Однако неясность в классификации розысков по «большей» и «меньшей» важности привела к тому, что на заседаниях высшего органа государственной власти его членам приходилось лично принимать и рассматривать доносы, допрашивать дворовых мужиков и сортировать прибывавших колодников. «Верховники» образовали комиссию для рассмотрения подобных дел: под руководством «министра» князя Д. М. Голицына этим занимались генерал А. Волков и обер-комендант Петербурга И. Фаминцын. В 1727 году они несколько раз докладывали Совету по «розыскным делам»;[50] но после свержения Меншикова его «креатуры» Волков и Фаминцын попали в опалу и комиссия фактически распалась. Местные администраторы считали за лучшее перестраховаться и отправляли в столицу обычных уголовников и ложных доносителей, по злобе или вообще «напрасно» кричавших «слово и дело».[51] В 1729 году на территории только что упраздненного Преображенского приказа находилось целых семь тюрем, где 485 колодников содержались под надзором 625 солдат Преображенского полка (петровская гвардия, помимо прочих функций, арестовывала, охраняла и конвоировала государственных преступников).
Однако ликвидация службы по защите «чести» государя и расправе с его политическими противниками в условиях начавшейся «эпохи дворцовых переворотов» оказалась преждевременной – в ней нуждалась каждая правившая группировка. Обстоятельства восшествия на престол в 1730 году императрицы Анны Иоанновны (попытка ограничить ее власть сочиненными Верховным тайным советом «кондициями» и появление нескольких дворянских проектов) ускорили возрождение карательного органа. Именной указ от 10 апреля 1730 года обозначил пределы «слова и дела»: «1) Ежели кто каким умышлением учнет мыслить на наше императорское здоровье злое дело, или персону и честь нашего величества злыми и вредительными словами поносить. 2) О бунте и измене, сие разумеется: буде кто за кем подлинно уведает бунт или измену против нас или государства». «Третий пункт» из состава «слова и дела» исчез окончательно. Таким неизменным корпус государственных преступлений оставался до конца XVIII столетия – хотя само выражение «по первым двум пунктам» в делопроизводстве сохранилось.
С упразднением Верховного тайного совета государственные преступления расследовались в Сенате. Доносить о них следовало губернаторам и воеводам – а те должны были определить основание, по которому сказывалось «слово и дело». Если это был «первый пункт», то всех участников процесса «под крепким караулом» немедленно отправляли в Сенат. По второму – губернаторы и воеводы должны были «розыскивать» дело самостоятельно, а «буде дойдет до пытки, то и пытать, а в наш Правительствующий Сенат того ж времени, ни мало не отлагая, с нарочными курьеры писать».[52]
Очевидно, местные власти не желали связываться с расследованием щекотливых дел, и многочисленные колодники по-прежнему отправлялись в Москву. Следующий именной указ от 24 марта 1731 года констатировал, что от передачи после ликвидации Преображенского приказа всех «важных дел» в Верховный тайный совет и в Сенат «в прочих государственных делах имеетца немалое помешательство». Поэтому этим указом Анна Иоанновна повелела: «Помянутые важные дела ведать господину генералу нашему Ушакову», с придачей ему требуемых канцелярских служителей.[53]
Так Тайная канцелярия была воссоздана. Отныне она называлась «Тайной розыскных дел канцелярией», а руководил ею по-прежнему Андрей Иванович Ушаков. Согласно повелению императрицы Сенат 31 марта 1731 года издал распоряжение: «Для отправления оных дел канцелярии быть в Преображенском ‹…›, и из той канцелярии в коллегий о надлежащих делах посылать промемории, а в канцелярии и приказы и губернии и провинции указы; а ежели кто по посланным из той канцелярии в губернии и провинции указом отправлять не будут, или командиры в чем по оным делам явятся неисправны, за что по указам надлежат быть штрафованы, и те штрафы определять Вам, генералу и кавалеру (Ушакову. – И. К., Е. Н.) по указом и по своему рассмотрению».[54] То есть глава канцелярии мог налагать взыскания на представителей местной администрации. Восстановленное ведомство унаследовало от Преображенского приказа и статус центрального учреждения, и бюджет, и архив.
Тайная канцелярия подчинялась непосредственно императрице. Ни с каким другим учреждением (кроме, пожалуй, Кабинета министров) у Анны не было таких тесных отношений. Ушаков имел право личного доклада императрице, минуя все инстанции. Таким образом, этому органу политического сыска и охраны государственной безопасности был придан особый статус в системе органов власти, делавший его работу фактически бесконтрольной. А отсюда ясно, насколько было велико влияние Тайной канцелярии и ее начальника – естественно, в своей области.
Дела канцелярии представлялись на рассмотрение Анны, как правило, в виде зачтения готовых «выписок» или «определений»: «по оной выписке докладывал он ‹…› ее императорскому величеству, и ее императорское величество соизволила оную выписку слушать». Замечания государыни и ее резолюции Ушаков записывал в особые книги именных указов. Изредка – при расследовании наиболее важных дел или решении принципиальных для канцелярии вопросов – императрице передавались письменные доклады; Анна в таких случаях обычно ставила на документе своеручную резолюцию, почти всегда выражая согласие: «апробуэтца», «быть по сему докладу» или «учинить по сему». Иногда резолюция по делу, находившемуся в процессе расследования, заранее санкционировала еще не принятое решение канцелярии: «Ее императорское величество изволила указать по тому делу решение учинить в походной Тайной канцелярии».
Ведомство Ушакова было несколько потеснено во влиянии на Анну Иоанновну после оформления в ноябре 1731 года Кабинета министров в составе престарелого канцлера Г. И. Головкина, князя А. М. Черкасского и вице-канцлера А. И. Остермана. В 1735 году они получили право издавать указы, приравненные к царским (подписи трех кабинет-министров заменяли автограф императрицы). Многие дела Тайной канцелярии отныне докладывались не непосредственно императрице, а Кабинету. Но почти всегда в таких случаях вызывался Ушаков, и он вместе и наравне с кабинет-министрами подписывал доклады (особенно большое количество таких докладов было составлено в 1738 году), которые после этого обычно утверждались резолюцией Анны.[55]
Но Кабинет, отодвинув Тайную канцелярию, отнюдь не изолировал ее от непосредственной связи с верховной властью: у Ушакова сохранялось право личного доклада Анне, а следовательно, возможность спорить с министрами; и такой возможностью он иногда пользовался. Так, в 1736 году Ушаков обратился в Кабинет с требованием об увеличении штата своего ведомства на шесть канцеляристов. После того как были присланы только трое, генерал уже не тревожил министров, а обратился прямо к императрице и добился своего: сумев убедить ее, что увеличение числа сотрудников необходимо, а истребованные дополнительные кадры – люди «добрые и к правлению дел способные», получил желанное высочайшее указание «вышепоказанных канцеляристов взять к делам в Тайную канцелярию».[56]
Канцелярия тайных розыскных дел иногда играла роль доверенного, чисто исполнительного органа при императрице. 7 августа 1736 года Анна прислала Ушакову «бывшего при нас муншенка Ал. Самсонова» с письменным указанием за собственноручной подписью: «для его непотребных и невоздержанных поступков прикажите высечь батожьем безщадно» и сослать в Азов. Канцелярии не было ничего известно о преступлении придворного служителя – он был отправлен только для учинения ему уже определенного самой Анной наказания, каковое было исполнено «в присутствии его превосходительства Андрея Ивановича Ушакова».[57]
В 1740 году после смерти Анны Иоанновны началось короткое царствование ее внучатого племянника, младенца-императора Иоанна Антоновича под регентством аннинского фаворита Бирона. Принц-регент не особенно доверял Тайной канцелярии и 23 октября 1740 года выпустил указ, чтобы «о непристойном и злодейственном разсуждении и толковании о нынешнем государственном правлении ‹…› изследовать и розыскивать в Тайной канцелярии немедленно, при котором присутствовать обще с ним генералом (Ушаковым. – И. К., Е. Н.) генералу-прокурору и кавалеру князю Трубецкому».
Подозрения регента, вероятно, были небеспочвенны: Ушаков был «весьма склонен» к матери императора Анне Леопольдовне, а потому тотчас после свержения Бирона его дело поручили расследовать именно Ушакову. С момента вступления в регентство Анны под указами по Тайной канцелярии уже не встречается подпись Трубецкого. Указ за подписью «именем Его Имп. Вел. Анна» от 13 февраля 1741 года повелевал Ушакову все экстракты по делам «подавать прямо нам, а не в Кабинет». Некоторые указы того времени по розыскам канцелярии подписаны Анной Леопольдовной (от имени венценосного сына); сохранились и экстракты дел с собственноручными резолюциями регентши.[58]
