Александр Дианин-Хавард - Нравственное лидерство

Таким образом, темперамент не обязательно препятствует лидерству. Подлинное препятствие – недостаток характера, недостаток нравственной энергии и свободы.

Мы осуществляем свободный выбор быть теми, кем становимся. Если мы выбираем добродетель, то становимся людьми характера; если мы выбираем порок, то будем вести ничтожную жизнь; если же мы идем на компромисс, то будем посредственностью.

Детство и подростковый период имеют большое влияние на тот выбор, который мы совершим впоследствии в тех или иных ситуациях. Родители учат нас отличать добро от зла и выбирать добро (по крайней мере, им следует это делать). Но одно лишь воспитание не предопределяет характер. Бывает, что дети, воспитанные в одном доме, используют свою свободу по-разному и оказываются разными людьми. Рональд Рейган, например, был совсем другим человеком, чем его брат Нил, который был старше его на два года. С раннего возраста Рональд восхищался своей матерью – ее выдающимся характером и глубокой верой – и решил подражать ей. Нил решил подражать отцу, а тот был посредственностью.

Свобода бьет непрерывным ключом, и благодаря ей мы продолжаем расти и тогда, когда достигли зрелого возраста. Иногда у взрослых появляется сильное желание жить в добродетели, и они решают обрести то, что прошло мимо них в детстве.

Как и темперамент, наша культурная среда может способствовать или препятствовать развитию определенных добродетелей. В обществе, где царит чувственность, нелегко культивировать самообладание и мужество. В обществе, которое формирует людей сдержанных и не склонных говорить то, что они думают, нелегко быть искренним. Там, где люди признают одни эмпирические данные в качестве основы своих убеждений, трудно быть благоразумным.

Трудно практиковать добродетель в сегодняшнем культурном контексте, но это возможно. Умение говорить «нет» дает нам большую силу. Мы свободны решать, до какой степени позволим культуре воздействовать на нас. Если мы выбираем добродетель, то сумеем взять хорошее и отвергнуть дурное. Чем глубже мы укореняемся в добродетели, тем более вероятно, что мы сможем изменить культуру, а не просто защищаться от ее разрушительного влияния.

Нина Аносова дает нам хороший пример того, что среда – вовсе не главная детерминанта человеческой судьбы и что решающую роль играет характер[116].

В 1920 г. три русские сестры: Наташа, Ксения и Нина – последовали за своими родителями в добровольное изгнание из Советской России. Семья переехала в Константинополь, затем – в Марсель, прежде чем окончательно обосноваться в Париже в середине «сумасшедших» 20-х годов. Хотя все три сестры получили одинаковое воспитание дома в Петербурге, каждая по-своему реагировала на либертинский дух, господствовавший во французской столице.

Наташа окунулась в гедонизм: она несколько раз выходила замуж за богатых бизнесменов и пользовалась всеми значительными материальными благами, которые мог предложить Париж.

Ксения выбрала выживание. Пораженная раком, она скромно влачила существование в тени болезни, которая унесла ее десять лет спустя.

Нина выбрала просто жизнь. Она встретила молодого русского эмигранта, который потерял родителей и все свое состояние во время гражданской войны. Когда он приехал во Францию, у него не было ничего, кроме добродетельного сердца и желания преуспеть. Его звали Павел Дианин-Хавард. Он и Нина стали моим дедом и бабкой со стороны отца.

Нина и Павел поженились в Париже в 1926 году. Хотя они прожили долгую, счастливую и плодотворную жизнь, всё могло бы быть совершенно иначе. Нина могла бы впасть в гедонизм, как Наташа, или, подобно Ксении, просто выживать. Вместо этого она выбрала жизнь, великодушно служа семье и друзьям, Богу и стране до самой смерти в 1996 году.

Хотя все три сестры достигли зрелости в одной и той же культурной среде – Париже 1920-х годов, – каждая из них сделала свой собственный, индивидуальный выбор. Итак, среда – не главное, что предопределяет человеческую судьбу, – всё решает характер.

Каждая из добродетелей переплетается со всеми остальными. Их общий источник – практическое благо, т. е. духовное благо, проявляющееся в конкретных ситуациях.

Пытаясь развить в себе одну добродетель, я развиваю и все остальные. Возьмем, к примеру, самообладание: если я контролирую свои страсти, мне будет легче оставаться объективным, чтобы принимать верные решения (благоразумие), и сохранить силы, чтобы противостоять препятствиям (мужество). К тому же, если мое сердце очищено от неупорядоченных привязанностей, я смогу посвятить себя благородным целям (великодушие) и служить другим (смирение).

Рассмотрим другой случай: смирение. Если я им наделен, то достигну нравственной ясности видения, чтобы воспринимать многочисленные дары, ниспосланные мне Богом, что является необходимым условием для того, чтобы великодушно ответить на Его щедрость. Живя смирением, я легче смогу преодолевать свои предрассудки, что способствует формированию благоразумия. Смирение также способствует воспитанию справедливости, поскольку оно привлекает наше внимание к нашим обязанностям перед Богом, семьей и обществом.

Благоразумие особым образом воплощает единство добродетелей: оно подсказывает нам, когда необходимы мужество, самообладание, справедливость, смирение и великодушие и как лучше проявить их в конкретных обстоятельствах. «Благоразумие, – говорит Пипер, – является причиной, корнем, матерью, мерой, правилом, руководством и прообразом всех этических добродетелей»[117]. Руководствуясь благоразумием, мы всегда будем отличать мужество от трусости, великодушие от малодушия, подлинное смирение от ложного, самообладание от невоздержанности, справедливость от несправедливости.

«Благоразумный человек, – утверждает Эскрива, – проявляет мужество, но не идет на бессмысленный риск. <…> Его самообладание не есть бесчувственность или мизантропия. Его справедливость не есть жестокость. Его терпение не есть рабство» [118].

Благоразумие – не посредственность, не половина того, что необходимо пройти, а вершина, кульминационная точка.

Если мне трудно одновременно упражняться в столь разных добродетелях, как, например, решительность и кротость, то это потому, что мой темперамент склоняет меня в ту или иную сторону. Лидеры, чей темперамент излишне мягок, могут встретиться с затруднениями в случаях, когда необходимо проявить решительность; лидеры, чей темперамент излишне тверд, могут колебаться, прежде чем проявить кротость. Но благодаря благоразумию мы учимся быть и решительными, и кроткими. Робер Шуман – пример тому. Он в высшей степени обладал двумя этими качествами, которые порой кажутся противоположными.

Если каждая из добродетелей предполагает наличие благоразумия, то мы можем также утверждать, что само благоразумие нуждается в наличии остальных добродетелей. Выше мы уже цитировали известную фразу Аристотеля: «Добродетельный человек судит верно о каждом роде вещей, и в каждом из них ему является истина». Следовательно, лишь человек, обладающий мужеством, справедливостью и самообладанием, может быть благоразумным. Все добродетели питаются благоразумием и в то же время подпитывают его. Это не замкнутый цикл, а восходящая спираль роста.

Нерушимое единство добродетелей дает нам силу культивировать с легкостью те качества, о существовании которых мы и не подозревали, так же как богач с легкостью становится еще богаче. Если мы смиренны, нам нетрудно будет проявлять великодушие, поскольку мы потенциально уже обладаем этой добродетелью. Некоторые думают, что великодушие противоречит смирению, поскольку смирение нередко путают с робостью. Но мы уже знаем, что смирение и робость – это совсем разные вещи.

Добродетель – свойство, присущее только личности. Не существует таких понятий, как добродетельный народ, добродетельная семья или добродетельная организация. Добродетельным может быть только человек, конкретный человек.

Однако невозможна добродетель, основанная на индивидуализме, – никто не становится лучше в одиночку. Человек не может стать мужественным, если не видит конкретных примеров мужества в своих родителях, друзьях или сослуживцах. И, сам упражняясь в мужестве, он побуждает других к мужеству силой своего примера. Короче говоря, наше самосовершенствование и совершенствование других – это вещи, нераздельно связанные между собой. Таким образом, добродетель имеет социальное измерение.

Вот почему часто усматриваемая специалистами по этике дихотомия между частной и общественной добродетелью вводит в заблуждение. Эти специалисты используют понятие «частной добродетели» для обозначения добродетелей, которые упорядочивают внутренний мир человека (благоразумие, мужество, самообладание), и «общественной добродетели» для обозначения качеств, говорящих об отношении человека к обществу (таких, например, как справедливость). Это различение неверно, поскольку справедливость неразрывно связана с другими добродетелями.