Среди Морозовых, фамилии уже теперь исчезнувшей, воспитатель Алексея был последним историческим лицом. Очень одаренные по общему признанию, и не без некоторого мужества, оба Шереметьевы, Василий Борисович и Петр Васильевич, имели несчастие исполнять в Украйне неблагодарные роли. Одоевские, уже успевшие обеднеть, Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины не дали из своей среды ни одного выдающегося лица. Среди Хилковых князь Иван Андреевич считался неподкупным, но то было его единственным достоинством. Отодвинутые на второй план, благодаря превратностям политической жизни, Долгорукие, Ромодановские сами постарались еще больше стушеваться. «Места», единственный предмет их честолюбия, постепенно уходили от этих дегенератов. Силой вещей на них проходили выскочки, которые по крайней мере сумели быть полезными. Они, правда, не всегда были в состоянии удержать свое нравственное достоинство на уровне своих талантов. Милославские, Илья Данилович, Иван Михайлович и Иван Богданович были искусные люди, но зато ужасные мошенники. Сильно хвалимый иностранцами за свою уступчивость и человечность, Богдан Матвеевич Хитрово, виновник инцидента, вызвавшего спор между Алексеем и Никоном, заставлял платить себе за оказанные им услуги даже тех, кто его хвалил. Его близкая родственница, кормилица наследника цесаревича, Анна Петровна Хитрово, вполне и с самой плохой стороны оправдывала свое прозвище Хитрой. В этом мире Родион Матвеевич Стрешнев, Ордын-Нащокин и Феодор Михайлович Ртищев являлись единицами. Нужно между тем отдать справедливость Алексею, что он ничего не жалел, чтобы дать им достойных сотрудников, не колеблясь, подобно Людовику XVI, спуститься в низы для поисков второго Кольбера.
Ошибкою его было неуменье подражать «великому королю» в поддержке тех, кого он возвышал. Он не смог создать министерских династий и, желая спастись с выбранными им сотрудниками от их титулованных соперников, он сумел лишь прибегнуть к той тайной канцелярии, где он играл втемную, не без ущерба для своего достоинства. Возвысив Ордын-Нащокина после Матвеева в звание боярина, он этим фактом преследовал то же дело демократической нивелировки, которую начал Грозный и которую завершил Петр Великий со своими преемниками.
Несмотря на свой внушительный вид, второй Романов обладал хрупким здоровьем, и при приближении пятидесятилетнего возраста его силы стали заметно падать. В 1674 году он занялся своим преемством, и около двух лет спустя, в ночь с 29 на 30 января 1676 года, он умер 47 лет от роду, оставив наследие, которое сильно оспаривалось.
V. Его наследие
Как в этом придется убедиться дальше в истории современной России, катаклизм, называемый реформою Петра Великого, не был безусловно необходимым, и неизбежное обновление великой империи в смысле западной цивилизации могло быть выполнено не революционным путем, если бы нашлись люди, более счастливо одаренные, чтобы суметь отдалить от нее такое испытание. Был момент, когда эта возможность казалась обеспеченной для старой Москвы. После смерти старшего сына Алексея, Димитрия ((1651 г.), его преемником был назначен царевич Алексей, который, родившись в 1654 г., достиг бы 22-летнего возраста в момент смерти своего отца. Одним из его воспитателей был Ртищев, он считался примерным учеником и почти чудом. Преждевременно развившись, слишком серьезный для своих лет, он десяти лет совершенно не интересовался игрушками, привезенными из Германии. Он предпочитал чтение. В его библиотеке грамматики, словари, книги по математике и географии, карты и земные глобусы чередовались с русскими летописями.
Иностранные хронисты, естественно ожидавшие чуда от этого соперника Пико делла Мирандолы, может быть немного и преувеличили такое раннее развитие его интеллекта. Двенадцати лет он будто в совершенстве владел латынью и составлял стихи. Он читал классиков и изучал философию. К несчастью, его учителя совершенно упустили физические упражнения в его воспитании и исключили из него всякое занятие искусством, но более разумно они внушали своему воспитаннику уважение к национальным обычаям. Комнаты молодого царевича отражали на себе эту смесь консервативного духа с прогрессивными стремлениями. Его спальня была загромождена иконами и физическими приборами, наряду с европейскою меблировкою и целою массою светских безделушек.
Также очень рано царевич был приобщен к делам, и в 1666–1667 годах Крыжанич, сосланный в Сибирь, пытался войти в сношения с этим будущим государем, подававшим такие надежды. В ту же эпоху сын Алексея сделался кандидатом на трон Польши, и уже тринадцати лет произнес перед польскими посланцами пространную речь наполовину по-латыни, наполовину по-польски. Ей мог бы аплодировать Крыжанич. Увы! преждевременно открытая могила должна была поглотить все эти надежды. Царевич умер в январе 1670 года и 1 сентября 1674 года его младший брат Феодор, 14 лет, был объявлен наследником. В совокупность причин, вызвавших революционный кризис восемнадцатого века, вмешался еще один роковой случай.
Это событие было чревато последствиями. Феодору нельзя было отказать в интеллигентности и образовании, но он был больным человеком, ходил, лишь опираясь на палку, был вынужден просить помощи у придворного, чтоб снять свою шапку перед иностранным посланником, и совсем не мог управлять. Но он наследовал своему отцу по крайней мере без всякого затруднения и, кажется, на этот раз без всяких симулированных выборов.
VI. Восшествие на престол Феодора
Правление досталось на деле Матвееву, а оно могло попасть в худшие руки. К несчастью, этот заместитель нового государя был также приемным отцом мачехи царя, и между детьми от обоих браков загорались скоро во дворце споры, невиданные до тех пор. Вскоре без всякой метафоры возродилась Византия в третьем Риме. Дочь покойного государя от первого брака, Софья Алексеевна, командует целым батальоном царевен, пятью сестрами и тремя тетками, которых уже не запирали в терем по старинной моде, так как на этот счет Наталия приучила обитателей Кремля к новому духу. Власть Софии опиралась на прочное положение, созданное Милославскими во время долголетнего брака Алексея с его первою женою. Наталия умеет стоять на своем, но политика не была ее делом, а сын ее был слишком мал. Автор очень любопытного сообщения о стрелецком бунте, один польский хронист, говорит, что Матвеев сначала скрывал смерть Алексея и хотел воцарить Петра с помощью этого мятежного войска. Между тем это не вменялось ему в вину среди главных обвинений, предъявленных потом против предполагаемого творца этого заговора.
Во всяком случае, преданный Феодору, Матвеев сохранил еще некоторое время свое высокое положение, но власть постепенно ускользала из его рук. Постоянно болея, новый царь тем более легко отдавал себя на попечение своим близким и, наперерыв заботясь о нем, тетки и сестры сумели отставить ненавистную мачеху скромную дочь стрелецкого капитана, который в Смоленске носил еще лапти. Сам выскочка, и благодаря этому еще более ревниво наблюдая за всяким счастливым соперником, управитель двора Богдан Хитрово, хотя и был когда-то интимным другом Матвеева, деятельно помогал их усилиям, пользуясь влиянием управительницы двора, той самой Анны Петровны Хитрово, которая благодаря своей репутации постницы пользовалась большой любовью в маленьком женском мирке, хотя и эмансипированном, но все еще очень набожном, который теперь царил в Кремле.
Матвеев потерял сначала управление аптекарским приказом, очень важным учреждением в то время, так как лекарства играли большую роль в жизни царствующего государя. Потом, грубый предлог, жалоба датского резидента на неоплаченную доставку рейнвейна, послужил поводом к смещению несчастного (в июле 1676 года) под рукоплескания черни, считавшей Матвеева колдуном. Сосланный вглубь Сибири, в плачевной памяти ужасный Пустозерск, он еще имел наивность забрасывать прошениями и оправдательными письмами царя и его приближенных, не забывая в них и бедную Наталию. Он не знал, что в это же время собственный брат второй жены Алексея, Иван Нарышкин, также подвергся пожизненному изгнанию после долгого пребывания в застенке.
В то же время патриарх Иоаким сводил свои личные счеты с духовником Алексея, Андреем Савиновым. Он лишил его священства и заключил в отдаленном монастыре. Но для старого злопамятного священнослужителя, нашедшего в этом свое удовлетворение, это было только началом других репрессий, предметом которых явились более крупные лица.
VII. Конец Никона
При известии о смерти «тишайшего» царя взволновался и другой изгнанник. В своей тюрьме Ферапонтовского монастыря Никон проливал слезы, но отказался прислать письменное свидетельство прощения, которое по обычаю просили у него для усопшего. Кроме того, обратившись с просьбою к новому государю по незначительному поводу, он даже подписал ее: Никон, патриарх. Правящий патриарх воспользовался этим, чтоб собрать новый реквизит против смелого соперника. Комиссар, назначенный для наблюдения за арестованным, князь Самуил Щайссунов, отдался этому делу с большим рвением. Излишества всякого рода, варварское обращение с различными членами общины, наложение наказания на одного служителя, повлекшего за собою его смерть: все эти преступления, в которых обвинялся неисправимый мятежник, сыпались, как из рога изобилия. После смерти Алексея Никон не переставал пить во время поста, позволяя себе в пьяном виде особенные выходки, соединенные с грубым развратом. Он напоил водкою одну молодую девушку двадцати лет до того, что она потеряла рассудок и даже жизнь. Его заточение сделалось иллюзорным. Так, например, он приказал выстроить себе дом в двадцать пять комнат и вел там жизнь, никоим образом не могущую быть терпимою. Очень редко отправляясь в церковь, по свидетельству прислуживавшего ему брата Ионы, он уже три года не говел, под предлогом советов врачей, водил к себе молодых женщин, запирался с ними с глазу на глаз и совершенно их раздевал. Он очень любил совершать свадьбы, водил молодых женщин после церемонии в свою келью, напаивал их и держал там у себя до полуночи. Один мирянин служил для него сводником, и многие из его почитателей приходили к нему ночью со своими женами и отдавали их ему.
