Не меньше боялся он высоких потолков и обширных помещений. О вкусах Петра, его требованиях к жилищу легко судить по «Домику Петра» в современном Летнем саду в Петербурге.
Полагается говорить о скромности Императора… Но больше всего поражает все–таки теснота помещений и низкие потолки. А если Петру все–таки приходилось ночевать или жить в комнатах с высокими потолками, для него натягивали парусиновый полог, изображали низкий потолок.
«Зато» вот что Петр любил, так уж любил! Например, обожал уксус и оливковое масло и поедал их в огромных количествах. Если же замечал, что кто–то от употребления этих яств на пирах уклоняется, приходил в страшное неистовство, приказывал человеку раскрыть рот пошире и силой вливал туда большущую бутылку уксуса или оливкового масла.
Как видите, при внимательном анализе материала симптомов не убывает.
2. Травмы головы Петр получал. Во время очередной «потешной баталии» пушечная граната взорвалась возле самого царя, и он чудом уцелел, но получил сильную контузию.
По другим данным, один из «потешных бомбардиров» по неопытности забил в пушку чересчур большой заряд. Орудие то ли разорвало, то ли отбросило, царь получил сильный удар по голове и потерял сознание.
Так что возникнуть (или усугубиться) болезнь могла ещё и из–за этого.
3. Как видите, и современники и историки называют самые почтенные, самые веские причины для возникновения болезни — и с ужасной сценой, когда Матвеева
оторвали от близких людей и сбросили на подставленные снизу копья (у десятилетнего Петра остались в ручках клочья от его бороды). И с болезнями. И даже с ядом, подосланным Софьей.
Но все это маловероятно, потому что и до этого восстания, до 15 мая 1682 года, мальчик порой вел себя, выражаясь мягко, странновато — например, совершенно не мог высидеть спокойно ни минуты. Просто был не способен сделать над собой усилие и посидеть на месте достаточно долго, чтобы нарисовать картинку или выслушать короткую историю. «Нехватка фиксации внимания» у детей старше 2—3 лет у психиатров рассматривается как симптом довольно серьезного невроза, среди всего прочего, препятствующего обучению и воспитанию ребенка… Что и имело место быть.
В четыре, пять, семь лет Петр уже очень любил что–то разбить, сломать, бросить на землю. Обожал, например, бить посуду, и если не позволяли — истерически бился, визжал, колотился об землю и об руки державших его людей.
Еще один симптом — невротические движения головой, когда царевич от возбуждения или испуга задирал к небу личико, дергал всеми лицевыми мышцами, не мог удержать дрожь в руках. Как–то стрелец, глядя на вертящего головой Петра, произнес:
— Ну кот! Чистый кот!
А было это за шесть лет до событий 1682 года, когда Петру еле исполнилось 4 года.
Так что вряд ли убийство Матвеева стало первопричиной психического расстройства Петра, и вообще непонятно — приобретенная у него болезнь или врожденная. Или целый пучок болезней?
Не менее яркий признак нездоровья Петра — его неспособность сосредоточиться, остановиться, углубленно задуматься о чем–то. Говоря о невероятной работоспособности Петра, часто забывают уточнить: никто никогда не видел его читающим серьезную книгу (даже по его любимому морскому делу) или пытающимся вникнуть в тонкости юриспруденции, богословия или литературы. Все сколько–нибудь сложное просто не привлекало его внимания, и времени и сил на это он не тратил. Петр никогда не гулял один, его не заставали погруженным в размышления (исключение — последние два–три года жизни, когда Петр впал в страшную депрессию). Он также никогда не бывал один в церкви, не молился затаенно, «своему».
Если даже лжива история про то, как Зотов подпаивал маленького Петра — иначе он не мог усидеть смирно, доказывает — эти черты личности Петра проявились уже в 5—б лет.
Сама неспособность сосредоточиться ни на чем определенном, поверхностность, неудержимость сами по себе могут послужить материалом для диагноза. Ведь на свете нет людей принципиально необучаемых. Нет и не может быть на свете психически нормального мальчика, которого невозможно обучить ни правильному письму, ни социально приемлемому поведению. Тут сам факт необучаемости говорит о серьезных психических отклонениях.
Даже во время так называемого отдыха Петру необходимо, чтобы вокруг было шумно, многолюдно, чтобы вокруг танцевали, орали, плакали и пели, и чем шумнее — тем лучше. Для него самого тоже в часы «отдыха» больше всего характерно речевое возбуждение, неспособность остановиться. Петр как бы не дает самому себе времени подумать о чем–то серьезном.
Привычку Петра постоянно куда–нибудь мчаться историки склонны воспринимать чуть ли не романтически: ведь нельзя же было по–другому, другими средствами «поднимать Россию на дыбы», строить флот и громить супостатов. По словам В.О. Ключевского,
«лет под 50, удосужившись взглянуть на свою жизнь, он увидел бы, что он вечно куда–нибудь едет».
(
Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Т. 2. Ростов–на–Дону, 2000. С. 488)
Трудно сказать, насколько это было необходимо — все время куда–то мчаться, а не управлять из того же Преображенского дворца или из Грановитой палаты. Но уж конечно, не было никакой необходимости на пирах поминутно выбегать из комнаты, чтобы размяться. По–видимому, Петр просто органически не мог высидеть на одном месте; что–то все время гнало его за горизонт.
Но если он и не ехал, не мчался никуда, Петр тоже все время был «занят», причем все «дела» и все «занятия» Петра, о которых мы знаем, — это простейшее механическое движение, суетливость, беготня, движения руками и ногами. Он словно бы избегает всякой возможности остаться один на один с собой, с природой, с Богом или с человеческой мудростью. Он заполняет до отказа все свое время, забивает его этим, по большей части совершенно бесцельным, движением.
Кто–то может возмутиться: почему «совершенно бесцельным»?! Ведь Петр все время занимался государственными делами! Он написал 20 тысяч одних указов!
Но ведь как раз эти 20 тысяч указов — яркий пример душевного нездоровья Петра. Царь действительно писал эти указы постоянно, в том числе и в самых мало подходящих местах: например, во время поездок, в возке, в курной избе на лавке или сидя прямо на бревне или на пне, пока перепрягают лошадей.
Вроде бы, ну какая самоотверженность! Какая преданность долгу! Но в числе указов Петра есть множество таких, например: «Подчиненный перед начальником должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство».
Или вот:
«Поелику по Невской першпективе шатается множество обормотов бездельных в штанах гишпанских, полиции их брать и лупить кнутом нещадно, пока сии гишпанские штаны в обрывки полные не превратятся».
Или вот указ о том, чтобы Петра извещали о начале каждого пожара за полчаса до его начала. Трудно понять, в чем его административная или любая иная ценность.
Даже если брать указы более солидные — и по размерам, и по смыслу… Среди таких указов есть и указ о повсеместном, в масштабах государства, переходе на использование косы–литовки вместо серпа. Пётр пришел к выводу, что серпом жать поля долго, непродуктивно, и старательно пишет указ. Большая часть указов Петра очень похожа друг на друга по структуре; сначала пишется о том, что заставило Петра издать этот указ. Это, так сказать, объяснительная записка в указе, своего рода декларация. Подданным подробно разъясняется, до чего неправильно они шьют штаны, собирают хлеба, строят корабли и живут с женами.
В одном из поздних указов разъяснялось даже, что
«Наш народ, яко дети неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают… но когда выучатся, потом благодарят».
Как видите, тут есть даже своя философия.
Потом излагается, чего, собственно, Петр хочет от подданных; так сказать, подробная инструкция, — что именно требуется делать или не делать. И в заключении идет устрашающий набор кар, перечисление пыток и казней, которым надо подвергать всех, кто указа вздумает не исполнять.
А.С. Пушкин говаривал, что указы Петра «как будто писаны кнутом». Мнение справедливое, но этого мало — указы Петра писаны без всякого учета реальности, и исполнение большей части этих указов попросту вредно.
Примеры? Пожалуйста! Вот, по крайней мере, два случая, когда исполнение указов Петра приводило к трагедиям.
Первый пример. Это когда Петр особым указом велел изменить ширину ткацких станков. Дело в том, что основную массу холстов выделывали в те времена кустарным способом, поставив ткацкий станок в крестьянской или посадской избе. Станок был узким, потому что тесной и многолюдной была сама изба. Ни на количество сделанного, ни на качество холста ширина станка, конечно же, не влияла; только потом, когда из полотна уже шили рубашки, надо было отдельно раскраивать и сшивать два узких куска ткани. Эта техника так вошла в быт, что даже уже в XX веке на иллюстрациях к детским книжкам часто рисовали именно такие рубашки — с четко видным швом посредине груди. Потому что эта техника дожила до XX века, а в XIX веке так даже часть фабричных ситцев выпускалась узкими, привычными для покупателей.
