Случилось то, чего так страшился Александр.
Однако неверно было бы полагать, что лишь одно осквернение кумыса привело к новому татарскому вторжению. Нет! Уж с полгода, как от лазутчиков татарских, доносчиков и шпионов, среди которых главным был купец Акиндин Чернобай, Батыю, Берке и Чагану стало известно, что князь Андрей копит втайне войско — готовится восстать и перебить татар на русской земле. Но вероломнейшие и хитрейшие из политиков тогдашнего мира ордынские ханы показывали вид, будто им ничего не известно.
Напрасно Невский наедине отговаривал брата от преждевременного восстания, напрасно грозил ему, раскрывал перед его взором страшную картину неминуемой кровавой резни, если только Андрей поднимется против Орды, — всё, всё было напрасно!
Осквернение Андреем кумыса было только предлогом для татар, это была хитро подстроенная ловушка.
Теперь даже Батый не посмел бы остановить кровавую кару. Да и его потрясло совершённое князем Андреем — на глазах у всех! — поругание священного напитка.
Со всеми ополченцами и дружиной, да ещё с тем небольшим отрядом, что прислал ему третий брат — Ярослав, — Андрей упредил татарское войско на реке Клязьме и не дал татарам совершить переправу там, где они замыслили.
Упорной и кровавой была эта битва на Клязьме. Но против тридцати тысяч русских ополченцев двинуто было триста тысяч татарской конницы, закалённой в сражениях.
Крепко билось русское войско. Ещё оставался под рукой у князя Андрея свежий засадный полк. Но всё тот же предатель-мостовщик Чернобай провёл тайным бродом татарское войско на окружение засадного русского полка. И этот полк был окружён и уничтожен, даже ещё не будучи введён в битву.
Это ускорило несчастный исход сражения.
Поражение князя Андрея было полное. Князь Андрей и Дубравка бежали сперва в Новгород, а оттуда — в Швецию.
Татары ринулись губить землю. Хан Чаган приказал: в тех селениях, откуда хоть один ополченец пришёл ко князю Андрею, вырезать не только всех мужчин, но и всех мальчиков, "кто успел дорасти до оси тележной".
Однако не смогли защитить татары предателя Чернобая: вскоре настигла его жестокая кара от руки народа.
Тёмной осенней ночью купчину выволокли на берег Клязьмы и, привязав на шею жерновок, утопили.
— Давай-ка ещё пошарь броду для татар для своих! — прозвучал над предателем приговор безвестных народных мстителей.
Прошло десять лет. Много воды утекло, а немало и крови. Русский пахарь да горожанин-строитель своим богатырским трудом успели поднять из пепла родные сёла и города. Однако иго тяжкое, истязующее, кровавое иго, по-прежнему тяготело над народом.
Но уже тот, кто стоял сейчас во главе всей Северной и Восточной Руси — человек могучий, бесстрашный, с глубоким умом и беззаветной любовью к родине, — Александр Невский решил, что бьёт час, что пора наконец "шатануть Орду".
После бегства брата Андрея в Швецию Невский получил в Орде ханский ярлык на великое княжение Владимирское. В Новгороде он посадил князем своего юного сына, почти мальчика. А по существу, и в Новгороде княжил сам Александр.
Невзирая на ордынское иго, Невский всё больше и больше стягивал Русь воедино, объединял её вокруг Владимира Суздальского. "От сего князя Александра пошло великое княжение Московское!" — говорит летопись.
Александр был тогда в полном расцвете богатырских сил: ему исполнилось сорок два года.
…Как никогда, в высшей степени благоприятно для всенародного восстания против Орды складывалась внешняя политическая обстановка. В Германии царила кровавая междоусобная смута: немецкие князья дрались за императорскую корону. Поэтому немецкий рыцарский орден прекратил свои нападения на Русь. Со Швецией же у Александра был подписан длительный мир. Невский заключил союз и с королём Норвегии Гаконом Старым.
Миндовг Литовский, многократно разбитый Даниилом и Александром, запросил мира и породнился с Даниилом Галицким, стали сватами.
В Грузии зрело восстание против татар. И Невский тайно сносился с грузинами.
Но всего радостнее Невскому было то, что наконец-то пошёл развал и в самой Орде. Между потомками Чингисхана — ханом Поволжской орды Берке и ханом орды Персидской Хулагу — кипела вражда, готовая вот-вот разразиться кровопролитием. Надо было готовить силы русского народа к внезапному удару по врагу.
На протяжении целого ряда лет Невский создавал по всему северу Руси под прикрытием непроходимых лесов и болот отборные тайные дружины. Потому-то Александр и находился беспрестанно в пути между Новгородом и Владимиром. По замыслам Невского, эти дружины его должны были только начать восстание против татар, а там поднялся бы и весь народ.
Было несколько таких гнездовий: на озёрах Онежском, Белом, Кубенском и Лаче; на реках Мологе, Онеге, на Сити, Сухоне, на Двине и на реке Юг.
В городе Великий Устюг у Александра было нечто вроде тайного воеводства. Не зря сажал по северным рекам отряды свои Александр: реки были главными дорогами Древней Руси. Князь рассчитывал, что когда ударит набат восстания по городам и сёлам Владимирщины, то по этим рекам легче всего, быстрее всего его отряды устремятся к Суздалю и Владимиру и поднимут народ.
А ещё больше войска скопил он в Новгороде, вне досягаемости Орды.
Русский народ клокотал. И это клокотание народного гнева чуял своим сердцем Александр.
— Да, Настасьин, пора, друг, пора! Время пришло ударить на ханов, говорил Невский своему юному спутнику, слегка натягивая поводья и переводя коня на шаг.
То же сделал и его спутник.
Лесная тропа становилась всё теснее и теснее, так что стремя одного из всадников время от времени позвякивало о стремя другого.
Прежнего Гриньку Настасьина было бы трудно узнать сейчас тому, кто видывал его мальчонкой, на мосту через Клязьму. До чего возмужал и похорошел парень! Это был статный, красивый юноша. Нежный пушок первоусья оттенял его уста, гордые и мужественные. Только вот румянец на крепких яблоках щёк был уж очень прозрачно-алый, словно девичий.
Они поехали рядом, конь о конь. Юноша с трепетом сердца слушал князя. Уж давно не бывал Ярославич столь радостен, светел, давно не наслаждался Настасьин высоким полётом его прозорливого ума, исполненного отваги.
— Да, Настасьин, — говорил Александр, — наконец-то и у них в Орде началось то же самое, что и нас погубило: брат брату ножик между рёбер сажает! Сколько лет, бываючи у Батыя и у этого гнуса, у Берке, я жадно ох, как жадно! — всматривался: где бы ту расщелину отыскать, в которую бы хороший лом заложить, дабы этим ломом расшатать, развалить скорей державное их строение, кочевое их, дикое царство! И вот он пришёл, этот час! Скоро, на днях, хан Берке двинет все полки свои на братца своего, на Хулагу. А тот уже послов мне засылал: помощи просит на волжского братца. Что ж, помогу. Не умедлю. Пускай не сомневается! — И Александр Ярославич многозначительно засмеялся. — Татарином татарина бить! — добавил он.
От Настасьина не было у него тайн.
Рассмеялся и Григорий. Грудь его задышала глубоко, он гордо расправил плечи.
— Но только и свою, русскую руку дай же мне приложить, государь! полушутливо взмолился он к Ярославичу. — Ещё на того, на Чагана, рука у меня горела!
— Ну, уж то-то был ты богатырь Илья Муромец в ту пору! Как сейчас, тебя помню тогдашнего. Ох, время, время!
Невский погрузился в раздумье.
Некоторое время ехали молча. Еловый лес, сырой, тёмный, с космами зелёного мха на деревьях, был как погреб.
Слышалось посапыванье лошадей, глухой топот копыт, позвякиванье сбруи…
И снова заговорил Невский:
— Нет, Гриша, твоя битва не мечом. Твоя битва — со смертью. Ты врач, целитель. Такого где мне сыскать? Нет, я уж тебя поберегу! — Он лукаво прищурился на юношу и не без намёка проговорил, подражая ребячьему голосу: — Я с тобой хочу!
Александр с Настасьиным и четверо телохранителей ехали гуськом — один вслед другому. Вдруг откуда-то с дерева с шумом низринулась метко брошенная петля, и в следующее мгновение один из воинов, сорванный ею с седла, уже лежал навзничь.
В лесу раздался разбойничий посвист.
Настасьин выхватил меч. Охрана мигом нацелилась стрелами в чью-то ногу в лапте, видневшуюся на суку.
Лишь один Ярославич остался спокоен, он даже и руку не оторвал от повода. Он только взглядом рассерженного хозяина повёл по деревьям, и вот громоподобный голос его, заглушавший бурю битв и шум новгородского веча, зычно прокатился по бору:
— Эй, кто там озорует? Полно!
На миг всё смолкло. А затем могучий седой бородач в помятом татарском шлеме вышел на дорогу. Сильной рукой, обнажённой по локоть, он схватил под уздцы княжеского коня.
