Комиссия пришла к выводу о необходимости увеличения в первую очередь количества пехотных частей «по отношению к силам соседственных держав». С 1802 по 1805 г. было сформировано двенадцать новых мушкетерских, три егерских, шесть драгунских, два уланских, один гусарский полк, а также один пионерный и один понтонно–артиллерийский полки. В 1801 г. расформированию подверглись девять артиллерийских полков, в 1803 г. они были вновь возрождены, а в 1806 г. снова расформированы. 30 апреля 1802 г. были введены новые штаты, согласно которым гренадерские полки состояли из одного гренадерского и двух фузелерных батальонов, мушкетерские – из одного гренадерского и двух мушкетерских, егерские – из трех егерских батальонов (4 ротного состава). В лейб–Гренадерском полку все три батальона оставались гренадерскими. Примерно на 25 % была увеличена численность инженерных подразделений. Обращает на себя внимание тот факт, что были усилены егерские части (за счет увеличения численности личного состава в полках) и приоритет стал отдаваться легкой кавалерии – гусарам и уланам, эффективно используемым для разведки, боевого охранения и действий в отрыве от главных сил. Увеличение драгунских полков (кавалерия общего назначения – «ездящая пехота») было достигнуто по рекомендациям комиссии за счет уменьшения числа элитных ударных подразделений (кирасир). Недостаток численности регулярной кавалерии по отношению к пехоте, по мнению комиссии, должен был компенсироваться наличием иррегулярной конницы, основу которой составляли казачьи войска, традиционно несшие службу по своим исторически сложившимся «обрядам». Именно тогда было принято принципиальное решение на постепенное сближение правил управления и регламентации несения воинской службы казаками по образцу регулярных войск. Необходимо заметить, что этот процесс и работа военного ведомства России в этом направлении продолжались до начала ХХ в.
Тут важно отметить другой момент: одним из факторов будущих поражений стал стратегический просчет, допущенный Комиссией 1801 г. в выводах, ибо она посчитала, что Россия не будет вести три войны одновременно. А в 1805 – 1809 гг. русские войска сражались на трех театрах военных действий, с 1809 по 1813 г. – воевали на суше с тремя (с 1812 г. – с двумя) противниками, не считая «бездымной» войны с Англией. В результате неправильной стратегической оценки ситуации вооруженные силы России перестраивались на ходу, воюя в 1805 г. с Персией, Турцией и Францией (в 1808 – 1809 гг. ее заменила Швеция).
Преобразования не затронули полевую организацию и боевую подготовку войск, которые по–прежнему руководствовались павловскими уставами. В мирное время полки распределялись, как и при Павле I, по 14 инспекциям (военно–территориальным округам, подчинявшимся трем инспекторам по родам оружия: по пехоте, кавалерии, артиллерии). Большая часть войск была сосредоточена на границах. Лишь в случае войны на основе инспекций предполагалось создание полевых армий (разделенных на бригады, колонны и корпуса не постоянного состава) произвольным механическим соединением частей различных родов войск. Заметим, что до 1805 г. в русской армии высшим тактическим соединением фактически по–прежнему оставался полк. Таким образом, даже теоретически построенные на сплошной импровизации высшие тактические соединения, не имевшие четкой структуры, строгой подчиненности и быстрой взаимозаменяемости, имели массу недостатков, явственно обозначившихся уже в военное время.
Коронация Наполеона в соборе Нотр–Дам. С картины Ж. Л. Давида. 1806—1807 гг.
В целом нам приходится признать, что российская императорская армия являлась составной частью крепостнического государства. Рядовой состав комплектовался на основе рекрутских наборов и системы «очередности» – более 50 % были бывшие крепостные крестьяне, остальные выходцы из государственных крестьян и мещанских обществ. Для населения империи это была самая тяжелая «подать». Причем чаще всего в рекруты попадали люди, от которых в первую очередь по разным причинам стремились избавиться помещики или крестьянские и мещанские общины («буйные и ненадежные элементы»). Небольшой процент поступления в армию давали так называемые «солдатские дети» (кантонисты) – дети, рожденные солдатами в браке, считавшиеся собственностью военного ведомства. Потомственные дворяне составляли более 80 % офицерских кадров. Причем значительная часть офицеров являлись беспоместными дворянами. Идея службы Отечеству являлась ключевым элементом политического сознания этого сословия, хотя по законам империи (Манифест 1762 г.) его представители могли и не служить. На службу дворяне поступали добровольно, причем предпочтение отдавалось не гражданской, а военной службе, приоритет которой был несравненно выше. Это рассматривалось как почетная обязанность каждого дворянина; служба являлась, по существу, сословно–образующим признаком дворянства. Лишь 10 – 15 процентов заканчивали военно–учебные заведения и поступали в войска уже офицерами, подавляющая часть начинали служить нижними чинами, затем унтер–офицерами (в среднем от 1 до 3 лет), а лишь потом получали патент на офицерский чин. Хотя среди офицеров имелся, судя по формулярным спискам, значительный процент выходцев из сословия «обер–офицерских детей» (в армейской практике они почти приравнивались к дворянам), то есть потомков солдат, получивших за многолетнюю службу офицерский чин благодаря грамотности и чаще всего храбрости на полях сражений. Необходимо указать, что для рядового солдата имелась реальная возможность при удачном раскладе получить (после 12 лет «беспорочной» службы в унтер–офицерском чине или за проявленную храбрость) офицерские знаки отличия и перейти в разряд так называемых «бурбонов» (получить права на личное дворянство, не имея соответствующего происхождения).
В армейских полках к 1805 г. продолжало еще служить значительное количество солдат и офицеров, свидетелей и носителей славных суворовских традиций («чудо–богатырей»), несмотря на господствовавший тогда «плац–парад». Армия имела явные плюсы – являлась профессиональной (служба продолжалась 25 лет) и мононациональной, основу составляли православные – русские, украинцы, белорусы; большинство инородцев освобождались от службы в регулярной армии. Крайне тяжелые условия службы, постоянное нахождение в сфере действия жесткой дисциплины и наказания за провинности приводили к частым побегам, в войсках была высокая смертность из–за скудного питания. В российской армии к этому времени господствовала полковая система, накладывавшая на армейские порядки особый дух. Полковая система заключалась в крайне развитых формах корпоративности, когда каждый, от нижнего чина до полковника или генерала, ощущал себя членом определенной полковой семьи, существовавшей по жестким иерархическим законам. Эта атмосфера позволяла создавать и поддерживать специфические традиции и обычаи, присущие как всей армии в целом, так и определенному полку. Основой для существования со временем становилось полковое и артельное самосознание, характерное для выходцев из крестьянской общины. Принадлежность к полку и полковая артель (ведение общего хозяйства) воспитывали дух полкового и боевого товарищества, честь полкового мундира, что было не просто словами. Солдаты чаще руководствовались примером товарищей (прежде всего ветеранов), а не призывами о защите Бога, Царя и Отечества, хотя этот официоз также воздействовал на солдатскую массу. Элиту армии составляли гвардейские полки, где проходили службу на офицерских вакансиях представители российской аристократии и богатые дворяне (бедные за неимением средств переводились в армейские полки), а нижние чины подбирались из крепких и высоких солдат хорошего и благонравного поведения. Особый род войск представляли иррегулярные формирования, служившие по образцу донских казачьих полков: кроме донцов, черноморские, терские, астраханские, бугские, чугуевские, уральские, оренбуржские, сибирские казаки, а также национальные полки башкир, калмыков, тептярей, мещеряков, крымских татар и др. Иррегулярные полки, по существу, являлись настоящей легкой конницей, так как, в отличие от регулярной кавалерии, не имели колесных обозов, были неприхотливы в походах и использовали дедовскую тактику степняков, необычную для европейских армий.
Наблюдение на ходулях. Наполеон и Джон Булль переглядываются через пролив. Английская карикатура 1805 г.
Необходимо отметить, что в то время российская армия обладала многими пороками, свойственными армиям феодальных государств Европы, в области обучения войск, организационного построения и ведения тактики военных действий. В среде высшего военного руководства России не смогли вовремя адекватно оценить и учесть современные веяния и тенденции развития военного дела в Европе. В данном случае приходится признать, что Александр I в большей степени ориентировался лишь на предшествующие успехи, добытые русскими штыками, чем на объективную оценку. Сам же император по поводу военной сферы находился в плену представлений, внушенных ему отцом. Армия ему представлялась как идеальный марширующий механизм, четко исполняющий все регламенты и приказы своего императора. О том, что война – это более сложное явление, с кровью, потом, миллионом случайностей, не говоря уже о новых тенденциях в военном деле, он не задумывался; все его представления об армии и его опыт командования войсками исходил из многочисленных и красочных прохождений полков церемониальным шагом в С.—Петербурге и показных маневрах в Красном Селе. Необходимо заметить, не только он один, но, по–видимому, все дворянское общество все еще тогда находилось в определенной эйфории от славных викторий победного века Екатерины и ожидало от чтения в газетах новых победоносных реляций об успехах русского оружия. Александр I, следуя по стопам общественного мнения, явно надеялся командовать будущим военным парадом где–нибудь в центре Европы, но действительность очень скоро опровергла его ожидания, ибо на континенте уже имелись другие претенденты (профессионалы, а не новички) на триумфы, умевшие хорошо руководить войсками на поле боя, а не на парадах. Во всяком случае, личные представления Александра I о войне и армии сыграли негативную роль во внешней политике, так как русский монарх был очень высокого мнения о мощи собственных вооруженных сил и на этом строил свой курс по отношению к потенциальным союзникам и противникам. Мало того, исходя из этого, он решился на военную конфронтацию с самой передовой европейской военной державой – Францией, во главе которой стоял, без преувеличения, лучший тогдашний полководец и военный организатор, Наполеон Бонапарт. Но вряд ли кто–то будет сомневаться, что у Александра I в тот период имелись сомнения в целесообразности коалиции и в будущем ее успехе.
