Пыжиков А. В.
Питер – Москва.
Схватка за Россию
Идея данной книги родилась во время подготовки монографии «Грани русского раскола: заметки о нашей истории» (М., 2013). Знакомство с материалами имперского периода показало, что эпизодами противостояния Петербурга и Москвы неизменно переполнено историческое полотно нашего дореволюционного прошлого. Поэтому мысль выделить их в самостоятельный сюжет выглядела весьма интересной и привлекательной. Очевидно, что такая исследовательская «оптика» дает возможность по-новому взглянуть на многие узловые точки имперской России, лучше осознать значимые вехи российской истории.
Конечно, борьба двух столиц в историографии никогда не оставалась без внимания, ее перипетии всегда вызывали интерес. Однако, как правило, это противоборство, происходившее на различных этапах, рассматривалось исследователями или с экономической, или с политической точки зрения. Между тем именно комплексный взгляд на данный процесс представляется наиболее плодотворным. Важное значение имеет исследование происхождения обеих крупнейших группировок российской буржуазии – петербургской и московской, а также рассмотрение их соперничества в пореформенный период, не выходившего тогда за рамки коммерческой сферы.
Но рубеж XIX-XX веков стал переломным этапом в российской истории, когда противоречия питерских и московских интересов сыграли судьбоносную роль. Именно с этого времени борьба двух буржуазных кланов выходит на новый – политический уровень. Объяснение этого, а точнее, политической оппозиционности Первопрестольной является одной из главных задач данной работы. Тем самым в ней делается попытка уйти от того пресловутого классового подхода, который долгие десятилетия оставался краеугольным камнем советской исторической науки. Науки, целью которой было не выяснение истины с опорой на исторические источники, а иллюстрация ленинских выводов и замечаний, высказанных преимущественно в публицистическом ключе и обслуживавших сугубо конкретные задачи.
Особенно интересно противостояние питерского и московского предпринимательских кланов после крушения царизма в феврале-октябре 1917 года. Эта, казалось бы, хорошо известная страница российской истории при рассмотрении ее с точки зрения, предложенной в книге, становится более проработанной и понятной. Несостоявшийся триумф московского купечества и его политических союзников, попытки питерцев восстановить свои позиции в новых условиях, выступление генерала Корнилова рассматриваются как проявления извечного противоборства двух столиц.
Выделение двух буржуазных групп в качестве объекта исследовательского интереса представляется оправданным еще и потому, что другие региональные группировки капиталистов занимали подчиненное положение по отношению к Петербургу или Москве. К примеру, достаточно мощное волжское купечество издавна ориентировалось на Московский биржевой комитет, видя в нем главного представителя своих интересов на всероссийском уровне. Или южная индустрия, которая была создана на иностранные инвестиции, с момента своего возникновения функционировала в тесном сотрудничестве с бюрократическими верхами. Финансовое обслуживание и кредитование горных и металлургических предприятий осуществляли питерские банки или их филиалы, расположенные на юге страны.
Фактический материал, собранный в книге, подводит к пониманию того, как формировались представления о модернизации России. Петербург выработал свой путь, который и реализовывался столичной предпринимательской группой. Роль оппонента играло московское купечество, руководствовавшееся совсем иными идеологическими приоритетами. О том, как это происходило и какую роль сыграло в отечественной истории, рассказывает данная книга.
Глава 1.
ПРАВЯЩИЙ КЛАСС
И КУПЕЧЕСКО-КРЕСТЬЯНСКИЙ КАПИТАЛИЗМ
Капиталистические отношения в России, как известно, формировались по-разному, а точнее, двумя путями: сверху и снизу В первом случае речь идет о реализации государством своих потребностей, главным образом фискального и военного характера. Для этого правительства насаждали промышленное производство и торговлю, способные на должном уровне выполнять разнообразные заказы казны. Во втором случае опорой для развития экономики становилась частная инициатива, стимулируемая непосредственно свободным рынком. По большей части российские деловые традиции восходят к начинаниям властей, заинтересованных в становлении торгово-мануфактурного сектора. Самые значительные из этих начинаний с XVII века осуществлялись приближенными царя, которые ориентировались на зарубежных коммерсантов. Причем предпринимательство как таковое не пользовалось расположением широких народных масс, живущих ремесленным трудом в условиях полунатурального хозяйства.
Экономический переворот в России начала XVIII столетия, разумеется, связан с Петром I. Его масштабные деяния, направленные на то, чтобы реформировать страну и сравнять её по уровню развития с ведущими державами, потребовали мобилизации всех ресурсов. Новые подходы к руководству экономикой зафиксированы в законодательных актах того времени. Так, в 1711 году власти провозгласили право заниматься торговлей и ремеслами «людям всякого звания... ежели не будет какого препятствия»[1]. Цель обозначалась четко и откровенно:
«Денег как возможно сбирать, понеже деньги суть артерия войны».
Неудивительно, что в этом документе говорится и об улучшении персидского торга, и о приезде армян, которых «надо приласкать и облегчить в чем пристойно»[2]. Большие ставки правительство делало, конечно, на европейских мастеров, располагавших нужным опытом и знаниями в организации производств и мануфактур. К примеру, в указе от 5 ноября 1723 года отмечено, что в России (в отличие от западных стран) мало желающих заводить фабрики, поскольку:
«наш народ, яко дети... которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся, потом благодарят»[3].
И действительно, попытки властей стимулировать предприимчивость и деловую инициативу находили слабый отклик у тех, кому, собственно, адресовались, – у дворян. Интересы нового правящего сословия концентрировались вокруг землевладения; к различным торговым и ремесленно-мануфактурным делам оно проявляло безразличие, по сути просто брезгуя ими заниматься. Вспомним пушкинского «Арапа Петра Великого». Дворянин Корсаков, вернувшись из-за границы, был глубоко потрясен тем, что на аудиенции российский самодержец принял его в холстяной фуфайке на мачте строящегося корабля. В свою очередь, Петр изумился бархатным штанам молодого человека, которые годились лишь для развлечений, но никак не для работы[4].
Нежелание служивого дворянства самостоятельно приобщаться к ремеслам и промышленности привело к тому, что организация фабрик и заводов происходила преимущественно сверху. В Российской империи, неумолимо выстраиваемой Петром I на западный манер, занятие промышленностью было в основном уделом непривилегированных сословий; знатные люди не считали для себя возможной стезю предпринимателя. В этом состоит сущностная черта высшего российского общества, в корне отличавшая его от европейских элит, давно оценивших преимущества торговли и производства. На Западе промышленное становление происходило благодаря предпринимательским инициативам различных слоев населения, а в России – благодаря усилиям государства, понимающего, что иначе занять достойное место среди европейских стран будет сложно. Вспомнили даже о тех, кто был вытеснен из управленческой вертикали, отстранен от собственности (земельного фонда страны), – о старообрядцах. Правительство, серьезно заинтересованное в развитии торговли и промышленности, быстро ощутило созидательный настрой этой категории населения, а потому уже Петр I религиозные проблемы отодвинул на второй план, хотя, разумеется, и не снял окончательно. Главным критерием стала полезность в хозяйственном строительстве, а не активность в вероисповедных дискуссиях. Собственно, сама легализация раскола, предпринятая Петром I, была продиктована прежде всего экономическими мотивами. Отсюда хорошо известные свидетельства терпимости и поощрения им тех представителей раскола, кто демонстрировал готовность проявить себя не на идеологическом, а на хозяйственном поприще. Так, император не брезговал контактами с Андреем Денисовым – легендарной фигурой староверческого мира, основателем Выгорецкой общины, развернувшей обширную экономическую деятельность и снабжавшей стройматериалами и продовольствием быстро растущий Петербург. Прикрепление этого общежительства к Олонецким петровским заводам коренным образом изменило его правовое положение. Выговцы обязывались разрабатывать месторождения руды, взамен же получали возможность вести богослужение по старопечатным книгам. Их община признавалась самостоятельной хозяйственной единицей с выборным старостой, что подтверждалось специальными указами, ограждающими его от обид и притеснений со стороны светских и духовных лиц[5]. Эксплуатацию горных заводов Урала Петр I поручил тульскому кузнецу раскольнику Никите Демидову, который вошел в историю как один из организаторов российской металлургии. Очевидно, что и здесь главным критерием были деловые качества, а не конфессиональная принадлежность.