Сотни посетителей – некоторые приезжали из таких мест, как Флорида и Массачусетс, – бродили вокруг площадки, молча размышляя об истории, которая творилась здесь. Другим казалось, что это просто еще одно туристское место, экзотический край в нетронутой пустыне, где они могут сделать хороший снимок своих детишек, широко улыбающихся рядом с макетом атомной бомбы, перед тем как отправиться дальше в Большой каньон, Лас-Вегас и Диснейленд.
Элементарные частицы, выпущенные на свободу на испытательном полигоне «Тринити» полвека назад, омрачали жизнь Джорджа Шульца, Генри Киссинджера, Билла Перри, Сэма Нанна и Сида Дрелла. Они тогда были молодыми людьми, а Нанн еще мальчишкой, когда узнали, что атомная бомба превратила в прах большую часть Хиросимы 6 августа 1945 года.
Шульц был капитаном морской пехоты на борту войскового транспорта в Тихом океане, направлявшегося обратно в Сан-Диего, где он и его однополчане, как ожидалось, должны были сконцентрироваться для вторжения на главные Японские острова.
«Мы только что покинули порт, как получили сообщение о том, что нечто, называемое атомной бомбой, было сброшено, – вспоминал он. – Никто не имел ни малейшего понятия о том, что это было на самом деле. Но мы считали, что, ну, если об этом сообщают, то это было чем-то очень важным. А судно продолжало пыхтеть дальше. А потом мы слышим, что еще одна была сброшена, и пока мы дошли до Сан-Диего, война закончилась.
Мы все знали, что возвращаемся в Штаты на переформирование и что потом собираемся штурмом брать Японские острова. А почти все из нас так или иначе имели опыт хотя бы одной высадки на сушу, и поэтому мы можем себе представить, какой будет высадка на Японские острова, и вдруг война кончилась. Поэтому вы можете возразить, сказав, что, какой бы ни была атомная бомба, она, возможно, непосредственным образом сказалась на том, что нам не понадобилось штурмовать те острова».[116]
Билл Перри, обучавшийся инженерному делу в Технологическом институте Карнеги, ехал на трамвае домой в свое студенческое общежитие в Питтсбурге после занятий дифференциальными уравнениями, когда услышал о том, что новое оружие, атомная бомба, было сброшено на Хиросиму. Он знал: это означало, что война скоро закончится. «Главное, что нас обуревало, так это чувство облегчения», – сказал он.[117]
Он был заворожен новой бомбой. «Я получал инженерное образование вместе с другими такими же, как я. И нам было любопытно, в чем же, черт подери, заключался смысл этой новой технологии. Поэтому химики и физики пытались при помощи вычислений объяснить нам, о чем там идет речь. И конечно, на следующий день на занятиях профессора химии пытались объяснить нам, что это такое. И не потому, что они были участниками проекта, а потому, что они знали достаточно о ядерных открытиях предыдущего десятилетия и могли разобраться с тем, что произошло».[118]
Когда он узнал о взрывной мощи бомбы, то представил себе, что «она сделает войну немыслимой» и что «старые расчеты на использование войны при решении политических проблем больше не будут работать». Перри полагал, что слишком много гражданских жизней будет потеряно, слишком многое будет разрушено. Он был прав в том, что разрушительная сила ядерного оружия будет сдерживать его применение. Но он ошибался, полагая, что развитие ядерного оружия приведет к отмене войны.
Сид Дрелл был студентом Принстона. Он узнал о Хиросиме во время перерыва между занятиями в Изящном павильоне, здании физмата студгородка. Соломон Лефшец, декан факультета математики, вбежал в корпус с новостями о нападении. Лефшец, казалось, сразу же позитивно воспринял полярно противоположный эффект, который бомба будет иметь в политических и научных кругах.
«Я слышал, что они только что сбросили атомную бомбу на Хиросиму, – сообщил он Дреллу. – Надеюсь, они создали две такие бомбы и соберут всех, создавших первую, отправят их на остров и сбросят вторую на них».[119]
Генри Киссинджер услышал новость про бомбу, будучи молодым офицером сухопутных войск США в только что побежденной Германии, недалеко от его малой родины. «Я знал, что это грандиозное событие, но я был штаб-сержантом в то время, в контрразведке, а тогда, в августе 1945 года, я был баловнем судьбы, возглавлял контрразведку в немецком округе с населением примерно в 200 тысяч человек. Поэтому я в первую очередь был озабочен процессом денацификации, занимался последствиями, военным правительством. Я понимал, что это величайшее событие, но тогда я еще не был даже студентом в области внешней политики».[120]
С расстояния более 60 лет трудно оценить, как глубоко изобретение атомного оружия изменило ставку на войну и на политическую прозорливость в 1945 году. Войны с применением обычных вооружений, как правило, привлекали огромные массы сухопутных войск, будет покончено с муштрой в сухопутных сражениях, с воздушными бомбардировками и морскими баталиями. Ядерная война будет вестись в пределах нескольких часов с небольшой эскадрильей стратегических бомбардировщиков. Выброс огневой мощи был непостижимым уму. Бомба, сровнявшая с лицом земли Хиросиму, содержала в совокупности 15 тысяч тонн в тротиловом эквиваленте. Понадобилось бы две тысячи бомбардировщиков «Б-29», рабочих лошадок американских истребителей во время Второй мировой войны, чтобы доставить аналогичный по мощности эквивалент в обычных бомбах. Колоссальная разрушительная сила перевела концепцию войны в новую и совершенно незнакомую плоскость. Десятки миллионов людей будут убиты в начальные минуты ядерной войны, миллионы других настигнет смерть от радиации.
Возможности таких разрушительных последствий потребовали необычайной сдержанности в международных делах. Обладание ядерным оружием могло бы предотвратить нападение или придать дополнительные силы дипломатии принуждения, но фактически применение этого оружия является таким отрезвляющим фактором, который может быть использован только в самых экстремальных условиях.
Пока Шульц, Киссинджер, Перри, Нанн и Дрелл достигали совершеннолетия в начальные годы атомной эры, Соединенные Штаты были охвачены противоречивыми импульсами – желанием овладеть мощью, позволяющей уничтожить цивилизацию, и нежеланием когда-либо вообще применить эту мощь. Напряженность была постоянно повторяющейся темой в карьерах этих пятерых в поисках необходимого баланса в оборонной политике их страны.
На протяжении нескольких лет после Хиросимы – гораздо меньше, нежели американские официальные лица рассчитывали, – Соединенные Штаты сохраняли ядерную монополию. Америка была единственной сверхдержавой, когда мир начал длительное восстановление после Второй мировой войны. И все же даже в течение периода обладания этой несравнимой мощью Гарри Трумэн и его администрация осознавали пределы своего ядерного потенциала. То же самое относится к кремлевскому правителю Иосифу Сталину. Ядерное оружие Вашингтона не остановило Москву от навязывания своей воли странам Восточной Европы после войны. 5 марта 1946 года, менее чем через год после капитуляции Германии, Уинстон Черчилль, британский руководитель военного времени, произнес ставшие знаменитыми слова: «По всему континенту от Щецина на Балтийском море до Триеста в Адриатическом море опустился “железный занавес”.[121]
Не смогло ядерное оружие Америки помешать Сталину установить блокаду Берлина в июне 1948 года, вынудив Соединенные Штаты, Великобританию и Францию самолетами доставлять продовольствие и другие поставки в контролируемые Западом зоны города, который находился глубоко внутри Восточной Германии. Даже будучи обеспокоенным таким развитием событий, Трумэн никогда серьезно не рассматривал применение атомного оружия для того, чтобы наказать Советский Союз за его агрессивное поведение.
Американская ядерная монополия кончилась 29 августа 1949 года, когда Советский Союз испытал свою первую атомную бомбу. Меньше чем через год после этого, 25 июня 1950 года Народная армия Северной Кореи вторглась в Южную Корею, развязав войну, в которую вскоре ввязались американские и китайские войска. Трумэн рассматривал использование атомного оружия и направил бомбардировщик с атомными бомбами на борту на Гуам в августе 1950 года. Когда его спросили на пресс-конференции несколько месяцев спустя относительно возможного применения атомного оружия, Трумэн сказал: «Имело место активное рассмотрение его применения. Я не хочу его использовать. Это ужасное оружие, и оно не должно быть применено на невинных мужчинах, женщинах и детях, которые ничего общего не имеют с этой военной агрессией. Такое случится, если оно будет использовано».[122]
Высказывание Трумэна привело к срочному приезду британского премьер-министра Клемента Эттли в Вашингтон с призывом к Трумэну не применять атомное оружие. В итоге Трумэн не стал его применять, как поступил и его преемник Дуайт Эйзенхауэр, которого избрали президентом в ноябре 1952 года. Эйзенхауэр завершил эту войну в конце 1953 года.
