Вадим Долгов - Потаенная жизнь Древней Руси. Быт, нравы, любовь

Был ли средневековый человек похож на нас с вами, уважаемый читатель? Ответ на это вопрос может быть разным. «Конечно, да», – скажет физиолог или антрополог. Вид Homo sapiens сформировался много тысяч лет тому назад и с тех пор существенно не изменился, разве что люди стали немного выше ростом. Скелеты жителей Древнего Новгорода и современной Москвы ничем принципиально не различаются.

«Конечно, нет», – возразит ему историк. И у историка будут на это не менее существенные основания. Как отнесся бы наш современник к человеку, женившемуся в 15 лет на 8-летней девочке? Позвонил бы в милицию? Что сделал бы с человеком, который, заболев, стал проситься на лечение не в больницу, а в монастырь? Думаю, без звонка в психиатрическую лечебницу не обошлось бы. А как почувствовал бы себя житель мегаполиса XXI в., оказавшись в тесной курной избе, в которой не продохнуть от дыма? Стал бы звонить пожарным?

Современный человек верит в антибиотики, шарообразность Земли и всесилие науки. Средневековый жил в плоском прямоугольном мире, населенном помимо людей ангелами, могучими духами, псиглавцами, амазонками, колдунами, домовыми, русалками и лешими. Могут ли они быть совершенно одинаковыми? Конечно, нет. Между ними лежит целая пропасть культурных отличий, изучением которых занимается специальная отрасль исторической науки – социальная или культурная антропология.

Оглядываясь в прошлое, каждое поколение стремится разглядеть в жизни предков то, что волнует день сегодняшний. По тому, какая тема является ведущей в трудах историков, можно почти безошибочно установить насущные потребности их собственной эпохи. Периоды общественных потрясений порождают интерес к политико-социальной проблематике, периоды глобальных войн – к военной истории, усиление мощи государства закономерно вызывает интерес к его истокам.

Широкое распространение в мировой и отечественной исторической науке исследований, ориентированных в русле социальной антропологии, тоже не случайно. «Уменьшение мира», укрепление коммуникаций между частями земного шара, раскрытие границ, нарушение национальной замкнутости и необходимость адаптации в полиэтничной среде сделали науку о человеке во всех его социальных, биологических и культурных проявлениях особенно актуальной. В конечном итоге исследовательский взгляд, направленный в русло социально– и культурно-антропологической парадигмы, – это взгляд подготовленного и благожелательного путешественника, оказавшегося в чужой, незнакомой, но привлекательной и манящей стране. Узнать ее и попытаться как можно более полно и адекватно описать для своих оставшихся дома соотечественников – вот главная задача, стоящая перед учеными. Недаром антропология зарождалась и проходила период становления в дальних экспедициях по диковинным странам Африки и Океании. Путешественники открыли для европейской цивилизации полные своеобразия культуры коренных обитателей Южного и Западного полушарий. И только потом стало очевидно, что нуждающиеся в изучении культуры имеются и в Европе, только отделяет их от нас не пространство, а время. Оказалось, что древние и средневековые обитатели Франции, Англии, Германии, России подчас ничуть не более понятны их постиндустриальным потомкам, чем родовые сообщества тихоокеанских архипелагов.

Таким образом, была осознана необходимость использования методологического инструментария, выработанного в ходе изучения современного населения земного шара, для организации «антропологических путешествий» в прошлое.

Быт и нравы, история ментальностей, структуры повседневности стали предметом работы историков с конца XIX в. Даже если ограничиться только учеными, занимавшимися изучением русского Средневековья, то список трудов будет достаточно внушительным. Работы отечественных «бытописателей», таких как И.Е. Забелин, Н.И. Костомаров, А.П. Щапов, Б.А. Романов, позволяют взглянуть в обыденную жизнь человека Древней Руси, представить ее себе во всем многообразии и полноте. Художница Е.Д. Поленова описала одну из лекций знаменитого историка В.О. Ключевского в своем дневнике: «Он читает теперь о Древнем Новгороде и прямо производит впечатление, будто это путешественник, который недавно побывал в XIII–XIV вв., приехал и под свежим впечатлением рассказывает все, что там делалось у него на глазах, и как живут там люди, и чем они интересуются, и чего добиваются, и какие они там…» По сути, это настоящий образец исторической культурной антропологии.

Традиции антропологического по духу изучения прошлого отечественной культуры в советское время были блестяще развиты в трудах представителей тартуско-московской семиотической школы (Ю.М. Лотман) и отечественной школы исторической социальной психологии (Б.Ф. Поршнев). Огромное влияние оказала французская «Школа Анналов» (Марк Блок, Люсьен Февр и др.), которая вывела исследования в этой области на новую теоретическую высоту и дала дополнительный импульс их развитию, в том числе и в России. На сегодняшний день работы французских исследователей продолжают оставаться классическим образцом и ориентиром в социально-антропологических исследованиях.

В современной отечественной исторической науке «антропологическое путешествие в прошлое» продолжается. За последние десятилетия появилось немало очень интересных исследований, посвященных истории бытовой и социально-политической повседневности, нравам и обычаям, знаковым системам и мировоззрению человека Древней Руси. Почти каждый год выходили новые книги, в которых эти темы так или иначе рассматривались, наиболее заметными из них стали работы И.Я. Фроянова, Н.Л. Пушкаревой, М.Б. Плюхановой, А.И. Клибанова, А.Л. Юрганова, И.Н. Данилевского и А.А. Горского.

И все же тема не только не исчерпана, но вполне допустимо утверждение, что отечественная наука находится лишь в самом начале пути. Жизнь в многообразии обыденных деталей неисчерпаема, и сколько бы «путешественники» ни писали заметок, каждый увидит и опишет что-то свое, что осталось незамеченным другими. И чем больше будет различных свидетельств, тем более объемную картину былого можно будет в конечном итоге составить. Главная ценность этих «путешествий» заключается в возможности живого, «соучастного» восприятия прошлого.

«Соучастное восприятие», составляющее, по мнению знаменитого американского ученого К. Гирца, самую суть социально-антропологического метода, должно позволить нам раскрыть культурный код и восстановить контекст, в рамках которого дикое для современного человека замужество восьмилетней девочки будет казаться вполне естественным, как оно казалось летописцу, описывавшему брак княжны Верхуславы Всеволодовны Суздальской, а странная доверчивость печенежских послов, обманутых детской хитростью белгородцев, изобразивших «кисельный колодец», будет понята не как наивность, а как проявление мистически ориентированного мировоззрения.

История хранит в себе немало тайн. Откуда прибыл к восточным славянам Рюрик? Кто был первым митрополитом Киевским? В каком точно году была издана Русская Правда? И еще много чего можно вспомнить. Но известно ли читателю, что ученые до сих пор доподлинно не знают даже, как здоровались друг с другом русские люди в XIII в.? Может быть, как мы сейчас, говорили «здравствуй», а может быть, и нет. И если к первым вопросам историческая наука подобрала более или менее правдоподобные ответы, то последней проблемой даже никто не пробовал серьезно заниматься!

Вот и получается, что наиболее, пожалуй, таинственной сферой бытия человека Древней Руси до сих пор остается его «частная жизнь», то есть отношения в семье, среди друзей, одним словом, в кругу личного общения.

В общем-то, ничего удивительного в этом нет: повседневным заботам средневекового горожанина не уделяли внимания и летописцы, они не нашли отражения в образах древнерусской иконописи, почти не оставили следов в княжеском законодательстве. Поколения сменяли друг друга, а следы их житейских забот безжалостно смывала река времени.

Причем здесь речь идет не только о «средних», «обычных» жителях древнерусских городов и сел. Даже домашняя жизнь князей и бояр при первом взгляде в «тьму веков» остается практически неразличимой. Мы видим их, по выражению академика Д.С. Лихачева, в «торжественных геральдических разворотах», в условных ситуациях и позах (как памятники на постаментах, или, лучше сказать, как образы на иконах). Первым делом бросаются в глаза критические моменты их нелегкой судьбы: вот князь сражается на поле брани, дружинник говорит во время боярского совета, вот епископ благословляет и вразумляет паству. За пределами этих ярких картин фигуры даже «нарочитых» мужей древнерусского мира погружаются во тьму. Что уж говорить о «простецах»: им, казалось, уготована роль темной массы на заднем фоне картины исторической жизни.