Временные работники, которым не светит карьера, мигранты, проживающие на территории страны, криминализованная беднота, люди, живущие на пособие, – их становится все больше. К сожалению, статистика занятости и экономическая статистика не предоставляют таких данных, чтобы можно было оценить общую численность прекариата, не говоря уже о численности разных входящих в него групп. Поэтому мы вынуждены составлять картину на основе приблизительных данных. Мы рассмотрим далее основные группы, составляющие прекариат, помня о том, что не все они полностью вписываются в это понятие – и один характерный признак не обязательно указывает, что человек относится к прекариату.
Начнем с того, что многие из тех, кто оказался на временной работе, близки к прекариату, потому что у них слабее производственные отношения и ниже доход по сравнению с теми, кто выполняет аналогичную работу, а также мало перспектив в профессиональном плане. Число людей с временной привязкой к рабочему месту неимоверно возросло в эпоху гибкого рынка труда. В некоторых странах, таких как Великобритания, ограничительные толкования того, что считать временной работой, сделали невозможным установить число работающих без защиты занятости. Но в большинстве стран статистика показывает, что численность и доля трудовых ресурсов с временной занятостью за последние три десятилетия резко возросли. Особенно резким этот скачок был в Японии, где к 2010 году более трети трудовых ресурсов находились на временных рабочих местах, но, вероятно, их доля в общем рынке труда еще выше в Южной Корее, где по определенной причине более половины всех трудящихся заняты на временных, «нерегулярных» работах.
Хотя временная занятость указывает на то, что у человека, работающего на таких условиях, меньше перспектив карьерного роста, так бывает далеко не всегда. Действительно, так называемые квалифицированные кадры прекрасно живут за счет «проектов», переходя от одного краткосрочного проекта к другому. А долговременные контракты, по которым человек должен вновь и вновь выполнять те же несколько функций, их вовсе не прельщают. Временная работа – отличный вариант, если социальный контекст благоприятный. Но если мировая экономическая система требует, чтобы все больше людей выбирали временную работу, тогда правительственным структурам следует задуматься над тем, что ставит этих людей в такое нестабильное положение.
В настоящее время временная работа – четкий показатель своего рода уязвимости. Для кого-то она может стать ступенькой для карьерного роста. Но для многих это ступень, ведущая вниз, к статусу с более низким доходом. То, что люди, измученные безработицей, соглашаются на временную работу, за что ратуют многие правительственные структуры, может привести к более низкой оплате труда на многие годы (Autor, Houseman, 2010). Когда человек соглашается на работу менее статусную, вероятность того, что он сможет снова подняться по социальной лестнице или получать «приличный» доход, уменьшается, причем надолго. Возможно, для многих временная работа – необходимость, но едва ли она повышает социальную мобильность.
Еще один путь скатывания в прекариат – это неполная занятость, хитрый эвфемизм, характерный для нашей третичной экономики, в отличие от индустриальных обществ. В большинстве стран неполная занятость означает, что человек работает в должности не менее 30 часов в неделю (или получает оплату за этот период). Хотя правильнее было бы говорить о так называемой неполной занятости, поскольку многие из тех, кто предпочел или вынужденно согласился работать неполный день, обнаруживают, что работать приходится больше, чем они рассчитывали, а их трудовой вклад, судя по заработку, оценивается ниже. Чаще всего женщины, сошедшие с карьерной лестницы и занятые неполный день, в конце концов подвергаются большей эксплуатации, поскольку им приходится работать ради работы в неоплачиваемые часы, и даже самоэксплуатации, поскольку вынуждены работать дополнительно, чтобы сохранить за собой своего рода нишу.
Рост числа работников с неполной занятостью позволял скрывать уровень безработицы и частичной безработицы. Так, в Германии переход все большего числа людей на «мини-должности» помогал поддерживать иллюзию высокой занятости и заставил многих экономистов делать нелепые заявления о чуде немецкого рынка труда после финансового кризиса.
Другие категории, пересекающиеся с прекариатом, – это «независимые специалисты, работающие по договору» и «зависимые специалисты, работающие по договору». Приравнивать их к прекариату нельзя, поскольку многие работающие по договору в какой-то степени защищены и имеют сильную профессиональную идентификацию. Первым делом на ум приходят имеющие собственное дело стоматологи или бухгалтеры. Но отличить зависимых работников на договоре от независимых не так просто, и специалисты по трудовому праву повсеместно ломали над этим головы. Велись бесконечные споры о том, в чем отличие между теми, кто предоставляет услуги, и теми, кто предоставляет работу в качестве услуг, а также между теми, кто зависит от какого-нибудь посредника, и скрытыми работодателями. В конце концов, эти различия условны и связаны с понятиями контроля, субординации и зависимости от других сторон. И все же у тех, кто зависит от других: выполняют чужие задания, которые они не в полной мере могут контролировать, – больше риск скатиться в прекариат.
Еще одна группа, связанная с прекариатом, – это растущая армия сотрудников центров телефонного обслуживания, или колл-центров. Это повсеместный, зловещий символ глобализации, электронной жизни и отчужденного труда. В 2008 году по британскому Четвертому каналу показали телевизионный документальный фильм под названием «Телефонный гнев» (“Phone Rage”) – о взаимном непонимании между сотрудниками колл-центра и рассерженными клиентами. Если верить передаче, то в среднем у жителей Великобритании один полный день ежегодно уходил на разговоры с сотрудниками колл-центров и это время неуклонно увеличивалось.
Затем идут стажеры, странный современный феномен, когда недавние выпускники вузов, студенты или даже абитуриенты работают за очень малую плату или вовсе бесплатно, выполняя мелкие офисные поручения. Некоторые французские комментаторы приравняли прекариат к стажерам, что неточно, однако симптоматично и указывает на то, что этот феномен вызывает тревогу.
Стажерство – это потенциальный канал перехода молодых людей в прекариат. Некоторые правительства даже разработали стажерские программы как один из видов «активной» политики рынка труда, призванной скрыть масштабы безработицы. В действительности же попытки продвигать стажерство часто являются не более чем дорогостоящими, неэффективными схемами субсидирования. Административные расходы высоки, а серьезной пользы от этого никакой – ни организациям, ни самим стажерам, несмотря на все разглагольствования о том, что так молодежь привыкает к служебным порядкам и якобы учится на работе. О стажерах мы еще поговорим позже.
Итак, один из способов понять прекариат заключается в том, чтобы увидеть, как люди начинают заниматься незащищенными видами труда, которые вряд ли помогут им добиться желаемой профессиональной самоидентификации или сделать желаемую карьеру.
Но можно посмотреть на прекариат и с точки зрения самого процесса: каким образом люди прекрариатизируются. Это неуклюжее слово аналогично понятию «пролетаризируются», которое описывало силы, приводившие к пролетариатизации рабочих в девятнадцатом столетии. Прекариатизироваться – значит подвергаться воздействию или приобретать такой жизненный опыт, который приводит к прекариатизированному, нестабильному, существованию, когда человек живет сиюминутным, не имеет четкой самоидентификации по профессиональному признаку или ощущения, что при его работе и образе жизни он может добиться большего.
В этом отношении часть салариата понемногу скатывается в прекариат. Показателен пример легендарного японского «белого воротничка» – представителя салариата. Этот вид типичного наемного работника двадцатого века, всю жизнь работающего на одном предприятии, появился на фоне крайне патерналистской модели лейборизма, доминировавшей вплоть до начала 1980-х. В Японии (как и всюду) золоченая клетка может вскоре прекратиться в свинцовую клеть – при таких мощных гарантиях занятости все, что снаружи, становится зоной страха. Именно это и произошло в Японии и других странах Юго-Восточной Азии, перенявших схожую модель. Уход из компании или организации стал рассматриваться как признак неуспеха, потеря лица. В таких обстоятельствах личные амбиции уступают место мелочному приспособленчеству, зависимости от тех, кто находится выше по служебной иерархии.
В Японии в этом смысле дошло до крайностей. Компания стала считаться буквально второй семьей, а трудовые отношения – «контрактно-родственными», подразумевалось, что работодатель как бы «усыновляет» наемного работника и в свою очередь ждет от него добровольного подчинения, а в качестве исполнения сыновнего долга – усердного труда в течение десятилетий. В результате возникла культура сверхурочной работы и крайняя степень самопожертвования – кароси, смерть от переутомления на работе (Mouer, Kawanishi, 2005). Но с начала 1980-х доля японской рабочей силы в салариате резко сократилась. Те, кто все еще держался, испытывали давление, многих заменили сотрудники помоложе или женщины, не имеющие таких же гарантий занятости. Прекариат вытесняет салариат, и его страдания мы видим по тревожному росту числа самоубийств и социальных недугов.
