Дмитрий Волкогонов - Ленин (Глава 4)

ДМИТРИЙ ВОЛКОГОНОВ

Ленин (продолжение)

Глава 4

ЖРЕЦЫ ТЕРРОРА

Гражданские войны целиком принадлежат

самой иррациональной стихии революции.

Николай Бердяев

Власть в руках Ленина оказалась сказочно легко. Без баррикад, кровавых сражений, интервенции высшая власть в государстве перешла к людям, которые обещали очень быстро сделать людей счастливыми: дать мир, землю, свободу. Согласно каноническим марксистским схемам все представлялось просто: ликвидировать частную собственность, сломать буржуазное государство, заменить армию вооружением народа, выдвинуть к руководству рабочих (можно и "кухарок"), огласить все тайные договоры, провозгласить право народов на самоопределение, установить в обществе жесткий социальный контроль, утвердить диктатуру большинства. Казалось, Ленин своими трудами, наподобие "Государство и революция", предусмотрел все. По созданным чертежам нужно было лишь построить социалистическое здание. Но оказалось, что жизнь гораздо сложнее начерченных ленинских схем. Надвинулся голод, встали многие заводы, крестьяне прятали хлеб, армия рассыпалась, бесчисленные банды правили в России свой бал... Страна погрузилась во мрак и хаос.

Ленин быстро почувствовал, что только "железная рука" диктатуры спасет его революцию. Выступая на заседании ВЦИК 14(27) декабря 1917 года, Ленин подчеркнул, что нельзя победить "без диктатуры пролетариата и без наложения железной руки на старый мир"1. И эту руку "накладывали". Вводили трудовую повинность, облагали буржуазию бесконечными поборами, "чистили" учреждения, требовали от "осколков старого мира" всевозможные справки о "выполненном общественно-полезном труде", уплотняли буржуев в их квартирах, постоянно грозили новыми и новыми карами. Казарменные порядки тихо вползали в многочисленные комиссариаты, конторы, Советы, пролетарские органы.

327

Троцкий вспоминал, что, когда Ленин узнал о протесте наркома юстиции Штейнберга против использования насилия, репрессий как способа решения социальных проблем, Председатель Совнаркома воскликнул:

- Неужели же вы думаете, что мы выйдем победителями без жесточайшего революционного террора?

Это был период, когда Ленин при каждом подходящем случае вколачивал мысль о неизбежности террора... Такие тирады можно было слышать десятки раз на дню, и они всегда метили в кого-нибудь из присутствующих, подозреваемых в пацифизме.

- Если мы не умеем расстрелять саботажника-белогвардейца, то какая же это великая революция? Да вы смотрите, как у нас буржуазная шваль пишет в газетах? Где же тут диктатура? Одна болтовня и каша...2

Мы знаем, каким настойчивым умел быть Ленин. Достаточно вспомнить его одержимость идеей вооруженного восстания. И пусть многие называли его курс на социалистическую револю-цию "бредом", Ленин добился-таки своего. Так и теперь, постоянно подчеркивая необходимость ужесточения диктатуры "для спасения революции", он постепенно, но быстро превратил свою установку на проведение "железной рукой" беспощадного террора в практический курс больше-виков.

Да, Ленина к самым жестоким мерам часто подталкивала надвигающаяся безысходность и прежде всего - голод в стране. Вождь, по существу, говорил: с помощью террора можем спастись от голода. Нужно "взять хлеб" у богатеев. Нужно расстреливать спекулянтов. Выступая в Петро-градском Совете по вопросу о мерах борьбы с голодом, Ленин особо нажимал на необходимость "поднять массы на самодеятельность". Смысл той "самодеятельности" - массовые обыски и реквизиции в поисках хлеба. "Пока мы не применим террора - расстрел на месте - к спекулян-там, ничего не выйдет". Ленин толкает людей на самосуд: "С грабителями надо также поступать решительно - расстреливать на месте", а "зажиточную часть населения надо на 3 дня посадить без хлеба, так как они имеют запасы..."3

Обстановка чрезвычайщины, классовой вседозволенности, полное игнорирование прав личности толкали людей

328

из "буржуазии" к сопротивлению, протесту, саботажу. С другой стороны, использование силы становилось нормой, гранью повседневной жизни. Те, кто искренне кричал: "Смерть троцкистско-бухаринским двурушникам" в 1937 и 1938 годах, первые страшные импульсы получили сразу после Октября.

"Отказ от террора" есть реформизм в его современной постановке - так характеризовал Ленин попытки ограничить "классовое насилие".

Да, можно и нужно говорить о жестоких обстоятельствах момента, о глубочайшем кризисе общества, сопротивлении "вчерашних", но исторически курс на массовый террор оправдать нельзя ничем. Тем более что он начался вскоре после октябрьского переворота, стал основой социальной методологии режима. Как оценить в этой ситуации Ленина, его роль в терроре? Как мог человек, обладающий пониманием гуманистических принципов, сделать ставку на террористические методы? Было ли это случайностью или исторической неизбежностью? Думаю, что в этой связи можно отметить три момента.

Первый. Ленин элементарно растерялся перед лавиной проблем. Нельзя забывать, что вчера он был просто интеллигент-эмигрант, который практически никогда не работал, в обычном понимании слова, ничем никогда не управлял (кроме сект своей партии), был оторван от грозных реалий российской жизни. Даже при выдающейся силе ума ему было трудно руководить всем (а на первых порах так и было: записки о выделении комнаты старому большевику, помощи подмосков-ному селу, контроль за совнаркомовской столовой, бесконечные пропагандистские выступле-ния...). Старая машина государства рухнула, новой не было. Рычаги власти были в твердых, но совершенно неумелых руках.

Добившись монополии на власть, Ленин оказался отрезанным от широкой поддержки кресть-янства, интеллигенции, специалистов. О растерянности, даже временами панике, свидетельствуют его некоторые распоряжения и телеграммы. Вот телеграмма Антонову-Овсеенко и Дзержинскому в Харьков: "Ради бога, принимайте самые энергичные и революционные меры для посылки хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер может околеть. Особые поезда и отряды. Сбор

329

и ссыпка. Провожать поезда. Извещать ежедневно. Ради бога!"4 Вспомнил Ленин и про Бога... Это просто крик отчаяния, свидетельствующий, что вождь готов буквально на все. Растерянность, паника ходили по соседству с жестокостью.

Второй момент. У этих людей, российских якобинцев, существовала совсем другая шкала нравственных ценностей. Беспощадность, классовая ненависть, обнаженный макиавеллизм выглядели в их глазах высшей революционной добродетелью. Даже заложничество - отврати-тельный метод достижения целей было взято Лениным на вооружение. Это было тотальным крушением морали.

Момент третий. Ленин просто хотел запугать, подавить террором людей, взять на свое вооружение страх. При помощи террора Ленин рассчитывал сломить волю к сопротивлению у миллионов людей. После убийства Володарского Ленин телеграфирует Зиновьеву: "Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает"5.

Ленина трудно заподозрить в личной жестокости (хотя, например, будучи в сознании, он не спас жизнь Ф.Каплан). Она у него носила ярко выраженный социальный, философский характер, как у человека-руководителя, лидера, вождя. Главным аргументом оправданий террора больше-виков было постоянное утверждение Ленина: это в интересах пролетариата. Как будто есть разница: отобрать жизнь у человека во имя какого-то класса или против него! В своей статье "Плеханов о терроре" Ленин внешне простодушно говорил о разнице террора буржуазии и большевиков: первые "практиковали террор против рабочих, солдат и крестьян в интересах кучки помещиков и банкиров, а Советская власть применяет решительные меры против помещиков, мародеров и их прислужников - в интересах рабочих, солдат и крестьян"6.

Нетрудно видеть, что эта аргументация абсолютно несостоятельна ни в правовом, ни в нравственном отношениях; так можно оправдать любое преступление, если представить его осуществленным в "интересах пролетариата"! (А

330

почему и не в интересах какой-то группы?) Но нельзя не видеть, что террор уже вскоре после революции стал чертой образа существования не благодаря криминальным проявлениям снизу, а главным образом в результате инициирования его сверху. Вожди революции стали Жрецами террора. Красный террор вызвал и террор белый. Но там инициатива, в основном, принадлежала низовой массе как реакция на большевистские бесчинства.

В условиях голода, разрухи и нарастания классового террора России выпали новые испытания: угроза германского нашествия. Ослабить его смог только унизительный договор, подписанный 3 марта 1918 года Г.Я.Сокольниковым, отодвинувший европейскую Россию к грантам, рубежам смутного времени...