В своем журнале, основанном в 1790 г., Гуго прямо заявлял, что «изучение гражданского права вообще, в продолжение 50 лет, не сделало никаких успехов и, напротив, даже отступило назад»[11].
Университетское преподавание состояло в систематическом изложении естественного права, затем права римского, германского, публичного, без всякого внутреннего единства, только с незначительными историческими и филологическими подробностями; об ознакомлении с источниками не было и речи. Гуго первый явился провозвестником другого, более правильного метода в обработке гражданского права, именно историко-систематического. Он объявил при начале издания своего журнала, что «будет говорить об этом методе так часто и так громко, как только ему позволять силы». Переводя слова в дело, он обратил свою критику против двух ученых, считавшихся самыми главными и блестящими представителями господствовавшего направления, именно против Гёпфнера и Глюка. Гёпфнер издал в 1783 г. комментарий к институциям Гейнекция, ставший в Германии наиболее распространенным учебником. Гуго подвергнул критике некоторые отделы этого труда, в которых проводились бывшие тогда в ходу взгляды, и положительною несостоятельностью их доказал, к каким заблуждениям может повести метод, упускающий из виду особенности трактуемого предмета; всего яснее это оказалось в исторических разъяснениях, где обнаружились самые несостоятельные воззрения. Что же касается Глюка, то последний с 1789 г. начал комментарий к Пандектам, о котором Гуго пророчески отозвался, что он разрастется более чем на двадцать томов; затем Гуго объявил, что весь этот труд ничего не стоит, так как предварительно необходимо было определить, что следует удержать и что отбросить, автор же, не имея никакого точно установленного плана, перемешивает старое и новое право, jus publicum и jus privatum. Однако Гуго, при всех своих критических талантах, оказался бессилен создать что-либо новое, самостоятельное.
К тому же его метод близко подходил к филологическому и сам Гуго называл его «экзегетическим». Требования им критико-экзегетического исследования касались одних отдельных подробностей, точного уяснения понятий и установления римской терминологии. Необходимость же строгого толкования отчасти признавалась некоторыми вполне, отчасти считалась излишней для истинной науки, а отчасти сомнительной по последствиям, так как учебники самого Гуго были составлены чрезвычайно неудовлетворительно. Таково было состояние юридической науки и преподавания до Савиньи.
Разрабатывая свой курс последних десяти книг Пандект, Савиньи прежде всего был поражен противоречиями, существовавшими в учении о владении. Он сообщил о своих недоумениях Вейсу, который вполне одобрил его план отделить классическую юриспруденцию от схоластики, внесшей смешение понятий, и показать разницу с теоретической точки зрения между классическим правом Рима и учениями господствовавшей школы. В продолжении 5 месяцев Савиньи ограничил свое исследование, и 3 мая 1803 г. появилась знаменитая его монография «О праве владения», поразившая всех новостью метода, ясным легким слогом и богатым знакомством с литературой и источниками. Вместо того, чтобы по обычаю выяснять юридическую сущность владения перечислением всех возможных фактических выгод владельца, Савиньи ограничился изысканием юридических последствий, которые римляне выводили из владения, а это привело его к различию юридического владения от его естественного основания – detentio. Анализируя для подтверждения своей теории взгляды классических юристов, преторский эдикт и императорские постановления, Савиньи пришел к заключению, что единственными последствиями чистого владения должны считаться давность по цивильному праву и защита против нарушения по преторскому праву посредством интердиктов. Только там и единственно там, где является то или другое последствие, римское право признает и бытие юридического владения. Исследуя для точнейшего доказательства терминологию, Савиньи вывел положение, что, когда владение вело к приобретению посредством давности, то называлось у римлян possesio civilis, когда же влекло только защиту интердиктами – то называлось просто possesio; противоположность обоим составляла possessio naturalis как отрицание того или другого, или обоих вместе. Затем автор переходит к учению о приобретении и потере владения, и, наконец, к исследованию интердиктов и jurium quasi possessio. По установлении учения римского права по источникам, Савиньи заключает свой труд модификациями римского права в законодательстве и в практике нового времени.
Благодаря монографии «О праве владения» Савиньи занял место в ряду первых юристов того времени. Гейдельберг и Грейфсфальд предлагали ему занять кафедру римского права на самых блестящих условиях, но он отказался в виду предположенных новых ученых исследований. Женившись на девушке из богатого банкирского дома в Родельгейме, Кунигунде Брентано, Савиньи предпринял путешествие с намерением посетить старинные библиотеки Германии и Франции и собрать там материал для истории римского права в средние века. Побывав в Гейдельберге, Штутгарте, Тюбингене и Страсбурге, он прибыл 2 декабря 1804 года в Париж. При въезде в этот город ему пришлось испытать весьма чувствительную потерю: у него отрезали чемодан с бумагами, содержавшими результаты его усидчивых занятий в германских библиотеках. Подавленный в продолжении нескольких месяцев этой громадной потерей, Савиньи решился если не вполне, то хотя бы отчасти восстановить утраченное, пользуясь богатыми сокровищами Парижской библиотеки, и пригласил с этой целью в Париж Якова Гримма. Вместе с Гриммом, своей женой и ее сестрой Савиньи ежедневно являлся в библиотеку и просиживал там до тех пор, пока служители несколько раз не повторяли ему над ухом: «Пора, пора, уже два часа и нужно уходить». Жена и ее сестра помогали ему в переписке французских манускриптов и, между прочим, неизданных писем Куяция.
По возвращении в Марбург в 1808 г. Савиньи предложили профессуру римского права в Ландсгуте, где, несмотря на короткое пребывание (всего полтора года), он успел приобрести самое искреннее расположение и глубокую привязанность. Мт Арним, сестра жены Савиньи, так описывает прощание его с этим городом: «Через несколько дней мы покидаем Ландсгут. Студенты укладывают библиотеку Савиньи – нумеруют книги, выставляют на них ярлыки и уставляют в ящики, которые спускают из окон на веревках; все работают весело и усердно, несмотря на горе предстоящей разлуки со своим профессором. Как бы учен ни был Савиньи, доброта его характера стоит еще выше его блестящих способностей. Студенты его обожают; они чувствуют, что теряют в нем своего благодетеля. Профессора любят его также, а в особенности теологи… Студенты не покидают дом Савиньи; я вижу, как они, укладывая вещи под моими окнами, едят ветчину. Они хотели уложить также и мою маленькую библиотеку. Вечером студенты собираются, чтоб играть на гитаре и на флейте; они танцуют вокруг большого фонтана перед нашим домом и это иногда длится до полуночи… Было решено провожать Савиньи до Зальцбурга. Те, которые не имеют ни лошадей, ни экипажей, отправляются вперед пешком. Все считают праздником это маленькое путешествие в первые весенние дни по прелестной стране, в сопровождении их дорогого профессора. Мы выехали через несколько дней после Пасхи. Университет собрался у Савиньи. Перед разлукой одних со своим профессором и всех со своим другом принесли вина и при громе виватов его проводили до городских ворот. Там профессора торжественно простились с ним. Те, которые были верхом или в экипажах, поехали нас провожать. Всю дорогу мы встречали студентов, опередивших нас, чтобы в последний раз увидеть Савиньи. Большая часть отвертывалась, чтобы скрыть слезы. Я никогда не забуду одного молодого шваба, настоящего представителя своего племени: он махал в воздухе своим маленьким платком, и слезы мешали ему нас видеть. Фрейберг рассказывал мне, что Савиньи дал университету новую жизнь; что он сумел помирить профессоров или, по крайней мере, ослабить их взаимные неприязненные отношения, и что его благодетельное влияние было особенно чувствительно для студентов, так как он поднял их свободу и самостоятельность. Я не умею описать таланта, которым обладает Савиньи для сношений с молодежью. Труды и успехи его слушателей возбуждают в нем настоящей энтузиазм; он счастлив, когда им удается хорошо обработать вопросы, которые он им предлагает; он готов открыть им глубину своего сердца; он заботится об их судьбе, думает об их будущности и указывает им путь, который освещает своим блестящим рвением. Сущность его характера состоит в любви к людям, которым он посвящает все силы своего ума и сердца, т. е. в том, что кладет печать истинного величия.
