Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект
Министерство образования и науки Российской Федерации ФГБОУВО «ОмГПУ»
Научные рецензенты:
доктор ист. наук, профессор истфака Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова А. Ю. Ватлин
доктор ист. наук, зав. Отделом современной истории стран ЦЮВЕ Института славяноведения РАН Э. Г. Задорожнюк
© Зубачевский В. А., 2019
© Политическая энциклопедия, 2019
Зубачевский Виктор Александрович – профессор, доктор исторических наук, профессор кафедры всеобщей истории, социологии и политологии; член диссертационного совета Д 999.161.03 по защите докторских и кандидатских диссертаций по специальности 07.00.02. при ОмГПУ, председатель ГЭК по защите магистерских диссертаций по всеобщей истории в ОмГУ им. Ф. М. Достоевского. Член Российской ассоциации историков Первой мировой войны (РАИПМВ), член ассоциации историков-германистов. 70 научных публикаций, 20 учебных и учебно-методических пособий.
Введение
Тема Первой мировой войны (Великой войны, как ее назвали в России в 1916 году), заслоненная революциями 1917 года и гражданской войной, до сих пор не получила должного отражения в российской исторической науке и общественном сознании. Однако не случайно эту войну назвали «прологом ХХ века»: ее итоги определили, в частности, такую геополитическую конфигурацию Центрально-Восточной Европы (ЦВЕ), которая способствовала обострению международных отношений на европейском континенте и началу Второй мировой войны.
По мнению британского историка Э. Хобсбаума, «историю “короткого двадцатого века” нельзя понять без русской революции, ее прямых и косвенных последствий» [1]. Революцию же породила мировая война. Некоторые историки утверждают, что, не будь войны, Россия превратилась бы в процветающее либерально-капиталистическое индустриальное государство. Однако царский режим, едва оправившись от революции 1905–1907 годов, оказался к 1914 году перед лицом новой волны недовольства. Массовый энтузиазм и патриотизм в начале войны несколько разрядили политическую ситуацию, но уже в 1916 году проблемы оказались непреодолимыми, поэтому Февральская революция не стала неожиданностью для широких слоев общества.
Советские историки рассматривали Первую мировую войну лишь в качестве катализатора революции, однако в наши дни ученые обратились к изучению вопроса о том, насколько война изменила облик общества, поведенческие стереотипы населения, характер социальных институтов и государственных структур. С этим связана внешнеполитическая проблематика мировой войны начиная с ее дипломатических истоков и создания Версальской системы. Но уже в 1920-е годы эта система серьезно трансформировалась, а в 1930-е годы началась ее основательная ревизия.
Отдельные авторы бросают вызов стереотипам прошлого, дававшим все преимущества нарративу. Так, американский историк Дж. Морроу в изданной в 2003 году книге «Великая война с позиции имперской истории» реабилитирует теорию империализма. В историографии дискутируется тезис и о том, что победа Германии в Первой мировой войне была бы не столь губительна для человечества, нежели ее поражение, вызвавшее к жизни гитлеровский реваншизм [2]. Тезис дает повод к размышлениям об альтернативных решениях русского и польского вопросов, о проблеме преемственности российской внешней политики, стремившейся прежде всего к созданию «зоны безопасности» вдоль западных рубежей державы. Сегодня российские ученые доказывают, что внешняя политика Российской империи и Советского Союза была лишена серьезной националистической составляющей, которой западная пропаганда отводила роль главного источника «русской агрессивности».
Геополитическая преемственность в ЦВЕ была характерна и для политики Германии, поэтому Первая мировая война предстает как начало «заката Европы», что констатировал в 1918 году О. Шпенглер. Характерно, что философ датировал возникновение замысла написания книги 1911-м годом, временем марокканского кризиса между Германией и Францией и захвата Италией Триполи. После этих событий взору ученого мировая война предстала как неизбежность, а с ее началом Шпенглер пришел к выводу, что война – симптом начинающейся агонии западной культуры. Русский перевод названия книги Шпенглера звучит как «Закат Запада» («Der Untergang des Abendlandes»), что близко к тавтологии, а «Закат Европы» отвечает нормам русского языка. Отметим также, что «абендланд» (das Abendland) – «вечерние земли» – означает Западную Европу в противоположность «моргенланд» (das Morgenland) – «утренние земли»: Восточная Европа и Ближний Восток [3]. Однако причину начавшегося «падения» Европы Шпенглер усмотрел не в мировой войне, а в том, что западная культура вступила в стадию империализма и диктатур.
Исторически название Центрально-Восточная Европа распространялось в средние века на Польско-литовское государство, Чехию и Венгрию [4]. На наш взгляд, Литва, в отличие от Латвии и Эстонии, геополитически входит в ЦВЕ, что подтверждает история европейских международных отношений. В ходе третьего раздела Речи Посполитой (Rzeczpospolita) к России отошли литовские земли, кроме присоединенного к Пруссии Занеманья (левобережья), вошедшего в состав России в 1815 году [5]. Позднее ЦВЕ включила и поделенные согласно решениям Венского конгресса между Россией, Австрией и Пруссией территории, населенные поляками, словаками, украинцами, белорусами, литовцами.
Этноконфессиональная чересполосица ЦВЕ и сложность возникновения стабильных национальных государств определили ее промежуточное положение. До 1918 года регион входил в состав Австро-Венгрии, Германии и России, являясь буфером между западом Центральной Европы и Восточной Европой. «Приливно-отливными землями» назвал регион французский геополитик Ж. Готтман [6]. Это определение отражает геополитическую особенность ЦВЕ как «региона пограничья», признаком которого на рубеже XIX–XX веков явилась «сдавленность» между Россией и центральными державами [7]. Регион являлся единым экономическим пространством континентальных империй, чьи территориальные параметры во многом определяли их международное влияние и обусловливали многополярное равновесие сил в Европе. Вместе с тем государственные границы отражали систему пространственно-силовых отношений между империями и закрепляли сложившийся между ними баланс сил.
Революции 1917 года и Брестский мир способствовали подъему национально-освободительных движений на территории бывшей Российской империи. Осенью 1918 года в условиях развала Австро-Венгрии и революции в Германии в ЦВЕ возникли суверенные государства: Австрия, Венгрия, Польша, Чехословакия (ЧСР), Литва. Решения Парижской мирной конференции превратили эти страны в разъединившую Германию и Россию буферную зону и «санитарный кордон».
Сегодня видение современной конфигурации Центрально-Восточной Европы остается предметом дискуссии как в российской, так и в зарубежной историографии. Так, ученый-славист Э.Г. Задорожнюк понимает под «Восточной Европой» бывшие республики СССР, а под «Центральной Европой» – «пояс государств между Балтикой и Адриатикой, стран бывшего социалистического содружества» [8]. Петербургский историк В.В. Носков считает термин «Центрально-Восточная Европа» идеологической конструкцией, оставшейся в наследство современной историографии от времен «холодной войны», и попыткой возродить миф о величии Речи Посполитой [9]. Автор настоящего труда использует концепт ЦВЕ как аббревиатуру в утилитарных целях (для сокращения объема книги), хотя в предшествующих работах применял словосочетание «восточная часть Центральной Европы». Бурные дебаты о геополитическом пространстве региона продолжаются в Польше [10], а сегодня идут также на Украине и в странах Балтии. Ментальные карты ЦВЕ остаются предметом дискуссии.
Возникшая в конце ХХ – начале XXI века система европейских геополитических координат напоминает Версальскую (или, по мнению ряда
