Тов. Урицкий не имел личной жизни, не имел семьи. Вся жизнь, все мысли и желания его растворялись в успехах движения общего дела. Этот скромный человек был высшим идеалом человечества (выделено мной. — Н.К.), способным раствориться в целом коллективном творчестве»{397}.
Слова «человечество» и «еврейство» были для комиссара Позерна синонимами, и когда он говорил на заседании Петросовета об идеале, он подразумевал, что Урицкий был высшим идеалом еврейства, и не понимал: как такого человека мог убить еврей…
Выходом из этого тягостного недоумения, и выходом весьма «неадекватным», и стал красный террор.
«За кровь товарища Урицкого, за ранение тов. Ленина, за покушение на тов. Зиновьева, за неотомщенную кровь товарищей Володарского, Нахимсона, латышей, матросов — пусть польется кровь буржуазии и ее слуг — больше крови!»{398}
Анатолий Мариенгоф так вспоминал эти дни:
«Стоял теплый августовский день… По улице ровными каменными рядами шли латыши. Казалось, что шинели их сшиты не из серого солдатского сукна, а из стали. Впереди несли стяг, на котором было написано: «Мы требуем массового террора»{399}.
Поскольку террора требовали и газеты, и латыши, то большевики не смогли им отказать в этом.
Народный комиссар внутренних дел Петровский обратился ко всем Советам с циркулярной телеграммой:
«Убийство тов. Володарского, тов. Урицкого и покушение на тов. Ленина, массовый расстрел товарищей на Украине, в Финляндии и у чехословаков, открытие заговоров белогвардейцев, в которых открыто участвуют правые эсеры, белогвардейцы и буржуазия, и в то же время отсутствие серьезных репрессий по отношению к ним со стороны Советов показало, что применение массового террора по отношению к буржуазии является пока словами. Надо покончить, наконец, с расхлябанностью, с разгильдяйством.
Надо всему этому положить конец.
Предписывается всем Советам немедленно произвести арест правых эсеров, представителей крупной буржуазии, офицерства и держать их в качестве заложников. При попытке скрытия или при попытке поднять движение немедленно применять массовый расстрел безоговорочно.
Местным губисполкомам и управлениям принять меры к выяснению всех лиц, которые живут под чужой фамилией с целью скрыться.
Нам необходимо немедленно, раз и навсегда, обеспечить наш тыл от всякой белогвардейской сволочи и так называемых правых эсеров. Ни малейшего колебания при применении массового террора.
Народный комиссар внутренних дел Петровский»{400}.
2 сентября ВЦИК объявил Советскую республику единым военным лагерем, а пятого числа Совнарком принял постановление о красном терроре.
«Необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях… подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам…»
«Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся остальная часть населения, в громадном большинстве, относится отрицательно и даже враждебно, — писала об этих днях Зинаида Гиппиус. — Получается истинная картина чужеземного завоевания. Латышские, башкирские и китайские полки (самые надежные) дорисовывают эту картину. Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков, китайцы расстреливают арестованных».
В картине, нарисованной Зинаидой Гиппиус, названы и латыши, и башкиры, и китайцы, и монголы… И только евреи — вот она, подлинная либеральная вышколенность! — не упоминаются.
Фигура умолчания для либеральной писательницы весьма типичная.
И тем не менее и она не в силах скрыть растерянность, охватившую людей этого круга в сентябрьские дни восемнадцатого года.
Но было уже поздно.
Страна стремительно погружалась во мрак Гражданской войны и кровавого хаоса:
Город снежный, белый — воскресни!
Луна — окровавленный щит,
Грядущее все неизвестней…
Сердце мое, воскресни! воскресни!
Воскресение — не для всех,
Тихий снег тих, как мертвый,
Над городом распростерся грех,
Тихо плачу я, плачу — обо всех…
В декабре 1918 года, выступая на собрании партийного актива Курска, Л. Д. Троцкий скажет:
«Необходимо разобраться с положением дел в рядах нашей партии. К сожалению, оказалось, что там находятся такие слюнтявые интеллигенты, которые, как видно, не имеют никакого представления, что такое революция.
По наивности, по незнанию или слабости характера они возражают против объявленного партией террора. Революцию социальную такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя. Это нам доказывает пример Великой французской революции, которую мы ни на минуту не должны забывать.
Старые правящие классы свое искусство, свое знание, свое мастерство управлять получили в наследство от своих дедов и прадедов.
Что можем противопоставить этому мы? Чем компенсировать свою неопытность? Запомните товарищи — только террором! Террором последовательным и беспощадным. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни, тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени выискивать действительных активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения физического всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти».
2
Чекиста товарища Я. Х. Петерса трудно было заподозрить в гуманизме, но и он назвал первые дни сентября в Петрограде — «истерическим террором». Истерика захлестывала речи на заседаниях, истерика диктовала статьи в газетах, истерика определяла логику расстрелов.
В пятницу, 6 сентября, в «Красной газете» начали публиковаться списки заложников…
В этом единственном дошедшем до нас сочинении секретаря Петроградской ЧК Александра Соломоновича Иоселевича, публиковавшемся с продолжениями из номера в номер, приводятся фамилии людей, большинство из которых было вскоре расстреляно.
Списки эти нигде более не перепечатывались, и потому приведем их полностью — повторим имена невинно убиенных мучеников.
«Ниже печатается список арестованных правых эсеров и белогвардейцев и представителей буржуазии, которых мы объявляем заложниками. Мы заявляем, что если правыми эсерами и белогвардейцами будет убит еще хоть один (выделено мной. — Н.К.) из Советских работников, ниже перечисленные заложники будут расстреляны.
Бывшие великие князья:
Романов Дмитрий Константинович,
Романов Николай Михайлович,
Романов Георгий Михайлович,
Романов Павел Александрович,
Романов Гавриил Константинович.
Бывший военный министр при Керенском:
Верховенский Александр Иванович.
Бывший министр при Керенском:
Пальчинский Петр Иоакимович.
Крупнейшие банкиры:
Манус Игнатий Порфирьевич,
Жданов Захарий Петрович.
Известный финансист, бывший князь:
Шиховский Дмитрий.
Сербские офицеры-монархисты:
Нигиревич Сергей,
Чийкин Сергей.
Правый с.р.:
Рума Леопольд.
Правый с.р., бывший начальник милиции города Петрограда:
Шрейдер Самуил.
Правые с. р.:
Афанасьев Николай Алексеевич,
Берман Лазарь Васильевич,
Гешурин Ипполит Михайлович,
Пивен Яков Яковлевич,
Лаврентьев Иосиф Павлович,
Троян Борис Павлович,
Малинин Тимофей Иванович,
Анисимов Василий Иванович,
Светлов Иван Семенович,
Леонтьев Петр Иванович,
Охотин Михаил Дмитриевич,
Егоров Валентин Николаевич.
Издатель «Биржевых ведомостей»:
Пропнер Станислав.
Родственник бывшего министра:
Загрудный Сергей.
Бывший командир кавалерийского корпуса:
Хан Нахичеванский Гуссейн.
Жена полковника, член «Союза русского народа»:
Полубояринова Елена Андриановна.
Бывший купец 2-й гильдии:
Савинков Павел Ильич.
Бывшие поручики:
Новиков Павел Петрович,
Новиков Даниил Петрович,
Пичулевский Николай Васильевич,
Гончаров Иван Иванович.
Купцы 1-й гильдии:
Мехов Н. Н.,
Симонов Василий Васильевич.
Дрозжин Михаил Иванович (ювелир).
Генерал в отставке, командир 6-го артиллерийского корпуса:
Баренцев Михаил Андреевич.
Купец 2-й гильдии, бывший поручик:
Лебедев Владимир Яковлевич.
Гардемарин:
Сикунов Борис Андреевич.
