Маленков вдруг заговорил о повышении благосостояния народа при помощи легкой промышленности и товаров широкого потребления. Это звучало совсем не по-сталински. Уже 4 апреля реабилитировали “врачей-убийц”. Президиум ЦК, не дав публичных объяснений, выпихнул из своего состава “новых”, совсем недавно выдвинутых Сталиным членов. И старое политбюро опять прибрало власть к своим рукам. Берия внес удивительное предложение отделить партию от государства и ликвидировать все концлагеря. В марте была объявлена частичная амнистия. Однако Москву наводнили не освобожденные политзаключенные, а преступники, воры и шмаровозы, которые умели ловко стучать острием ножа между растопыренными пальцами руки.
29 мая новозеландский альпинист Хилари и шерп Тенсинг впервые покорили самую высокую вершину мира – Эверест, или Джомолунгму. Человек посмотрел на человечество сверху: “Эй, вы там, что же вы до сих пор не покорили собственную Сияющую гору? – как будто вопрошал он. – Ведь вас тоже готовили в шерпы, в высокогорные носильщики. Только вы тащите тюки не на собственной макушке, как я, а при помощи того вещества, которое располагается под черепной костью…”
2 июня корона Великобритании засияла на голове королевы Елизаветы Второй, взошедшей на престол.
19 июня в тюрьме Синг-Синг на электрический стул сели атомные шпионы Этель и Юлиус Розенберг. Смерть Сталина послужила толчком к этой давно откладываемой казни.
Лаврентий Павлович Берия заявил, среди прочего, что не могут существовать два германских государства. Несколькими днями позже, 17 июня 1953 года, в Берлине, прямо на самой Сталин-аллее, вспыхнул антикоммунистический бунт. Политбюро командировало на его подавление Берию. И уже в Германии последний получил сигнал о том, что в Кремле созвано загадочное заседание. “Почему без меня?” – спросил Берия по телефону. Ему ответили, что повестка дня совершенно неинтересная. Еще бы! На повестке дня стоял всего лишь один вопрос: свержение Берии.
Безответственные версии, псевдодокументы, забывчивые мемуары и сплетни рисуют это событие совершенно по-разному. Возможно, легенды любопытнее правды.
Несмотря на то что желающих отстранить от власти Берию было большинство, члены политбюро дрожали от страха и действовали как заговорщики. На помощь призвали специальные военные части под командованием маршала Жукова. Хрущев доставил в Кремль еще одного генерала, спрятав его под сиденьем автомобиля. Говорят, Берия появился со своим вечным вселяющим ужас портфелем. Он шутил: “Ну-ка, посмотрим, что же это за таинственное заседание…” Маленков потерял самообладание. Его пальцы дрожали. Язык не ворочался. Тогда Хрущев вырвал у него из рук листок с повесткой дня “Об антипартийной деятельности Берии и его отстранении от власти”… Последовала рукопашная схватка, в которой опять отличился Хрущев. Он выхватил портфель. Вошел маршал Жуков и арестовал Берию. И тут версии расходятся: от немедленного расстрела в туалете до удушения ковром, суда и т. д. Фактологическая версия Волкогонова, вероятно, ближе всего к действительности.
Почему Хрущев спешил первым открыть портфель Берии? Потому что еще римлянам было известно, что выигрывает тот, кто первым завладел информацией. Кто владеет тайной, у того и власть. Но страшный портфель оказался пустым! (Хотя это, по-моему, писательская выдумка.) И все же если такой портфель вообще существовал, пустой ли, нет ли, он был страшнее ящика Пандоры. Поскольку его наполнял невидимый ужас кремлевских героев. Его пустота выпустила наружу гибель советской системы.
Вроде бы в сейфе Берии обнаружили досье, в котором он значился как английский шпион! Допустим, Берия раздобыл его после смерти Сталина, но почему он, не оставивший после себя ни единого уличающего документа, не уничтожил этот самый опасный компромат?
“Английский шпион” было серьезнейшим обвинением. Тодор Живков рассказывал, как Червенков [11] запугивал их тем, что якобы в его сейфе лежат улики на каждого. Когда его свергли, эту информацию поспешили проверить. И оказалось, что в сейфе действительно лежит по одному досье на каждого члена партверхушки. В деле Тодора Живкова значилось, что он является английским шпионом. “Ха-ха-ха!” – так заканчивалось это милое воспоминание.
“История никогда не шутит по-доброму, даже когда повторяется”, – говорил Сумасшедший Учитель Истории.
5 августа ТАСС сообщил, что СССР уже может выпускать водородные бомбы. Академик Сахаров знатно потрудился и должен был во второй раз стать Героем Социалистического Труда.
12 сентября Джон Кеннеди женился на Жаклин Бувье. Примерно в это же время на юридическом факультете Московского университета студент Миша Горбачев был принят в ряды КПСС.
18 октября в Польше вспыхнули протесты в поддержку арестованного кардинала Вышиньского.
А в Болгарии 31 октября тихо и незаметно угас Александр Жендов [12] .
Тогда как раз проводилось республиканское первенство по скоростному сбору хлопка. Победительница обратилась с благодарственным письмом лично к товарищу Червенкову. Он же перерезал ленточку на открытии первого металлургического завода им. Ленина. По этому поводу Коце Павлов опубликовал стихотворение, которое заканчивалось так:
В конце, как к небу восклицанье,
торчит высокая труба!
Триумфальный путь логически вел к выборам в Народное собрание 20 декабря. В них участвовали 99,53 % избирателей. Из них 94,80 % проголосовали в поддержку кандидатов от ОФ [13] !
Сталинскую премию мира получили Пабло Неруда и Говард Фаст.
•
Ну на этом фоне мои личные успехи оказались не такими блестящими. Мне не хватило нескольких сотых балла, чтобы поступить на журналистику. Но с этими своими результатами я был принят на новую специальность “библиография и библиотековедение” историко-философского факультета.
Только моя бабушка – Колдунья – одобрила то, что случилось, потому что думала, будто библиография изучает Библию. Но в скором времени мне тоже предстояло понять, что эта моя “неудача” предоставила мне в молодости один из величайших шансов. Судьба, которая никому не разрешала меня направлять, сама обо всем позаботилась.
Новую специальность разработал профессор Тодор Боров. Будучи представителем старой немецкой академической школы, той, которая сложилась задолго до прихода к власти Гитлера, и другом самых ярких болгарских просветителей Александра Божинова, Элина Пелина, Александра Балабанова и Димо Казасова, Тодор Боров преодолевал идеологический потоп, подобно Ноеву ковчегу, спасая не только факты и знания, но и старомодную скромность. Ради всего этого он и стремился к берегу будущего. В те времена, когда формализм считался чем-то вражеским, у нашего профессора хватало смелости проповедовать среди нас идеи информационной эры. Прежде всего, ему надо было заставить нас самих преодолеть собственное предубеждение в отношении той специальности, в которой каждый из нас нашел свое спасение. Вводя нас в царство папирусов – в дельту Нила, в древнеегипетскую сокровищницу тайных знаний, – профессор не забывал сообщить, что тамошние библиотекари носили почетное звание “двоюродные братья фараона”. Рассказывая о расцвете первых европейских университетов, он не забывал напомнить напутствие, которое отцы давали сыновьям, отправляя их учиться: “Главное – это подружиться с библиотекарем”. Вот так я, сам того не подозревая, добился “главного”.
В фигуре Борова было что-то величественное и пленительное. На лекции он приходил элегантно одетым, в белой рубашке с бабочкой. Он любил пастельные тона и зеленый цвет. Даже писал зелеными чернилами. Наша учебная программа была составлена им таким образом, что историю мы слушали с историками, философию – с философами, а литературу – с филологами. Только специальные курсы читались у него на кафедре. Мало кто мог одобрить такие современные взгляды на обучение, и потому после двух выпусков наша специальность была приспособлена к банальной схеме образования.
В тот год Софийский университет был значительно расширен. Когда убрали строительные леса, стали видны два новых корпуса, названные северным и южным крылом. Готовая метафора. И вот уже во многих студенческих виршах альма-матер полетела на “белых крыльях”.
Наш факультет располагался в южном крыле. Такое дешевое сравнение меня раздражало. Но все же крылья были. И еще душа и сердце…
Газета “Народна младеж” поручила мне написать очерк о первокурсниках, который тут же и напечатала. В нем было и несколько строк о профессоре Тодоре Борове. В тот же день, перед своей лекцией, он как-то странно хмыкнул:
– Коллеги, оказывается, среди вас есть мастер пера. Сегодня он проявил себя в газете “Народна младеж”. Пусть он встанет, а мы на него посмотрим.
Я поднялся, похолодев. А он глядел на меня со своей ироничной проницательностью:
