Воттон тщетно старался развеять опасения французского короля, так же как и в Англии Ноайль пытался убедить Марию, что вступать в брак с Филиппом очень опасно. Он тоже приводил весь набор стандартных аргументов, но она заверила посла, что Бог не позволит ей забыть обещание, данное ею в день коронации своему «первому супругу» — Англии. Эту фразу Мария в последние месяцы 1553 года повторяла довольно часто, все время поглядывая на кольцо, которое носила со дня коронации. Из двух супругов главным для нее навсегда останется «первый». Тогда француз начал заходить с другой стороны. Филипп и Мария — близкие родственники, она для него «тетя», кузина отца, и значит, брак между ними запрещен церковными законами. Брак между кровными родственниками является оскорблением «общественной добродетели», нарушением общепринятых норм приличия, его законность может быть оспорена в суде. В английских судах пока еще нет прецедентов удовлетворения подобных исков, по за пределами страны сколько угодно. Даже если при жизни Марии и Филиппа никто их брак под сомнение не поставит, в будущем могут пострадать дети. Начнутся споры по поводу наследования — на том основании, что брак их родителей был незаконным.
Что касается англичан, противостоящих браку Марии, то они понимали, что замужество королевы — это не то что замужество любой другой аристократки. Подданные Марии смутно осознавали, что Англия станет в определенном смысле частью ее приданого, то есть собственностью мужа. Таким образом, муж Марии (наследник Габсбургов), независимо от того, станет он здесь королем или нет, будет хозяином этой страны. Вот такая была дилемма у женщины-правительницы в обществе, где всю собственность контролировали мужчины: незамужней оставаться королеве нельзя, а выходя замуж, она чуть ли не автоматически лишается власти. То, что Мария сможет, подобно своей бабушке Изабелле, быть замужем и единолично править страной, казалось ее подданным совершенно невероятным.
И тем не менее она правила, и кажется, это ей удавалось. Впервые после смерти Генриха VIII во дворце появилась настоящая хозяйка. Мария, как и отец, сознательно приковывала к себе внимание двора великолепием своих нарядов и достоинством манер. Как и Генрих, она украшала себя бесчисленным количеством драгоценностей, заставляя всех, кто ее видел, строить домыслы по поводу их стоимости и редкоети. Не забывала она и об увековечении своей памяти. Став королевой, она в первые же дни нашла время, чтобы позировать для парадного портрета. Французский посол писал своей королеве, что самым большим комплиментом Марии будет, если попросить на память ее портрет. Вскоре после коронации Мария выпустила свои первые монеты. Разумеется, с ее профилем, а на обратной стороне был оттиснут девиз «Veritas temporis filia» («Истина — дочь времени») — метафорический призыв к восстановлению справедливости и возвращению к истинной вере после долгой ночи протестантизма.
Придворные во всем следовали Марии, стараясь подражать ее вкусам в одежде, пище и развлечениях. При дворе Эдуарда наряды были простыми, спокойных тонов, а придворные дамы Марии и ее фрейлины носили яркие богатые бархатные и парчовые одеяния, отороченные кружевами и украшенные драгоценностями. Вскоре после прибытия в Англию послы императора отправили во Фландрию депешу, где говорилось, что Марии очень нравится мясо дикого кабана. И тут же па фламандские берега были посланы охотники — добывать кабанов и отсылать их в Англию. Хорошие охотничьи места были во Франции, и Мария повелела коменданту Гиена, лорду Грею, дополнить подарки регентши своими собственными запасами. При этом чуть было не возник международный конфликт. Грей, желая выполнить волю королевы, охотился со своими людьми на землях французских крестьян, которым очень не поправилось, что чужестранцы вытаптывают их поля. Они принялись всячески вредить англичанам — портили им охоту, убивали собак и прочее. Англичане в долгу не остались. Однажды они напали па группу крестьян и отрезали у их вожака ухо. Об инциденте было доложено французскому наместнику в Ардере, после чего на границе произошел обмен сдержанными «любезностями». Впрочем, к серьезным последствиям это не привело, и в конце года лорд Грей послал королеве огромного жареного кабана.
Свое первое Рождество в качестве королевы Мария отметила тем, что повелела разыграть интерлюдию, написанную для ее коронации. Сценарий представления до нас не дошел, но сохранившийся список действующих лиц и костюмов дает основания предположить, что в нем описывались страдания Человечества (оно выступало в пурпурном атласе) от рук Обмана, Эгоизма, Нужды, Болезней, Немощи и Пороков (в красном, зеленом и пепельном атласе), с участием Ангелов Добра и Зла, а также Разума, Честности и Изобилия (в пурпурном атласе), которые побеждают на благо Человечества. Закапчивал представление Эпилог в черной парче. Более политизированной была пьеса Джона Нейвуда «Государство», поставленная в Лондоне в том же сезоне. Здесь в аллегорической форме описывались тяготы страны при Сомерсете и Дадли. С приходом же Марии порок наказывался и справедливость торжествовала. Вначале советники Эдуарда — Тирания, Высокомерие, Корыстолюбие и Лесть — мучили и безжалостно грабили страну. Затем Народ на них «свирепо» зарычал и призвал «дочь Старого Времени, символ Честности», Марию. Государство было спасено, Зло повержено, а Народ шумно радовался тому, что снова может покупать себе новые одежды и иметь в кошельке несколько монет.
До конца 1553 года все шло как будто бы неплохо. Мария без заметного напряжения справлялась с монаршими обязанностями, ставились пьесы, прославляющие ее как спасительницу нации, придворные, как им и положено, изощрялись в лести, а дипломаты отправляли на континент депеши с описаниями придворной жизни и брачных планов королевы. Общественное спокойствие в то время было скорее кажущимся, чем реальным, но Мария в предчувствии замужества ощущала себя на седьмом небе и радовалась каждой новости, которую ей приносил Ренар. В середине поября она объявила ему:
«Вы сделали так, что я влюбилась в Его Светлость. — А затем шутя добавила: — Его Светлости не нужно вас за это благодарить, достаточно и моей признательности».
Она еще сильнее влюбилась в своего жениха, когда через несколько недель прибыл парадный портрет принца Филиппа работы Тициана, написанный примерно за три года до того. На нем Филипп был изображен в голубом костюме, отороченном мехом белого волка. Сходство с оригиналом, конечно, было, но комплиментарное. Посмотрев на портрет, Мария должна была почувствовать облегчение. До сих пор ей говорили, что этот человек необыкновенно красив. Теперь она убедилась, что у него хотя бы правильные черты лица и пропорциональное сложение. Каждый, кто жил при дворе Генриха VIII, помнил роковую ошибку короля с Анной Клевской и понимал, что портреты — вещь ненадежная. Посылая этот портрет Марии, регентша написала, что сходство с оригиналом здесь не полное, но намекнула, что сейчас принц выглядит даже лучше, чем когда позировал перед Тицианом, возмужал телом и имеет густую бороду.
В это же время Грэнвилл прислал в Англию живописца Антонио Моро, чтобы он написал портрет Марии, но у той для позирования пока не находилось времени. С каждым месяцем все больше сил отнимали государственные дела. Французский король просил Марию стать посредницей в его споре с императором. Иностранные купцы требовали лицензий на снижение таможенных пошлин. Придворные домогались должностей, пенсий и других милостей. Она до сих пор не приняла титул Верховный Глава Церкви, по наследству являвшийся одной из королевских прерогатив. Мария отказывалась его принять, потому что это явилось бы отрицанием власти папы. После консультаций с Ренаром, советниками и кардиналом Поулом, который написал, что титул этот «не, приличествует ее полу», Мария решила больше к этому вопросу не возвращаться, поставив в заключение перечня своих титулов приписку «и так далее».
Преступники с каждым днем становились все более дерзкими и жестокими. С ними необходимо было как-то бороться. Осенью у леди Невет украли столовое серебро и, вероятно, переправили в Париж. Марии вместе с Советом пришлось заниматься и этим делом. Личности воров были известны, и английский посол во Франции, Воттон, послал своего человека в Париж, чтобы опросить ювелиров. Слуга сделал круг по городу, побывал «всюду, где могли обитать английские простолюдины», однако безуспешно. Много времени у Совета занимала сложная обстановка на шотландской границе. Инциденты возникали почти каждый день. Например, гарнизон замка Норэм беспокоило сосредоточение у его стен значительного количества шотландцев. Те уверяли, что имеют право ловить рыбу с этого берега реки Твид, то есть самочинно восстановили старые границы рыбной ловли. Шотландцы обвиняли англичан в краже скота, те отвечали, что животные сами забрели на английскую сторону, и требовали за их возвращение выкуп. Совет с этим соглашался. «Один подлый англичанин» спровоцировал ссору с шотландцем, которая закончилась «смертоубийством». Совет счел жалобу необоснованной. В любом случае шотландцы погубили такое количество англичан, что даже нет возможности всех перечислить, отмечалось в документе тех лет.
