Так, мгновенно, Петроградский Совет приобрел слоистую структуру: сверху — выступающий от имени Совета орган, состоящий из социалистов-интеллигентов, оформленный в Исполнительный комитет, снизу — неуправляемый сельский сход. Если не считать его интеллигентных ораторов, Совет представлял собой вполне сельское учреждение, втиснутое в самый космополитичный город империи. И в этом нет ничего удивительного: Петроград был подавляюще крестьянским городом еще до войны, когда крестьяне составляли 70 % его населения. Но эта масса еще более возросла во время войны с притоком 200 тыс. рабочих, нанятых в деревнях для работы на оборонных заводах, и 160 тыс. рекрутов и резервистов, в основном тоже деревенского происхождения.
Сообразно традиционным меньшевистским и эсеровским взглядам на Советы как орган «демократического» контроля над «буржуазией», Исполком 1 марта большинством в 13 против 8 голосов вынес решение не входить в правительство, которое в это время формировала Дума. [Суханов Н. Записки о революции. Берлин; Петербург; Москва, 1922. Т. 1. С.255–256; Революция. Т. 1. С.49; Hasegawa T. The February Revolution: Petrograd 1917. Seattle; London, 1981. P. 410–412. Меньшинство составили члены Бунда, несколько меньшевиков и «межрайонка».]. Этим решением социалисты обеспечили себе право критиковать правительство и управлять им, не разделяя при этом с ним ответственности: позиция, весьма сходная с той, которую облюбовала себе парламентская оппозиция в отношении царизма. Как и в случае нерешительности думских лидеров, медливших объявить себя политической властью, радикальной интеллигенцией руководили не только теоретические, но и личные соображения. Сегодняшним исследователям события 26–27 февраля могут казаться необратимым переломом между прошлым и будущим, но современникам они таковыми не представлялись. К этому времени восстание шло только в Петрограде — никто не последовал примеру столицы. Карательная экспедиция с фронта могла прибыть в любой момент. Свидетель тех событий и их исследователь С.П.Мельгунов отмечает, что в этот момент несколько тысяч хорошо вооруженных людей при толковом командовании могли легко овладеть Петроградом и тогда социалисты-интеллигенты могли поплатиться жизнью80. Поэтому, видимо, было гораздо благоразумнее предоставить ответственность «буржуазной» Думе и манипулировать ею из-за занавеса.
Таким образом, 27 февраля в России установилась особая форма правления: двоевластие, которое продержалось до 25–26 октября, когда уступило место большевистской диктатуре. Теоретически «Временный комитет» Думы, вскоре переименованный во Временное правительство, нес всю административную ответственность, а функции Совета сводились к контролю, какой может осуществлять законодательный орган по отношению к исполнительному. В действительности, однако, все обстояло совсем не так. Совет, или, вернее, его Исполком распоряжался и устанавливал законы по своему усмотрению, порой даже не ставя в известность правительство. К тому же партнеры, или совластители, не могли сотрудничать эффективно, так как преследовали совершенно различные цели. Думские лидеры хотели сдержать революцию, советские же лидеры — ее развить. Первые были бы рады остановить ход событий на рубеже, которого они достигли к ночи
27 февраля, для вторых 27 февраля было лишь ступенью к «настоящей» — то есть социалистической — революции.
* * *
Думских лидеров, решивших наконец, что у них нет иного выбора, как сформировать кабинет вопреки монаршей воле, все же останавливало два затруднительных момента: законные основания своего решения и средства обуздать неуправляемые толпы. Наиболее консервативные члены «Временного комитета», и среди них Шульгин и Гучков, придерживались мнения, что следует предпринять еще одну попытку убедить Николая II предоставить Думе право назначить кабинет. Но большинство считали это бесполезной затеей, предпочитая узаконить свои действия с помощью Петроградского Совета или, вернее, его социалистической интеллигенции, окопавшейся в Исполкоме.
Это был крайне любопытный оборот. Совет в конце концов был не более чем общественная организация, своевольно учрежденная и управляемая представителями социалистических партии, которых никто не выбирал. В лучшем случае за ним можно было признать представительство рабочих и солдат города Петрограда и его окрестностей, то есть самое большее 1 млн. граждан в стране с 170-миллионным населением. С точки зрения законности, IV Дума — при всей ограниченности избирательного права — имела больше оснований выступать от имени всей страны. Но ее лидеры надеялись утвердиться посредством численности: сотрудничество с социалистическими партиями помогло бы им совладать с толпой, а также с потенциальной контрреволюцией. В это время Исполком был крепко взят в руки меньшевиками, которые согласились на принятие на себя Думой формальных правительственных прав. Решение испрашивать свои полномочия у Совета, представленного Исполкомом, психологически вполне объяснимо. Но решение это едва ли наделяло новое правительство законными правами, в которых оно нуждалось. Когда 2 марта Милюкову во время выступления, уже в качестве нового министра иностранных дел, крикнули из зала: «Кто вас выбрал?» — он не нашел ничего лучше, как заявить: «Нас выбрала русская революция!»81 — довод, который с тем же основанием мог тогда привести всякий стремящийся к власти. [18 марта, когда генерал Рузский просил Родзянко объяснить ему преемственность власти нового правительства, тот ответил, что Временное правительство было назначено «Временным комитетом» Думы, который сохраняет контроль за его действиями и министерскими назначениями (РЛ. 1922. № 3. С. 158–159). Поскольку к тому времени «Временный комитет» уже прекратил существование, такое объяснение — обман, вольный или невольный.].
Социалисты из Исполкома вовсе не собирались предоставлять новому правительству свободу действий. Они были готовы поддерживать его только при условии, что оно примет и станет проводить программу действий, угодную Исполкому: то есть согласие давалось по известной формуле «постольку — поскольку». С этой целью 1 марта Исполком выработал программу из девяти статей82, которая должна была послужить основой взаимодействия с новым правительством. Представители двух организаций встретились в полночь 1 марта. Милюков вел переговоры от имени Думы, Исполком представляла многопартийная делегация во главе с Чхеидзе. Неожиданно думский комитет не выдвинул никаких возражений против большинства условий, предложенных Исполкомом, в значительной степени из-за того, что в них не содержались два самых спорных вопроса, служивших водоразделом между либералами и социалистами, — о продолжении войны и об аграрных реформах. В ходе переговоров, затянувшихся до поздней ночи, Милюков убедил социалистов отказаться от требования ввести выборы офицеров. Ему удалось также изменить положение о немедленном установлении «демократической республики», оставив возможность сохранения монархии, чего он страстно желал83. Обе стороны пришли к соглашению о принятии программы (содержавшей теперь уже только восемь пунктов) от имени новообразованного «Временного Совета министров» с одобрения Исполкома, но без его подписи. Программа должна была служить основой, которой надлежало руководствоваться правительству в ближайший краткий период — до созыва Учредительного собрания. Программа гласила:
«1) Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным; в том числе: террористическим покушениям, военным восстаниям, аграрным преступлениям и т. д.;
2) Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек, с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допустимых военно-техническими условиями; [То есть то, что было обещано царским правительством уже в 1906 году, но так полностью и не воплотилось. — Примеч. переводчика. ]
3) Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений;
4) Немедленная подготовка к созыву, на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования, Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны;
5) Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления;
6) Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования;
7) Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении;
8) При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы — устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам»84.
Этот документ, плод ночного творчества вконец утомленных политиков, повлек самые плачевные последствия. Самыми пагубными были пункты 5 и 6, которые единым махом сметали губернскую администрацию и полицию, традиционно оберегавших устои Российского государства. Органы местного самоуправления — то есть земства — и городские советы, которые должны были заменить их, никогда не несли административной ответственности, да и не были к тому приспособлены. В результате — мгновенно охватившая страну анархия, вину за которую правительство стремилось свалить на старый режим, но в которой в действительности во многом было повинно само. Никогда ни одна революция, ни до, ни после 1917 года, не производила такого опустошительного разгрома административного аппарата.
