Один из идеологов Имперской народной партии, публицист А. Новгородский утверждал: «Крестьянство не может быть социалистическим в силу своего положения и условий труда. В основе крестьянского мировоззрения лежит идея собственности, во имя которой крестьянин работает». Он уверял, что в крестьянской работе имеет значение не только обилие пролитого пота и количество отработанных часов, но и сообразительность, инициативность и предприимчивость. Эти качества, характерны для «организатора производства, владельца, а не наймита».
Напрашивался вывод: в экономической сфере крестьяне, «органически» заинтересованные в результатах своего труда, представляют собой полную противоположность рабочим, которые совершенно равнодушны к вырабатываемым продуктам и заинтересованы лишь в количестве занятых часов. Эти логические построения вынуждали Новгородского требовать сокрушения крестьянской общины как явления противного собственнической природе крестьянства.
Интересна аргументация правого публициста М.М. Перовского, вознамерившегося опровергнуть известный тезис о том, что для крестьянина вся земля «ничья», точнее Божья. Такое представление, с его точки зрения, действительно укоренилось среди земледельцев. Но мужики, уже ставшие (при помощи Крестьянского банка) собственниками, демонстрируют совершенно обратное – они и не думают связывать свое приобретение с судьбами «мира».
Его мысли вполне совпадают с мыслями монархиста Н.Н. Зворыкина, который и само требование отчуждения помещичьих земель рассматривал в качестве проявления частнособственнических тенденций. Причем – как со стороны крупных домохозяев, якобы желавших усилить земельный фонд общины для эксплуатации менее обеспеченных ее членов; так и со стороны мелких общинников, показывающих поползновения к укреплению своей хозяйственной индивидуальности. «Где же тут стремление к коллективизму?» – задавался вопросом Н.Н. Зворыкин.
Критики общины обвиняли ее в экономической неэффективности. К примеру, Н.Н. Ладомирский отмечал, что общинники возделывают землю, руководствуясь не личными хозяйственными соображениями, а мнениями «мира». Они зависят от «мирского» решения даже в области севооборотов, установления сроков начала и окончания сельских работ. «Слепой консерватизм и бесконечная рутина» – таковой была общая оценка общинной организации, данная Ладомирским.
Не менее категоричным был в своих суждениях Н.Н. Шестак-Устинов. Его не устраивала медлительность общинного схода, отнимающего много времени и энергии на споры, обсуждения. Напротив, только частная собственность способна пробудить настоящую инициативу и защитить слабого мужика от сильного. Ведь разбогатеть самому – верный способ избежать эксплуатации со стороны богатых.
С.А. Володимиров и вовсе свалил на общину вину за провал кредитного дела и связанный с ним недостаток финансовых средств на селе. Оказывается, именно меры по сохранению неотчуждаемости общинного имущества уничтожили тот гарант, который необходим для получения кредита (под залог земли).
Оказалось также, что община виновна в ухудшении материального положения российского крестьянина. «Через это трижды проклятое общинное землевладение, – стенал Марков, – наш народ так ужасно, так поразительно обнищал».
Общинному идеалу многие из крайне правых противопоставляли идеал крестьянина-собственника, владеющего значительным количеством земли. Настолько значительным, что вслед за Марковым их можно было назвать «крестьянами-помещиками», или выражаясь словами М.О. Меньшикова «собирателями земли Русской».
Положительно оценивая будущность такого крестьянина – фигуры совершенно новой (и по сей день) для России – русские националисты были вынуждены искать аналогии в практике нелюбимого ими Запада. Так, лидер Объединенного дворянства граф А.А. Бобринский приводил в пример крестьянские хозяйства Западной Европы, которые после ликвидации общины стали якобы процветать. Причиной этого, по его мнению, была «личная крестьянская наследственная собственность».
Епископ Митрофан (лидер фракции правых 3-й Государственной Думы) прямо признавал – пришло время заменять старое новым и заимствовать западноевропейские новшества – при всем отрицательном (!) к ним отношении.
Несомненно, сами правые были уверены в том, что подобные уступки не вредят консерватизму, а делают его более эффективным в идейно-политическом плане. Однако, объективно они шли на четко выраженный компромисс с либеральной идеологией. И это во многом укладывалось в общую схему столыпинской аграрной реформы, направленной на ускоренное «выращивание» сельской буржуазии в сочетании с умеренным конституционализмом.
Во многом, но далеко не во всем. И в данном отношении очень интересной представляется идейная эволюция самой влиятельной организации русских национал-консерваторов – Объединенного дворянства.
Этот «профсоюз дворян», настроенный консервативно, безусловно, поддерживал правительство, действительно надеясь (при помощи энергичного премьера) создать слой своих союзников – зажиточных крестьян. А также – устранить «радикальную», как им казалось, общину.
С другими же планами Столыпина, касавшимися усиления бессословного начала в системе местного управления, они были абсолютно не согласны. Равно и с тем, как проводилась ликвидация общины, и рост, на ее развалинах, крупного земледельца.
К удивлению правых аристократов, он, земледелец, все больше напоминал не маленького помещика, а маленького буржуа. И этот самый буржуа получил, посредством Крестьянского банка, слишком легкий доступ к дворянским землям, чей объем продолжал стремительно сокращаться – без всякой крестьянской революции. Параллельно с этим «ненадежный бедняк» был вынужден уходить в город, отправляться в Азию, пускаться в заведомо проигрышные для него эксперименты с личной собственностью, лишая при этом барина дешевой рабочей силы. Да в такой степени, что в мае 1913 года А.П. Нейдгардт, видный деятель Объединенного дворянства, вынужден был поставить вопрос о применении в помещичьих экономиях иностранной рабочей силы в лице корейцев и китайцев.
Выяснилось, что основная масса дворян совершенно не готова к сколько-нибудь ускоренному обезземеливанию крестьян – и материально, и морально. Выяснилось это, впрочем, для самих незадачливых «столыпинцев». Многие же вольнодумцы из правых поняли это уже давно. Так, известнейший идеолог дворянского традиционализма и по совместительству сторонник освобождения энергии «предприимчивого» крестьянства, К.Ф. Головин, еще в 1896 году заклинал: «Оборони нас Бог в интересах бездушного производства забывать о нуждах простых людей, и, слепо подражая Западу, помогать обезземеливанию мужика».
Правое дворянство, сколь угодно «новое», «реформаторское», не в состоянии было расстаться с аграрным «коммунизмом». Как бы оно ни старалось, но дух общины витал над всеми съездами объединенных аристократов, упорно рушивших эту важнейшую опору консерватизма. Даже Гурко, один из наиболее либерально мыслящих идеологов Объединенного дворянства, выразил тревогу по поводу обезземеливания и говорил о пострадавших: «Я не могу согласиться с тем, что законы пишутся не для слабых и не для пьяных».
Только в глубоко консервативной атмосфере, сложившейся на съездах Объединенного дворянства, могли возникать проекты, подобные проекту князя П.Л. Ухтомского, выступавшего за… «оземеливание» части российского пролетариата путем оказания соответствующей финансовой помощи со стороны помещиков.
Столыпинский перелом явно противоречил самой природе дворянского «консерватизма». Потому-то Объединенное дворянство, из съезда в съезд, наращивало критику правительства, а земские начальники на местах (обычно придерживающиеся правых воззрений) скрыто, но успешно саботировали деятельность землеустроительных комиссий. На V съезде уполномоченных дворянских обществ (1910 год) столыпинским реформаторам было заявлено: «Правительственные мероприятия в области земельного вопроса, поскольку они касаются увеличения площади крестьянского землевладения, посредством скупки и раздробления частновладельческих земель… грозят разорением государства и выселением всего культурного слоя из сельских местностей. Закон 9 ноября 1906 года без применения решительных мер к расширению области применения народного труда, сулит образование безработного пролетариата».
Разочарование правого дворянства в преобразовании институтов собственности лучше всего выражает доклад Н.А. Павлова об экономическом объединении дворянства. Выступая по инерции за объединение с мелким собственником, он, в то же время признавал, что дворянству не на кого надеяться кроме себя и… техники, которая его «единственный друг и защитник».
Российское дворянство было кровно заинтересовано в общине, не сознавая это в подавляющем своем большинстве. В силу этого само правое движение было также заинтересовано в ней, ведь сословный союз помещика и земледельца, являлся неотъемлемой частью традиционалистского проекта. Столыпинские же реформы разводили их по разные стороны. Хуже того – они вели к расколу внутри крестьянства, способствуя дальнейшей фрагментаризации аграрной России.
