Милла Коскинен - О прекрасных дамах и благородных рыцарях

© Коскинен М., 2014

© ООО «Издательство Алгоритм», 2014

Прежде чем приступить к рассказам о судьбах женщин из аристократических и дворянских семей средневековой Англии, есть смысл представить себе масштабы тех пространств, на которых эта жизнь проходила. Восприятие человека устроено так, что мы подсознательно переносим привычные для нас представления на совсем другие эпохи и уклады жизни. В какой-то степени это правильно. Несмотря на то, что исторические декорации вокруг нас постоянно меняются, человеческая натура остается более или менее неизменной. Она адаптируется под требования окружающего социума, конечно, но базовые моменты сохраняются. С другой стороны, мы живем в перенаселенном, глобализированном мире, который требует от нас определенного восприятия и менталитета, подогнанного к окружающей реальности. Реальность английского Средневековья была совсем другой, и это следует учитывать, теоретизируя по поводу «женского вопроса» в Средние века.

Для начала, Средневековье – это невероятно долгий период длиной во множество столетий: раннее Средневековье (500—1000 гг.), среднее (1000–1300 гг.) и позднее (1300–1500 гг.). Во-вторых, большое значение имеет исторический контекст условий жизни и событий изучаемого периода. В-третьих, совершенно невозможно делать какие-то выводы о европейской средневековой женщине, не принимая во внимание «женский вопрос» и способы его решения в сопредельных Европе странах и не учитывая огромной разницы в решении этого пресловутого вопроса в разных областях самой Европы.

Человек, впадающий в ужас от историй о поясах верности, права сеньора на первую ночь и прочих популярных страшилок, должен четко себе представлять, кем, когда, и, главное, с какой целью они сочинялись. Это же касается и сахарных историй о рыцарях и девах. Необходимо понимать и средневековое значение так называемого женоненавистничества, и его аналоги в современном нам обществе. Известное противостояние полов было, есть и будет, но составлять представление о реальной средневековой жизни на основании, скажем, «Пятнадцати радостей брака» так же нелепо, как верить всему, что написано в «Космополитене».

Обобщение же понятия «Средневековье», растянутое на всю Европу от Швеции до Испании, вообще не имеет смысла. В качестве примера можно взять такой важный для женщины момент, как ее замужество. К поздним Средним векам, если не раньше, Европа четко разделилась в плане замужеств на два региона: на севере и западе женщины, не принадлежащие к аристократии, выходили замуж позже и за мужчин более или менее своего возраста. К тому же, некоторое количество женщин не выходили замуж, не становясь при этом монахинями. На юге и востоке девушки выходили замуж рано, как правило, за мужчин вдвое старше, а незамужние уходили в монастыри.

Какого-то единогласия по женскому вопросу среди историков не существует, поэтому любой интересующийся этой проблемой найдет массу аргументов в пользу именно своей точки зрения. Историк Клапиш-Зубер возмущается положением женщин в средневековой Италии, где среднестатистическая девушка к 18 годам была уже матерью двоих детей и замужем за человеком вдвое старше себя. Клапиш-Зубер считает, что эти бедняжки проводили лучшие годы в подчинении старым мужьям, и, овдовев, оказывались в невыносимых обстоятельствах. Историки же Стэнли Чознацки, Елена Розенберг, Томас Кун и другие возражают, утверждая, что при таком подходе к делу совершенно не учитывается инициативность и способность к социальным маневрам женщин, для которых эти условия были естественными во многих поколениях. Не лучше обстоит дело и в северном регионе: здесь мечи скрестили Марианна Ковалевская и Джереми Голдберг. К счастью, явным трендом последних лет являются достаточно нейтральные по тону общие обозрения типа книги Генриетты Лейзер «Средневековая женщина. Социальная история женщин в Англии 450—1500». Если в этих обозрениях и есть недостаток, так это сложная для неспециалиста необходимость знания базового материала, на котором они составлены. А этот базовый материал – все те же Пауэр, Голдберг, Ковалевская, Клапиш-Зубер, Беннет плюс километры исторических исследований, над анализом которых они работали.

В погоне за поисками доказательств своей правоты могут случиться и откровенные ляпы. Если составлять представление о жизни средневековой англичанки, изучая только документы по сбору налогов, листы гильдий и реестры недвижимости, то можно легко создать в своем воображении некий архетип эмансипированной средневековой женщины. И не обратить внимания на то, что документы говорят конкретно о «вдовах», а не о «женщинах» в целом. А вдовы были совершено отдельной группой населения в плане прав и обязанностей перед короной. Можно ужасаться аристократическим детским бракам и оставить без объяснений, что они из себя представляли на самом деле. Можно даже воспользоваться разногласиями относительно даты рождения, чтобы создать пример трогательной в своей трагичности девочки-роженицы, как это случилось во многих биографиях родоначальницы династии Тюдоров, леди Маргарет Бьюфорт. Самые же любопытные результаты можно получить, резво перескакивая через столетия и надергивая подходящие к случаю факты, не принимая во внимание изменения, которые произошли в обществе. Невозможно сравнивать положение женщины в средневековой Англии постчумных времен и в средневековой Англии конца пятнадцатого века, когда экономические и социальные реалии абсолютно изменились.

Были, правда, общие моменты в жизни средневековых английских женщин независимо от того, к какому социальному слою они принадлежали и какой век стоял на дворе. Аристократки не заседали в парламенте (те, кто имели на это право, посылали от себя представителей), горожанки не становились мэрами, а крестьянки – бейлифами. И феодальная, и королевская, и городская, и помещичья правовые системы ограничивали имущественные права замужних женщин, давая куда большую свободу женщинам одиноким и вдовам и большую свободу мужчинам, чем женщинам. Социальные обычаи определяли всем женам, от крестьянки до аристократки, роль помощницы мужа и безупречное поведение. Экономически жизнь была построена таким образом, что от жены требовалось умение управлять хозяйством. Особенности феодального быта исключали для женщины возможность только одной «опции» – быть просто «драгоценным камнем в короне» своего мужа.

Совсем незадолго до завоевания Англии норманнами третьим по величине городом там был Норич, целых 1300 дворов. Самым большим городом на северо-западе был Честер, где этих дворов было 500. Инвентаризационная опись завоеванного хозяйства, которую хозяйственные норманны составили в 1085–1086 годах под драматическим именем «Судная книга» (Domesday Book), называет большими городами Экзетер, Уорик и Кентербери, в каждом из которых было около 250 дворов.

Через двести лет Кембридж разросся до 550 дворов, а Ливерпуль и Манчестер только-только дотянули до размеров в 150 дворов. В начале пятнадцатого столетия на всю Англию было всего пять городов, чьего населения хватило больше, чем на тысячу дворов: Лондон, Норич, Йорк, Бристоль и Ковентри.

Средневековый Лондон величиной был едва в половину средневекового Парижа и едва достигал по размеру трети Милана и Венеции, но его, тем не менее, горожане гордо именовали «цветком среди других городов». Цветок или нет, но все познается в сравнении. Для визитера из затерявшейся в лесах деревушки и такой Лондон был удручающе огромен. Да что там, даже большинство лондонцев вполне обходились обитанием в родном районе города, не заглядывая за знакомые с младенчества пределы.

Главной отличительной чертой средневековых городов и городишек от окружающих деревень было то, что в них были сосредоточены органы управления, учебные заведения, религиозные центры – и рынки, значение которых для сельскохозяйственных районов невозможно переоценить. Города ежедневно открывали ворота толпам крестьян, пилигримов, купцов, путешественников. В Лондон и Вестминстер стекались придворные с эскортами, в Оксфорд – студенты, в каждый город и деревню со своей рыночной площадью – торговцы. О том, в каких масштабах все это было, говорят записи Йорка, где в конце четырнадцатого века, при населении в 8 000 человек (оно уменьшилось до таких размеров, почти вдвое, во время Черной Смерти), было 1035 кроватей для приезжих и стойла на 1711 лошадей.

Следующим моментом была большая плотность городского населения. Это не могло не приводить постепенно города к тому уровню антисанитарии, который хорошо известен по временам Индустриальной революции. Наверняка соответствующим был и уровень преступности. Точных данных, которые складываются из изучения документов и приватных писем людей, о том времени практически нет, поэтому все, что можно сказать о Средневековье, должно мысленно нести предположительную форму: «возможно». Хотя с тех времен сохранилось много официальных документов, о том, как в действительности жили люди, мы можем судить только из немногих сохранившихся переписок семейств Пастонов, Сели и Стоноров. Этого явно недостаточно для того, чтобы составить абсолютно точную картину о том, каким же было настоящее английское Средневековье.