снова при свете дня.
– Я так и знал, что это плохой план, – покачал головой Ажмаль, – если бы я пошел, то и меня поймали бы. Не везет мне с полицией.
– Но разве мы в лучшем положении? Посмотри, как мы живем. И сколько еще продержимся здесь? Люди болеют. Город хочет, чтобы «Джунгли» исчезли. Даже работники Красного Креста говорят, что скоро начнутся проблемы.
– А куда мы пойдем, Салим? У нас нет документов. Нет денег.
Ажмаль сидел на полу, прижав колени к груди.
– Если бы я знал, как здесь обстоят дела, может, и не уехал бы из Афганистана. Может, лучше умереть на своей земле. А то нас отовсюду гонят, словно бродячих собак.
Эта же мысль пришла и в голову Салиму, но он быстро прогнал ее.
– Ты говоришь, как седые старики. Мы должны были уехать. Если не строить планов на завтрашний день, он не настанет.
Ажмаль поднял голову. В голосе Салима звучала удивительная уверенность.
