Смирнов: Сколько лет было самому старшему жителю деревни, уничтоженному немцами?
Григорьев: Сто семь лет — старуха Артемьева Устинья.
Смирнов: Сколько лет было самому младшему, уничтоженному в деревне?
Григорьев: Четыре месяца.
Смирнов: Сколько всего было уничтожено жителей деревни?
Григорьев: 47 человек.
Смирнов: Скажите, свидетель, только ли население вашей деревни постигла такая участь?
Григорьев: Нет, не только. Немецкие солдаты расстреляли в Курышеве 43 человека, во Вшивове — 47, в той деревне, в которой я проживаю сейчас, в деревне Павлове, сожгли 23 человека и в других деревнях уничтожали мирных жителей, старых и малых.
Смирнов: Скажите, кто остался в живых из вашей семьи?
Григорьев: Из моей семьи остались в живых только я и мой мальчик. Застрелены в моей семье: жена на шестом месяце беременности, сын Николай 16 лет, сын Петя 9 лет и невестка, жена брата с двумя ребятами — Сашей и Тоней.
Картины кровавых фашистских преступлений производили сильное, неизгладимое впечатлепие на всех приглашенных на процесс, присутствовавших на его заседаниях. Никогда не забуду выражения лиц советских юристов. Люди, привыкшие иметь дело с самыми чудовищными проявлениями падения человека, сидели буквально стиснув зубы, сжав кулаки, побледневшие и осунувшиеся. Голоса их, конечно, не дрожали во время выступлений или допроса обвиняемых. Но чувствовалось, сколько сил, внутреннего напряжения требует эта выдержка, эта холодная беспристрастность, которую нужно было проявлять не день-два, а на протяжении нескольких месяцев публичного процесса. Журналистам, другим гостям было легче. Они имели возможность на время отключиться, уйти из зала, обменяться с соседом репликой, взглядом, разрядиться вечером среди единомышленников, которыми в то время были все присутствовавшие в зале представители стран антигитлеровской коалиции. Иное дело — юристы. Они обязаны были следить за любыми, самыми незначительными деталями, а вечером не «разряжаться», а, наоборот, собираться с силами, готовясь к очередному сражению за торжество справедливости.
О том невероятном психологическом напряжении, которое выпало на долю людей, вынужденных принимать участие во всех заседаниях Международного трибунала, рассказывал Юрий Корольков, писатель и журналист, делавший короткие заметки в записной книжке после каждого дня процесса. Вот некоторые из них: «С заседаний трибунала возвращаемся разбитые, с головной болью. Кровь, кровь, кровь… Смерть миллионов… Садизм… Грабежи… Чтобы не вызывать беспокойства и паники среди обреченных, газовые камеры в лагере истребления в Треблинке оборудовали как душевые. При входе раздавали мочалки и требовали за это деньги… Такого не может вынести человеческий разум. Говорят, американского солдата из охраны отправили в психиатрическую лечебницу… Действительно, можно сойти с ума!» (Корольков Ю. Далекое, не забытое… М., 1975, с. 178.. 40).
Суд над главными фашистскими военными преступниками начался 20 ноября 1945 года в зале Дворца юстиции в Нюрнберге.
Председатель Международного военного трибунала лорд Лоренс при открытии первого заседания сказал: «Процесс, который должен теперь начаться, является единственным в своем роде в истории мировой юриспруденции, и он имеет величайшее общественное значение для миллионов людей на всем земном шаре. По этой причине на всяком, кто принимает какое-либо участие в этом процессе, лежит огромная ответственность и он должен честно и добросовестно выполнять свои обязанности без какого-либо попустительства, сообразно со священными принципами закона и правосудия».
Объединенные нации решили судить главных военных немецких преступников в городе, где готовились их чудовищные злодеяния. Старинный баварский город Нюрнберг был одним из центров гитлеризма. Здесь находилось здание, где проходили съезды нацистов. Здесь фашисты проводили свои парады с факельными шествиями, здесь был колоссальный стадион, с трибуны которого Гитлер призывал своих молодчиков «огнем и мечом» покорить Европу, расширить «жизненное пространство» Германии.
Как это было, как выползала из своей норы в мир людей фашистская гадина, мы увидели в фильме «Партейтаг 1934 года», снятом фашистами в их логове — Нюрнберге. Показан он был на одном из заседаний трибунала.
На экране Нюрнберг, здание партейтагов, оглушающий звон фанфар, грохот барабанов, переполненный зал, неистовые крики присутствующих, стена выброшенных перед собой и вверх рук фашистских молодчиков и перекошенные рты орут «хайль!». Это открывается фашистский съезд.
На экране бесноватый Гитлер, он выкрикивает какие-то слова, бессвязные фразы; безумный взгляд, безумные жесты. Беснующийся зал, оголтелые физиономии. На экране Геринг, Гесс и другие главари германского фашизма — все лощеные, самоуверенные, самодовольные, при полных регалиях.
Открытие съезда сменяют кадры парадов — смотров «рабочих команд». Нескончаемые шеренги молодчиков с лопатами «на плечо». Позже эти лопаты заменятся автоматами и плацем для них будет не стадион Нюрнберга, а вся Европа.
Дальше — кадры факельных шествий. Чернота ночи опаляется огнем факелов. Нескончаемые шеренги факельщиков. Через несколько лет они будут поджигать хаты, избы, дома на оккупированных территориях вместе с живыми людьми.
Послевоенный Нюрнберг выглядел уже иначе. На улицах не убраны следы разрушений от бомбежек — стоят дома-скелеты, лежат груды камней. Здание партейтагов разрушено, поле стадиона, изрытое снарядами, поросло пожухлым бурьяном. Но в городе случайно или по чьей-то сознательной воле был сохранен Дворец юстиции, здание тюрьмы и гостиница.
Дворец юстиции, где судили главных нацистских военных преступников, — это массивное четырехэтажное здание из кирпича и серого гранита. Здание занимает почти квартал. Фасадная часть 1-го этажа имеет мощную колоннаду у главного входа, где стоял караул. Над главным входом Дворца реяли флаги четырех держав антигитлеровской коалиции — участниц суда: СССР, США, Англии и Франции.
Заседания трибунала проходили в зале суда на третьем этаже, куда вход разрешался по специальным пропускам.
Наверху зала — галерея, через стеклянные окна которой кинооператоры и фотокорреспонденты производили съемки заседаний. Все, о чем говорилось на заседаниях суда, одновременно переводилось на русский, английский, французский и немецкий языки и передавалось трансляционной сетью через наушники индивидуально к каждому креслу. В зале был балкон, куда давались пропуска на заседания суда многочисленным приглашенным, приезжавшим в Нюрнберг.
Судейский стол стоял на небольшом возвышении. Сзади него укреплены флаги стран — участниц суда.
В состав суда входили:
от Советского Союза — член Международного военного трибунала И. Т. Никитченко и его заместитель А. Ф. Волчков,
от Соединенных Штатов Америки — член Международного военного трибунала Ф. Биддл и его заместитель Д. Паркер,
от Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии — лорд-судья Д. Лоренс и его заместитель Н. Биркетт,
от Французской Республики — член Международного военного трибунала Донедье де Вабр и его заместитель Р. Фалько.
Председательствовал Д. Лоренс.
Обвинителями по делу выступали:
от Советского Союза — главный обвинитель Р. А. Руденко;
от Соединенных Штатов Америки — главный обвинитель Р. Джексон;
от Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии — главный обвинитель X. Шоукросс;
от Французской Республики — главный обвинитель ф. де Ментон, с января 1946 года — Шампенье де Риб.
Большое число мест отведено прессе — журналистам и писателям. От Советского Союза на суде были В. Вишневский, И. Эренбург, С. Кирсанов, Л. Леонов, К. Федин, Я. Галан, В. Саянов, Б. Полевой, П. Трояновский, Ю. Яновский, Ю. Корольков, С. Крушинский и другие. Копечно, писателей и журналистов на суде было значительно больше. Но я называю тех, кого зрительно запомнил, с кем больше общался.
От кинодокументалистов Советского Союза в зале находились Р. Кармен, В. Штатланд, Б. Макасеев, от фотокорреспондентов — В. Темин от «Правды», Е. Халдей от «Красной звезды». Были и художники: Кукрыниксы, Б. Ефимов, Н. Жуков.
И, наконец, скамья подсудимых.
Помню, когда я вошел в зал суда и впервые увидел на этой скамье их — руководителей нацистской партии и государства, меня как-то потряс сам факт присутствия в зале тех, чьи злодеяния я расследовал лично и знал по документам Чрезвычайной государственной комиссии.
Первым на скамье подсудимых сидел Геринг — первое лицо после Гитлера, мечтавший покорить мир не только огнем и мечом, но и чумой и бактериями. Вид у него уверенный, надеется, конечно, что представители западных стран помогут ему избежать петли. Ю. Корольков рассказывал, что как-то во время перерыва С. Крушинский заметил, что Геринг пришел каким-то измятым.
