В конце эпохи глобализации общественный договор расторгли. Со стороны работодателей – потому, что многие пожелали «путешествовать налегке». Со стороны работников – потому, что усилился стресс, неуверенность и психологическое отчуждение. Во многих странах участились самоубийства, связанные с работой, особенно во Франции, Японии и по всей Скандинавии, этой Мекке социал-демократии. В США за один год количество таких случаев увеличилось на 28 процентов. Тем временем, по данным американской консультационной фирмы «Центр политики сбалансированности трудовой жизни» (Center for Work-Life Policy), доля работников, заявивших о лояльности своим работодателям, снизилась с 95 до 39 процентов, а процент тех, кто выразил доверие к работодателям, упал с 79 до 22. В эпоху прекариата лояльность и доверие становятся зыбкими и хрупкими.
Нетрудно понять, почему прекариат растет. Но по мере роста все более зловещими становятся его дисфункциональные черты. Незащищенность влечет за собой социальные болезни, наркоманию, постоянную тревогу. Тюрьмы переполнены. Банды Робин Гуда утрачивают чувство юмора. И на политическую арену выползают темные силы. Но об этом мы поговорим позже, после того как разберем, кто пополняет ряды прекариата и что происходит с основными фондами общества глобального рынка.
3
Кто пополняет ряды прекариата?
Можно сказать: на самом деле все, большинство из нас. От этого никто не застрахован, и оказаться в прекариате может едва ли не каждый – из-за несчастного случая или если кризис уничтожит все «подушки безопасности», на которые мы привыкли полагаться. При этом не следуют забывать, что прекариат – это не только жертвы обстоятельств: одни попадают в прекариат, потому что отказываются от доступных альтернатив, другие – потому что это их в данный момент устраивает. Короче говоря, прекариат многолик.
Кто-то оказывается в прекариате из-за собственных ошибок и неудач, кого-то насильно туда выталкивают, кто-то присоединяется к прекариату, рассчитывая, что это будет первая ступень в новом направлении, даже если пока не ясно в каком, а кто-то попадает туда поневоле – обычно это люди преклонного возраста, студенты, рассчитывающие подзаработать, как это все чаще случается в последнее время в Японии. А кто-то вдруг понимает, что все, чему он учился и что привык делать, перешло в нестабильную зону прекариатизированного образа жизни.
В этой главе, посвященной демографии, и главе четвертой – о мигрантах – мы рассмотрим группы, для которых относительно высока вероятность оказаться в прекариате. Демографический анализ мы проведем на основании сравнения женщин с мужчинами и молодежи – с людьми старшего поколения. В каждой из групп есть «оптимисты» (grinners), которые охотно соглашаются на нестабильную работу, и «нытики» (groaners), вынужденные пойти на это за отсутствием другого выбора. Среди молодежи «оптимисты» – это студенты и путешествующие бэкпекеры, которые рады любому случайному заработку без долгосрочных перспектив, «нытики» – те, кто не может влиться в рынок труда через стадию обучения специальности или ее аналогам или встречает конкуренцию со стороны «более дешевых» пожилых работников, не нуждающихся в пособиях от предприятий.
Среди людей пожилого возраста «оптимисты» – это люди с достаточно хорошей пенсией и медицинской страховкой, они могут взяться за случайную работу, просто чтобы чувствовать себе при деле или когда хочется подзаработать, а «нытики» – это те, у кого слишком маленькая пенсия или кто сталкивается с конкуренцией с более энергичной молодежью и менее нуждающимися пожилыми людьми.
Если говорить о женщинах, то «оптимистки» – это те, у кого есть спутник жизни, принадлежащий к салариату, и они рассматривают работу как источник дополнительного дохода, а «нытики» – это обычно одинокие женщины, вынужденные зарабатывать на жизнь, а также те, у кого тройная нагрузка: им приходится заботиться о детях и престарелых родственниках и при этом зарабатывать. Среди мужчин «оптимисты» – те, у кого спутница жизни имеет приличный доход, а «нытики» – как правило, кормильцы семьи, способные устроиться только на нестабильную работу.
Женщины: феминизация жизни?
С началом эпохи глобализации стало очевидно, что доля женщин во всех областях занятости возрастает: во всем мире наблюдалась тенденция к феминизации труда (Standing, 1989, 1999a). Это была феминизация в двух смыслах: увеличивалось число работающих женщин и росло число «гибких» рабочих мест, как правило занимаемых женщинами. Такая тенденция была отражением информализации (отхода от государственного регулирования) труда, увеличения сектора услуг и использования молодых женщин в зонах экспортного производства. Это не означало, что женщины повсеместно решили увеличить свой доход или улучшить условия труда. На самом деле разница в гендерных зарплатах и общественном доходе была по-прежнему несправедливой, хоть и уменьшилась немного в некоторых странах.
Появление и распространение новых видов работ привело к увеличению спроса на женщин-работниц, а также к перемещению мужчин на низкооплачиваемые должности, которые долгое время считались подходящими только для женщин. Если гибкость труда означает больше кратковременных работ, тогда нет смысла нанимать мужчин, рассчитывающих – по праву или нет – на долгосрочные трудовые отношения. И работодатель может не сильно опасаться, что женщины введут его в лишние расходы помимо зарплаты из-за того, что могут уйти в декрет или взять отпуск по уходу за детьми. Работодатель может об этом вовсе не думать, если оговоренный срок работы всего каких-нибудь несколько месяцев, если договоренность неофициальная или зависит от колеблющегося спроса либо если перерывы в работе не влекут за собой никаких затрат.
В эпоху глобализации экспортно ориентированная индустриализация в развивающихся странах наглым образом основывалась на превращении молодых женщин в прекариат: их призывали работать за гроши, вовсе не рассчитывая, что они задержатся надолго. К феминизации труда привело и множество других факторов, и тоже двояко. Среди них отказ от «семейной зарплаты» – характерная черта индустриальной эпохи, результат договоренности между капиталом и рабочим классом. Промышленный пролетариат приучил нас к мысли, что мужчина-рабочий должен получать зарплату, достаточную для того, чтобы поддерживать нуклеарную семью, а не только самого рабочего. И это золотое правило было забыто. При «индивидуализированной» зарплате предпочтение в найме отдается женщинам: мужчина неохотно согласится на низкий заработок, женщины же никогда не рассчитывали, что смогут получать «семейную» зарплату.
Кроме того, становилось все больше работы в сфере услуг, где мужская сила не требовалась и длительный период обучения специальности был не обязателен. Сыграли роль и политические факторы. В 1980-е социал-демократическая программа начала терять темп, одним из признаков этого стало смещение акцентов с социального равенства на социальную справедливость. Уменьшение дискриминации и гендерного неравенства в заработной плате стали приоритетными целями, а уменьшение структурного неравенства отошло на задний план. Некоторые меры, направленные на то, чтобы установить социальную справедливость, даже еще сильнее подчеркивали неравенство. Отсутствие эгалитарной программы означало, что в выигрыше от антидискриминационных законов были в основном женщины, занимавшие относительно высокое положение, а не женщины из незащищенных слоев общества.
По причине того или вследствие, но возрастающая роль женщин на рынке труда совпала с ростом прекариата. Женщины заняли непропорционально большую долю нестабильных рабочих мест, поскольку охотнее соглашались работать по краткосрочным договорам и даже вовсе без договора. И такое происходило не только в Европе и Северной Америке. В Японии переход к нерегулярной работе совпал с увеличением доли женщин в трудовых ресурсах. В 2008 году более половины женщин в Японии были заняты на нестабильных работах; для сравнения: среди мужчин этот показатель был менее одной пятой. В Южной Корее 57 процентов женщин работали нестабильно и лишь 35 процентов – мужчин.
Япония опередила всех. Гендерное неравенство – часть культурной традиции, ее унаследовал и прекариат, в котором женщины сосредоточились на временных должностях с низкой производительностью. Результат этого – одно из самых резких различий в оплате женского и мужского труда в промышленно развитых странах. В 2010 году 44 процента работниц в Японии получали меньше прожиточного минимума. Сказалось и распространение временного труда. Зарплата женщин на постоянных должностях составляет 68 процентов от зарплаты мужчин, но на временных работах женщинам платят менее половины «мужской» зарплаты. Так что эта тенденция имеет вдвойне неблагоприятный эффект. И что еще усиливает несправедливость: многих японских женщин направляют на работу по уходу за престарелыми, где зарплаты совсем низкие.
