Василий Ключевский - Русская история. 800 редчайших иллюстраций [без иллюстраций]

Помещики и крестьяне. Еще важнее действие поместной системы на положение крестьянского населения: она подготовила радикальную, даже роковую перемену в судьбе этого класса. Еще раз напомню вам, что завоевание царств Казанского и Астраханского открыло русскому земледельческому труду обширные пространства дикого поля, невозделанного степного чернозема по верхней Оке, верхнему Дону и по обе стороны средней Волги. На отодвигавшихся все далее окраинах строились новые укрепленные черты, куда переводились служилые люди из внутренних городов и где они получали поместья. Для заселения своих пустынных степных дач они искали крестьян-съемщиков и рабочих. Навстречу этим поискам из старых центральных областей шло усиленное переселенческое движение крестьян, искавших черноземной нови.

Но с половины XVI в. правительство по финансовым и полицейским соображениям начало стеснять свободу крестьянских переселений. «Старым тяглецам», которые уже обсиделись на своих местах и были записаны в писцовые книги как ответственные дворовладельцы, а потому назывались «людьми письменными», запрещено было переходить на другие земли; перешедших велено было возвращать в покинутые ими деревни. Это было не личное закрепощение крестьян, а полицейское прикрепление их к месту жительства, что, как увидим, совсем не одно и то же и даже исключало одно другое.

Но крестьянский двор имел тогда очень сложный состав: при дворовладельцах, записанных в книги и отвечавших за податную исправность дворов, жили за их тяглом, кроме их детей, еще неотделенные братья, племянники, также захребетники, соседи и подсоседники, люди «нетяглые и неписьменные». Таких людей землевладельцам и разрешалось перезывать на свои пустоши и старые селища. Но эти люди, жившие дотоле за чужими хозяйствами, садились на новые места с пустыми руками, нуждались в обзаведении, в ссуде и подмоге. Этими людьми преимущественно и заселялись многочисленные новые поместья на обширной полосе к югу от средней Оки, между первой и второй оборонительной линией и даже южнее, по Быстрой Сосне, верхнему Осколу и верхнему Донцу. Так масса захребетников, живших за чужим тяглом, становились самостоятельными хозяевами. Значит, развитие поместной системы на степных окраинах вело к разрежению крестьянского двора, к упрощению его личного состава в центральных уездах.

Но откуда брались у степных помещиков средства для хозяйственного обзаведения бездомных насельников их пустынных поместий? Мы уже знаем, что еще при отце Грозного служилые люди периодически получали денежное жалованье. В 1550-х годах, когда с отменой кормлений для них закрывался такой важный источник содержания, установлены были новые денежные оклады, очевидно повышенные. По десятням второй половины XVI в. можно заметить, что денежные оклады устанавливались в обратном отношении к доходности недвижимых имуществ служилых людей, поэтому окрайных степных помещиков складывали выше сравнительно с землевладельцами населенных внутренних уездов.

До нас дошли от того времени десятни пяти поокских и заокских уездов (Муромского, Коломенского, Каширского, Ряжского и Епифанского) с обозначением денежных окладов. Книги относятся к 1590-м годам, кроме коломенской (1577 г.). По этим книгам средним числом приходилось единовременной денежной дачи по 1830 рублей на уезд. По закону 1555 г. городовым дворянам и детям боярским денежное жалованье раздавалось раз в четыре или в три года, но во вторую половину царствования Грозного, когда шла почти непрерывная война, при учащенных и расширенных мобилизациях раздавали жалованье городовым и в более короткие сроки. Мы примем для расчета трехлетнюю раздачу. В 15 таких раздач с 1555 г. до конца столетия на каждый из пяти уездов досталось средней суммой по 27 450 рублей, а в переводе на наши деньги (по пропорции 1:60) приблизительно по 1647 тысяч рублей. Примем эти уезды за примерные. На указанной полосе между первой и второй укрепленной линией, т. е. между средней Окой и высотой Алатырь — Орел, в нынешних губерниях Рязанской, Тульской и Орловской со смежными частями соседних губерний в конце XVI в. можно насчитать до 26 уездов. Итак, в указанные 45 лет казна перевела на среднюю Оку и далее на юг в поместные усадьбы до 43 миллионов рублей (на наши деньги), а если взять в расчет заселявшиеся тогда же уезды за второй линией, в губерниях Курской, Тамбовской, Воронежской, Симбирской, то эту сумму можно увеличить по крайней мере еще наполовину. Из этого денежного фонда, столь значительного для тогдашнего московского бюджета, заокские помещики устрояли на диком поле свои усады с 20, 30, 60, 75, 80 десятинами усадебной земли, на которой сажали и обзаводили деревни пришлых крестьян из людей «неписьменных и нетяглых». Как дело хозяйственных, колонизаторских усилий помещиков, эти усады приобретали характер наследственных имений, обыкновенно целиком переходили ко вдовам с малолетними сыновьями своих устроителей, а если последние были убиты на службе, то и с мужниным денежным окладом; сын-недоросль по достижении служебного возраста обязан был с «поместья отцовы усады служба служить и мать кормить».

В этих заокских поместьях особенно явственно проявились две характерные черты поместной системы: решительное преобладание мелкого землевладения и стремление закрепить поземельные обязательства крестьян личной долговой зависимостью. Захребетник большого крестьянского двора, превращенный в самостоятельного дворовладельца посредством неоплатной барской ссуды, оказывался на степной нови в безвыходном положении. Поблизости не было крупных имений, ни церковных, ни боярских, владельцам которых выгодно было поддерживать крестьянское право выхода, перезывая к себе чужих крестьян; переселенца, задолжавшего мелкому помещику, выкупить было некому, а сойти «на поле», в степь, в «вольные казаки» не с чем по неимению оружия и навыка к нему. Можно думать, что в заокских помещичьих усадах раньше, чем где-либо, встретились условия, завязавшие первый узел крепостной неволи крестьян…

Излагая следствия поместной системы, я указал на затруднение, обнаружившееся в ее устроении уже к концу XVI в.: это — недостаток удобной для испомещения земли. Недостаток этот почувствовался с двух сторон. На степном юге, где государству нужно было особенно много военно-служилых людей, правительство располагало для их хозяйственного обеспечения обширными пространствами земли плодородной, но слабо заселенной, еще нуждавшейся в усиленном хозяйственном обзаведении. В центральных уездах земли, менее плодородные, были достаточно заселены и обзаведены, но их уже мало оставалось в распоряжении правительства. Здесь господствовало крупное вотчинное землевладение, боярское и церковное. В изучаемый нами период, когда устанавливалась поместная система, особенно успешно развивалось в Московской Руси землевладение монастырское, создавая государству своими успехами большие затруднения в деле обеспечения военно-служилого класса. Это привело московское правительство в столкновение с церковной иерархией: поднялся вопрос о церковных, собственно о монастырских, вотчинах. Но с этим вопросом, по его значению для государства только экономическим, аграрным, сплелось столько разнообразных интересов, политических, социальных, церковно-нравственных, даже богословских, что он разросся в целое государственное и церковное движение, которое внесло много оживления в жизнь Московской Руси, придало особый характер целому веку нашей истории. Потому это движение важно само по себе, независимо от своей связи с экономическими нуждами государства. Уклонение в сторону, на которое я решаюсь, несколько исправит пробелы нашего изучения. Доселе мы так настойчиво сосредоточивали наше внимание на фактах политических и экономических, что теперь, когда эти самые факты вовлекают нас в другие, более глубокие течения общественной жизни, нам трудно отказаться следовать за ними.

Приступая к изучению вопроса о монастырских вотчинах, прежде всего невольно спрашиваешь себя, как могло случиться, что общества людей, отрекавшихся от мира и всех его благ, явились у нас обладателями обширных земельных богатств, стеснявших государство. Условия такого земельного обогащения древнерусских монастырей выясняются в истории их распространения и устроения.

Распространение монастырей. Монашество появилось на Руси вместе с христианством. Митрополит Иларион, первый из русских посвященный в этот сан (в 1051 г.), вспоминая близкое к нему время водворения христианства при Владимире Святом, писал в одном из своих сочинений, что уже тогда «монастыреве на горах сташа». Какие именно монастыри разумел митрополит, сколько их было при князе Владимире и как они были устроены, это остается неизвестным. Письменные известия об отдельных монастырях появляются с княжения Ярослава I. Следя за распространением монастырей, приведенных в известность, замечаем, что первоначально они идут вслед за русско-христианской жизнью, а не ведут ее за собою, не вносят ее в пределы, дотоле ей чуждые. Потому в первые два века христианской жизни Руси мы встречаем наибольшее количество монастырей в центральной полосе тогдашней Русской земли по среднему и верхнему Днепру, по Ловати и Волхову, где наиболее сгущено было русское население и с наименьшими затруднениями распространялось христианство. Из 70 монастырей, известных до конца XII в., на эту полосу приходится до 50. Всего усерднее обзаводятся монастырями старейшие общественные центры, господствовавшие над концами древнего речного «пути из варяг в греки», Киев и Новгород; до конца XII в. в первом известно 15 монастырей, во втором — до 20; остальные рассеяны по второстепенным областным средоточиям южной и северной Руси, какими были Галич, Чернигов, Переяславль Русский, Смоленск, Полоцк, Ростов, Владимир на Клязьме и др. Почти все эти монастыри ютятся внутри городов или жмутся к стенам, не уходя от них далеко в степную или лесную глушь.