Но и Польша, получив щедрые территориальные прирезки, готова была идти навстречу большевикам. При заключении договора она даже не вспомнила о своих союзниках-петлюровцах. А уж тем более о выручавших ее белогвардейцах Врангеля. Зачем? Они свое дело сделали. С этого момента участь Крыма была решена. Большевики смогли сосредоточить против него многократно превосходящие силы, и в ноябре все было кончено. Французы, правда, согласились принять в Константинополе остатки армии Врангеля. Но «в счет издержек» наложили лапу на Черноморский флот.
В тех событиях, которые творились вокруг России, многое остается неясным. Например, много вопросов вызывает позиция Ленина. Мог ли он не знать о чудовищных махинациях с «паровозным заказом», с нефтяными концессиями? Вряд ли. Он не был таким наивным, чтобы ему можно было запросто вешать лапшу на уши. И вряд ли он был настолько неинформированным — в конце концов, существовали спецслужбы, а их руководитель Дзержинский был верен Владимиру Ильичу. Но Ленин не делает ничего, дабы пресечь хищничество. Мало того, он опять и опять берет под свое покровительство Троцкого! Защищает его в щекотливых ситуациях. Так было и в период польской войны. 30 августа, после разгрома под Варшавой, Сталин предложил Политбюро образовать комиссию «по расследованию условий нашего июльского наступления и августовского отступления на Западном фронте». Предложение не прошло. Заблокировал его Ленин. И в сентябре на IX партконференции Сталин констатировал:
«Я требовал в ЦК назначения комиссии, которая, выяснив причины катастрофы, застраховала бы нас от нового разгрома. Т. Ленин, видимо, щадит военное командование, но я думаю, что надо щадить дело, а не командование»[413].
Есть все основания предполагать, что с некоторых пор Ленин сам попал в зависимость от Троцкого. Только через связи Льва Давидовича он мог получить западные кредиты, поставки. А относительно золота ему могли намекнуть — такова цена за существование Советской республики. За то, что Антанта ее не уничтожила. Впрочем, ведь и Ленин вел свою линию, надеялся со временем «революционизировать» Запад. Поэтому и шел на уступки, считая их такими же временными, как уступки Германии в 1918 г.
45. Как наращивался красный террор
Гражданская война оставляла после себя руины, хаос и могилы. Зимой 1919–20 гг., после крушения колчаковского фронта, все пространство от Урала до Тихого океана превратилось в огромное царство смерти. По Сибири гуляла кровавая анархия. Едва пала колчаковская власть, из тайги полезли банды партизан, устраивая погромы. Очевидец, профессор А. Левинсон, писал:
«Когда саранча эта спускалась с гор на города с обозами из тысячи порожних подвод, с бабами — за добычей и кровью, распаленная самогонкой и алчностью — граждане молились о приходе красных войск, предпочитая расправу, которая поразит меньшинство, общей гибели среди партизанского погрома… Ужасна была судьба городов, подобных Кузнецку, куда Красная армия пришла слишком поздно»[414].
При продвижении советских войск на восток множество белых солдат сдавалось. Но и красные части редели от потерь, дезертирства, болезней, возиться с пленными было некому. И колчаковцев, разоружив, отпускали домой. Без литеров на проезд, без аттестатов и продовольствия. Пешком — через всю Сибирь. Крестьяне из-за тифа их в дома не пускали. И тысячи солдат в рваных сапогах и шинелях, больные и обмороженные, брели кое-как по шпалам. Падая от усталости или присев отдохнуть, уже не вставали. Набивались в нетопленые здания вокзалов, укладываясь вповалку на полу — и значительная часть больше не просыпалась..
Эпидемии косили людей повсюду. В тифозных бараках «благополучного» Челябинска валялось 5 тыс. больных, а «неблагополучного» Новониколаевска — 70 тыс. За ними почти не ухаживали, разве что найдутся родные или знакомые. Под карантин отводили несколько зданий, куда стаскивали всех заболевших и предоставляли им подыхать или выжить — если очень повезет. От тифа вымирали целые деревни, расположенные вдоль дорог и зараженные войсками. Транспорт был разрушен, снабжение городов прекратилось. Трупы лежали на улицах, на станциях, их никто не убирал — только стаскивали с проезжей части, чтоб не мешали, а вагоны и эшелоны с мертвецами отгоняли в тупики. Смерть стала настолько обычным явлением, что люди, например, по характерным трупам находили на станциях свои вагоны или объясняли, как пройти по такому-то адресу — «до старухи с мальчиком и налево». С началом оттепелей это вызвало новые бедствия и новые эпидемии, повсюду расползалась трупная вонь — хотя люди и к этому привыкали, не замечая густого смрада.
Аналогичные кошмары творились в других местах. На Дону, в дополнение к тифу, появилась чума, на Северном Кавказе — холера. Города и станицы, по которым отступали белые и наступали красные, переполнялись больными и погибающими. Советские части тоже заражались и вымирали — в дивизиях оставалось по 2–3 тыс. человек.
Не меньшее количество жертв уносил и террор. И попадали под него не только «контрреволюционеры», не только те, кого объявили «буржуями». Институт заложничества стал применяться и для вполне «своих». Так, в разгар боев против Колчака и Деникина была объявлена «советская мобилизация» И Ленин 31.5.19 г. приказывал:
«С 15 июня мобилизовать всех служащих советских учреждений мужского пола от 18 до 45. Мобилизованные отвечают по круговой поруке друг за друга, и их семьи считаются заложниками в случае перехода на сторону неприятеля или дезертирства или невыполнения данных заданий и т. д.»[415]
А Троцкий, став наркомом путей сообщения, принялся и среди железнодорожников «наводить порядок» так же, как среди красноармейцев — расстрелами. Кроме существующих Реввоентрибуналов учредил Желдортрибуналы, привлек особые бригады чекистов. Казнили за срывы графиков перевозок, за хищения, нарушения трудовой дисциплины, за невыполнение распоряжений.
Правда, 17 января 1920 г. вдруг вышел декрет Совнаркома, отменяющий расстрелы! Почему? Да потому что 16 января Верховный Совет Антанты разрешил торговлю с большевиками! Советское правительство облегчало своим западным партнерам дальнейшее сближение. С той же целью 18 марта вышло постановление ВЦИК, лишающее ЧК права на внесудебные расправы. Но эти акты носили сугубо пропагандистский характер. Накануне их публикации производились массовые «чистки» тюрем. Так, в ночь на 17 января в Питере было казнено 400 человек, в Москве — более 300[416].
Ну а о самой отмене вскоре забылось, фактически она не реализовывалась. В Москве только с сентября по декабрь 1920 г. было расстреляно 1,5 тыс. человек (по советским данным). В Петрограде за 1920 г. истребили свыше 5 тыс. В разных городах снова проявляли себя особо знаменитые палачи. В Москве — Вуль, Эйдук. Страшную славу стяжала следовательница-латышка Брауде. Она собственноручно обыскивала арестованных, как мужчин, так и женщин, забираясь при этом в самые интимные места. Приходила в неестественное возбуждение и начинала мучить обреченных. Пытки длились часами. «Она издевалась над своими жертвами, измышляя самые тонкие виды мучений преимущественно в области половой сферы»[417] Сама распалялась в ходе «допроса» и доходила до разрядки, превращая свои жертвы в изувеченные трупы. Особенно любила истязать юношей. Другой убийца, Орлов, «специализировался» на мальчиках, насилуя их перед расстрелом. А главный палач Московской ЧК Мага сошел с ума — во время одной из экзекуций с криком «раздевайся» бросился на коменданта тюрьмы Попова. Тот убежал, подоспевшие чекисты скрутили психа.
В Вологде 20-летний председатель ЧК творил суд и расправу, сидя в кресле на берегу реки — после допроса приговоренного заталкивали в мешок и кидали в прорубь… В Екатеринбурге наводили ужас палачи Тунгусков, Хромцов и латышка Штальберг. Здесь было уничтожено около 2 тыс. человек. Некоторых распинали на крестах, сжигали. В Кунгуре зверствовал Гольдин, заявлявший:
«Для расстрела не нужно ни доказательств, ни допросов. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все».
В Сибири решили устроить «соревнование» за экономию патронов — и некоторое время вместо расстрелов разбивали людям головы железной колотушкой[418].
Декреты об отмене расстрелов, изданные в качестве реверансов перед Западом, имели и кучу оговорок — в частности, они не касались прифронтовой полосы. А как раз там террор достигал максимального размаха. И после разгрома белых армий развернулись тотальные «зачистки». Северный край был отдан на расправу садисту Кедрову. Из-за того, что море замерзло, здесь белогвардейцы практически не смогли эвакуироваться, спаслось всего 2,5 тыс. человек, а 20 тыс. попало в плен. Развернулись и аресты среди мирного населения. Хватали горожан, которые сотрудничали с белыми властями или англичанами, крестьян — которые на Севере в большинстве сочувствовали белым. Сперва в Архангельске устраивались публичные казни на площади у завода Клафтона. Среди тех, кого расстреливали, были мальчики и девочки 12–16 лет. Но затем все же сочли, что прилюдно творить такие дела не стоит. И место для массовых экзекуций выбрали более глухое, под Холмогорами, где располагался лагерь для пленных, построенный англичанами.
