Человек в шведской кожаной куртке подошел к трибуне и попросил слова.
«Товарищи», стараясь утихомирить собрание, надрывался председатель — «Слово принадлежит очередному оратору».
Человек быстро и легко вспрыгнул на трибуну. У красноармейцев вдруг побледнели и вытянулись лица. Человек спокойно стоял на трибуне и ждал тишины. Наконец она настала. Тогда громким и уверенным голосом он начал свою речь:
«Я. генерал Каппель, я один и без всякой охраны и оружия. Вы решили убить меня. Я вас слушал, теперь выслушайте меня вы». И столько внутренней силы почувствовалось в этих словах, в самом тоне голоса Каппеля, что большинство присутствующих застыло, а некоторые из наиболее рьяных ораторов стали незаметно пробираться к дверям.
«Останьтесь все!» — резко и повелительно бросил Каппель. «Ведь я здесь один, а одного бояться нечего!».
Красноармейцы влюбленными глазами впились в генерала.
Мертвая тишина повисла в шахте.
Просто и ясно стал говорить Каппель. Он рассказал, что несет со собой большевизм, обрисовал ярко и правдиво ту пропасть, в которую катится Россия, он сказал, за что он борется.
«Я хочу чтобы Россия процветала наравне с другими передовыми странами. Я хочу, чтобы все фабрики и заводы работали и рабочие имели вполне приличное существование», закончил он.
И если он своей волей покорял добровольцев, чаровал их всем своим духовным обликом, ведя на небывалые подвиги ,то здесь, в темной шахте, среди толпы ненавидевших его людей, требовавших его крови, озверевших и буйных, он к концу своей речи стоял на трибуне, как человек, имеющий право повелевать всеми этими людьми, которые стали покорны ему. Силой своего обаяния, своей искренностью, своей верой в правоту идеи, за которую он боролся, своей любовью к России он не только покорил, но и переделал этих людей. И как когда-то в симбирском театре дрожали стены от приветствий после его речи, так и теперь в шахте № 2 Аша-Балашовского завода люди, требовавшие его смерти, рукоплескали ему, кричали «ура» и, бросившись к трибуне, подхватили его на руки и с теми же криками, на руках понесли к штабу.
А в штабе была тревога — Каппель исчез. Татарин дневальный на дворе смущенно разводил руками — «Генерал на улица гуляй» — больше он ничего сказать не мог. И когда издали донеслись крики и шум большой толпы, двигающейся к штабу, там еще больше встревожились. Но когда это гомонящее сборище людей приблизилось, то в темноте разглядели над ними знакомую фигуру, которую они несли.
В комнате при огарке свечи Каппель устало опустился на стул — напряжение было велико и для него. Серо голубые глаза чуть мерцали. Но через минуту он снова усилием воли собрал, подтянул себя. «Бедные русские люди», тихо проговорил он — «Обманутые, темные, такие часто жестокие, но русские».
На утро делегация шахтеров явилась в штаб и передала, что они не только не будут чинить препятствий, но всем, чем могут, будут помогать.
С продвижением Каппеля на восток, в Омске все больше в некоторых военных кругах плелись против него интриги. Ставка Адмирала была настроена против Каппеля. Все, более или менее связанные с ней, поддерживали ее. Это отчасти можно объяснить и понять. Самарский Комуч состоял исключительно из эс-эров, причем вначале это были эс-эры левого толка, мало отличавшиеся от большевиков. Позднее, правда, их заменил Авксентьев — правый эс-эр, но для русского офицерства все они принадлежали к партии Керенского, который за свое короткое, но роковое правление страной, бросил Россию в пучину великих бедствий, а русского офицера обрек на невиданные страдания. Керенский предал и погубил генерала Корнилова, и этого одного было достаточно. Поэтому и Каппель, как уже говорилось, вызывал к себе, если не недоверие, то настороженность. Правда, золотой запас, хранившийся в Омске, был захвачен у большевиков Каппелем, правда, Омское правительство произвело его в генералы, правда, в ставке имелись самые точные сведения о его работе и победах на Волге, правда, с ним шло несколько тысяч его добровольцев, но за его спиной черной тенью стоял Самарский Комуч. Это или пугало или заставляло задумываться. Эти соображения, до известной степени, могли быть оправданы. Но было и худшее, о чем скрывать не приходится. Как у генерала Деникина, так и в Омске и в сибирском тылу было немало таких, которые, укрываясь от фронта, пристраивались на удобные, спокойные должности. Для людей такого сорта появление Каппеля в Омске было весьма нежелательно, ибо если он войдет в доверие у Верховного Правителя и получит какой нибудь большой пост, то этим героям тыла придется расстаться со своими, часто фантастическими, должностями. Эти люди не стеснялись в распространении о Каппеле самых темных слухов. Трудно предполагать, но не исключена известного рода простая зависть в отношении человека, показавшего свою огромную талантливость военного. Адмирал Колчак, слушая доклады своих помощников по военной части о Каппеле, тоже стал проявлять в отношении его некоторые колебания. Но, знакомясь с его боевой работой на Волге, не мог не отдавать ему должного.
А Каппель все приближался. Почти не имея эшелонов, полузамерзшие добровольцы делили со своим Вождем все тяготы этого пути, и только около Симского завода части были погружены в вагоны и направлены в район Кургана для отдыха и переформирования. Генерал Каппель был вызван в Омск к Верховному Правителю. Утром того дня, когда был назначен прием Каппелю, Верховный Правитель был настроен особенно нервно. Причин было слишком много и он был уже на пороге того состояния, когда в бешенстве ломал телефонные аппараты и резал ножом подлокотники кресла. В это время ему доложили о прибытии Каппеля. Адмирал на минуту задумался. Предстояло принять человека, о котором говорили или очень плохо, или рассказывали легенды. Приняв строгий официальный вид, Колчак коротко сказал — «Просите». Дверь отворилась и с таким же строгим видом, опустив глаза, он встал. Чуть звякнули шпоры и спокойный, звучный голос произнес: «Ваше Высокопревосходительство, генерал Каппель по Вашему повелению прибыл». Адмирал поднял глаза и его горячий, страшный взгляд скрестился с лучащимся спокойным взглядом синих глаз Каппеля. Несколько секунд продолжалось это и, до болезненности чуткий ко всему чистому и правдивому, Адмирал облегченно вздохнул. «Лгали, все лгали», мелькнуло в голове, и, быстро выйдя из за стола, он протянул обе руки — «Владимир Оскарович, наконец вы здесь — я рад, я очень рад». Адмирал по своей натуре не мог двоедушничать. — и столько искренности послышалось в его голосе, что Каппель, предупрежденный о предубеждении Верховного Правителя, всей душой почувствовал, что это предубеждение рассеялось навсегда. «Ваше Высокопревосходительство», начал он. но Колчак поднял руку — «Меня зовут Александр Васильевич».
В приемной Адмирала ждали, волновались те, кто нашептывал ему о Каппеле злые небылицы. Прошло полчаса, час, полтора часа. Двери в кабинет Адмирала оставались закрытыми. А за ними возбужденный и взволнованный Каппель рассказывал Адмиралу о всем, что было. И слушая его, Адмирал, уловив, что называя части бывшие в делах на Волге и позднее и их командиров, Каппель ни разу не упомянул о себе, прервал его рассказ: «Но вы-то, вы сами, Владимир Оскарович?». Каппель смутился — «Я? Я ничего», смущенно ответил он. Адмирал опустил голову и задумался — Каппель совсем не походил на окружавших Колчака людей. «Сколько вам лет?», спросил он. «Тридцать семь, то есть тридцать седьмой». «Тридцать седьмой», задумчиво повторил Колчак. «Ну, а как вы смотрите на то, что происходит? Как, вы думаете, нужно бороться со всем этим?» И Каппель, почувствовав в себе прилив той энергии, что двигала его, вспомнив свои мысли о гражданской войне, которые он выносил и испытал на практике, начал говорить. Забыв на этот раз свою скромность, он начал со случая на Аша-Балашовском заводе, приведя его как доказательство правильности своих взглядов. Он вспомнил те случаи, когда отпускал пленных красноармейцев и расстрелял Мельникова; он говорил о болезни России и о том, что к этой России нужно относиться, как к больной. Он говорил, забыв обо всем, открывая всю душу человеку, который был Правителем и которому он, Каппель, будет верно до конца служить. Когда он кончил. Адмирал сидел за столом, опустив голову на руки. В кабинете легла тишина. Наконец, Адмирал встал
— «Владимир Оскарович, спасибо Вам. Мне бывает часто очень тяжело. Спасибо вам». И потемневшим от волнения взглядом Каппель, тоже встав, впился в лицо Адмирала — «Ваше Высокопревосходительство, перед нами Россия — остальное неважно».
Ожидавшие в приемной Правителя вскочили со своих мест. Под руку с Каппелем вышел Колчак.
«Владимир Оскарович, еще раз спасибо вам за все — напишите, что вам будет нужно для вашего корпуса — все будет исполнено». Каппель вышел.
