Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ «ТЕРРИТОРИЯ БУДУЩЕГО» МОСКВА 2010

БУРЖУАЗНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ НЕ БЫВАЕТ! (предисловие)

Именно таким нетривиальным утверждением можно подвести краткий итог исследованию Ричарда Лахмана. Вдумайтесь, насколько подрывное это отрицание. Сколько всего почтенного летит вверх тормашками, начиная с марксистской формационной теории и вплоть до недавней либеральной транзитологии.

А что тогда, позвольте, творилось в испанских Нидерландах времен Тиля Уленшпигеля, кто и зачем от имени парламента отрубили голову английскому королю и установили республику при лорде-протекторе (слово президент еще не устоялось) Оливере Кромвеле в 1640-1650 гг., как прикажете понимать французскую Фронду тех же лет, либо полтора столетия спустя жирондистов и якобинцев, да и, ближе к нам, столь же внезапный полуразвал Российской империи в 1905 г., к которому эсеры и большевики, честно говоря, приписали себя только впоследствии? Как объяснить тогда возникновение и бурное распространение идей Коперника и Галилея, Ньютона и Гоббса, Вольтера и Руссо, Адама Смита и Гегеля? Откуда вообще тогда берется европейский рационализм, либеральный парламентаризм, технологично-рыночная цивилизация Нового времени?

Что сказать о неуловимой и для многих вожделенной модернизации? Как быть с нашими современными надеждами и страхами перед призраком «цветных» (но не буржуазных?) революций? Разве сибирский узник Ходорковский — не капиталист? На это Лахман бы тут же возразил: «Да, конечно, но не менее капиталист и сам Путин. Он лишь институционально иначе устроен, возглавляет другой тип властной организации, населенной в верхних эшелонах собственными элитами. В пересечении интересов по-разному устроенных элит, по-разному преследующих свои капиталистические стратегии, и следует искать причину этого достаточно узнаваемого конфликта».

Ричард Лахман отнюдь не относится к волне до недавних пор модных текстуальных нигилистов. Он с самого начала признает: да, несомненно «что-то случилось» в Западной Европе между XV и XVIII вв.

Лахман и сам достаточно скептично настроен по отношению к поколению скептиков и ниспровергателей среди историков Нового времени, которые в последние годы XX в. положили столько вполне добросовестных усилий, развенчивая фактами и подвергая дискурсивной деконструкции основополагающие сюжеты либеральной и марксистской идеологий о якобы переломном значении политической и индустриальной революций эпохи раннего капитализма. Да, конечно, при внимательном и придирчивом рассмотрении судьбоносные события как-то расползаются на мириады социальных микропроцессов, которые слишком нечетки, противоречивы, непоследовательны и нередко просто слишком маргинальны в общей картине своего времени. Конечно, в Англии в 1780-1820 гг. возникает фабричный пролетариат. Но сколько его от основного населения? Процентов 3-5, притом скученные в Манчестере. Да, конечно, подавали петиции и иногда бастовали — но не замордованные пролетарии, а почти исключительно более зажиточные и высококвалифицированные ремесленники, которым как раз было, что терять. Или почитайте густо бытописательские сентиментальные романы Джейн Остин, которыми зачитывались образованные элиты именно в те годы. Есть там хоть намек на осознание эпохальной роли буржуазии и механической прялки? Куда там! В этих романах не найти даже отголосков революции во Франции. Осознание смены эпох приходит лишь задним числом, среди романистов уже вполне промышленного XIX в.: Диккенса, Бальзака, Троллопа.

И все-таки, что-то случилось. Неосознанное и никем из современников не предполагавшееся, однако громадное и бесповоротное, пускай и состоящее, как теперь узнаем, из великого множества вполне локальных сюжетов. Из потрясающе эрудированного описания и логически связного анализа локальных сюжетов в основном и состоит данная книга. Читать ее, помимо приобретения здорового скептицизма к традиционным догматам, будет интересно и познавательно. Стоит ли удивляться, что Ричард Лахман писал своих «Капиталистов» долгих 17 лет, в чем искренне раскаивается. Для научной карьеры в жестко конкурентной среде современной Америки такая затяжка с публикацией первой монографии едва ли не смертельна. В этом, собственно, одна из главных причин почти полного исчезновения в последние годы крупных трудов по исторической социологии. Слишком это кропотливое и долгое занятие. Куда быстрее и надежнее делать одно за другим прикладные статистические исследования. Лахман, надо сказать, пережил немало трудностей, но в конечном счете и обрел почет. Американская социологическая ассоциация признала его труд лучшей монографией года. Мне же остается только пояснить, из каких теоретических дискуссий возникает шедевр Ричарда Лахмана и каковы его дальнейшие теоретические ходы, подводящие к анализу уже современного кризиса западных обществ.

Отрицая капиталистический характер революций Нового времени, Лахман вовсе не уподобляется консерваторам во гневе, считающих революции вообще не достойными рационального объяснения. «Бунты», согласно классическому консерватизму, суть буйства темной толпы, подстрекаемой смутьянами против нормального порядка вещей. Это, конечно, эмоционально наивное представление, отказывающееся видеть социальные механизмы за проявлениями протестного политического насилия. Напротив, Лахман находится в центре нового поколения (хотя стоит особняком, вне каких-либо школ) исследователей революций, восстаний, протестной политики и исторических демократизаций. Теоретические прорывы Баррингтона Мура, Стайна Роккана, Чарльза Тилли и Теды Скочпол, относящиеся к 1966-1979 гг., открыли целое исследовательское поле. Революции вполне реальны (взгляните хотя бы на последствия), хотя и не означали скачка из одной, предположительно феодальной, в совершенно другую, капиталистическую формацию. Главное в новой парадигме — систематичное изучение вариаций и столь же систематичный поиск причинно-следственных цепочек и связанных с ними социальных сил. Кто и как сумел организоваться на конфронтацию или не сумел и в итоге потерпел политическое поражение? Против кого реально шла борьба, какими способами, как видоизменялись в ходе столкновения противоборствующие блоки его участников и какие результаты были достигнуты? Иначе говоря, исследователи вместо иллюстрирования либеральных или марксистских схем исторического процесса решили наконец разобраться с тем, что же происходило на самом деле за завесами идеологических схем, вроде революционного пуританства, якобинства, фашизма, всевозможных национализмов, большевизма либо диссидентского либерализма образца 1989 г.? Учтите также, в большинстве исторических ситуаций исследователи сталкиваются не с трансформативными революциями, а с патовыми и тупиковыми ситуациями (возьмите хотя бы нашу перестройку), когда ни одной из сил не удавалось одержать убедительной победы и добиться концентрации властных ресурсов, открывающей возможность для более устойчивого переустройства политических и экономических институций на условиях победителей. Многие социально-политические конфигурации возникают в истории, существуют какое-то время — и ведут в никуда. Они держатся какое-то время, потому что соответствуют интересам и, главное, относительной силе каких-то определенных элит или блоков различных элит (религиозных, военных, экономических, административных). Меняется контекст, ослабевает сила прежнего блока, размывается экономическая основа или возникает какая-то неподконтрольная внешняя угроза