что есть повод задуматься о том, кому выгодна была смерть Дмитрия – Годунову или, например, Василию Шуйскому.
За семь лет, проведенных на царском троне, Годунову (он жил в 1552–1605 годах) было не до Коломенского. На Россию словно сошла Божья кара – неурожай, голод, мор до неузнаваемости изменили первоначальное восторженное отношение людей к царю Борису. Справиться с бедствием не помогли ни его щедрость (он велел задешево продавать хлеб из своих амбаров), ни раздача милостыни, ни затеянное по всей стране большое строительство. Вот тут-то и напомнили о себе противники Бориса, распространявшие слухи о том, что Дмитрий жив-здоров и только и ждет возможности вернуться в Кремль. Тень убиенного царевича словно поднималась над Россией, предрекая стране еще бо́льшие тяготы. Беда случилась и с династией Годуновых. Сын скоропостижного скончавшегося Бориса, шестнадцатилетний Федор Годунов не просидел на троне и двух месяцев, не успев даже примерить шапку Мономаха – до венчания на царство он просто не дожил. В тот день, когда 10 июня 1605 года его задушили стрельцы, к Москве во главе большого войска подходил свежий кандидат на престол – воскресший царевич Дмитрий Иванович.
Крепка вера русского человека в доброго и нового царя. Так же как когда-то Бориса Годунова, теперь уже Дмитрия Ивановича провозглашали желанным государем. Куда же должен был сперва заглянуть сын Ивана Грозного? Конечно, в родное село своего отца – Коломенское. Здесь его уже ждали с хлебом-солью. Дмитрий приехал в Коломенское из Серпухова, в богато украшенной карете, сопровождаемый большим эскортом (армия к тому времени уже перешла на его сторону).
В «Новом летописце» читаем: «О приходе Расстриги к Москве. Пошел тот Расстрига с Тулы и пришел в Серпухов, а из Серпухова пришел на реку Московку. Тут на реке Московке встретили его со всем царским чином, и [духовные] власти пришли, и всяких чинов люди. С Москвы же реки пошел к Москве, и пришел в село Коломенское и встал тут. День же был тогда прекрасен, многие же люди видели тут: над Москвою, над градом и над посадом, стояла тьма, кроме же города нигде не [было] видно. А из Коломенского же пошел Расстрига к Москве, из Москвы же его встретили чисто (честно. – А.В.) всякие люди, и с крестами его дожидались на Лобном месте».
Неподалеку от храма Вознесения раскинулся огромных размеров шатер, где было дано угощение присягнувшим царевичу боярам и воеводам. Не забыли и простой народ, пришедший поклониться. Царевич приказал кормить и поить людей за свой счет. А почему бы и нет? Ведь усадьба-то царская, значит, все в ней принадлежало новому властителю. С народом новый Дмитрий и правда был добрым, обещал поблажки и послабления. Долго молился он в храме Вознесения, расхваливая его как любимую церковь своего отца. Служил литургию в храме уроженец острова Крит патриарх Игнатий, которого таковым сделал сам Лжедмитрий. Впрочем, желающих услужить самозванцу в то время было немало.
Как пишет Конрад Буссов, немецкий наемник, служивший в России еще с 1601 года, из Серпухова царевич выехал 16 июня. В Москву же он с триумфом прибыл 20 июня. Следовательно, эти дни, между 16 и 20 июня 1605 года, Дмитрий провел в Коломенском, где и готовился показать себя Москве во всей красе: «Все было готово для въезда. Димитрий приказал знатнейшим князьям и боярам ехать справа и слева от себя, перед ним и за ним ехало на конях около 40 человек, и каждый из них был одет с такой же пышностью, как и сам царь. Своих фурьеров он выслал со всеми русскими вперед проследить, все ли в порядке и нет ли какой тайной пакости и т. п. Беспрестанно туда и сюда отправлял гонцов. Перед царем ехало на конях множество польских ратников в полном вооружении, в каждом звене по 20 человек, с трубами и литаврами. За царем и боярами тоже ехало столько же отрядов польских всадников, в том же боевом порядке и с такой же веселой музыкой, как и передние. Весь день, пока длился въезд, в Кремле звонили во все колокола, и во всем было такое великолепие, что на их лад лучше быть и не могло.
В тот день можно было видеть тысячи людей, многих отважных героев, большую пышность и роскошь. Длинные широкие улицы были так полны народу, что ни клочка земли не видать было. Крыши домов, а также колоколен и торговых рядов были так полны людьми, что издали казалось, что это роятся пчелы. Без числа было людей, вышедших поглазеть, на всех улицах и переулках, по которым проезжал Димитрий. Московиты падали перед ним ниц и говорили: “Дай господи, государь, тебе здоровья! Тот, кто сохранил тебя чудесным образом, да сохранит тебя и далее на всех твоих путях!”. “Ты – правда солнышко, воссиявшее на Руси”. Димитрий отвечал: “Дай бог здоровья также и моему народу, встаньте и молите за меня господа”».
Первым делом «солнышко» решило поклониться могилам предков. Не скрывая слез, царевич почти час провел в Архангельском соборе у могилы Ивана Грозного (останки Бориса Годунова из собора предусмотрительно удалили за неделю перед приездом Дмитрия). Проникновенной вышла и встреча с матерью, Марией Нагой, признавшей любимого сына. Далее все пошло как по маслу. Коронация с последующей раздачей подарков. Демократизация. Венчание с Мариной Мнишек.
За свое короткое правление Дмитрий запомнился москвичам как царь добрый и щедрый. И этим он никак не походил на своего свирепого отца. «Я дал обет Богу не проливать крови подданных и исполню его» – так сформулировал он главные принципы своей политики. Во всяком случае, царевич вел себя не как завоеватель или оккупант. Ходил по улицам, разговаривая с народом, интересовался житьем-бытьем. Повысил жалованье служивым людям, облегчил участь крестьян. Призывал торговать, а не воевать. Пытался привить либеральное отношение к другим религиям, разрешил свободный въезд и выезд за границу.
Что же касается проведения досуга, то здесь он не был оригиналом. Любил женщин, пиры, охоту. Вполне царские привычки. Объезжая подмосковные владения, заглядывал он и в Коломенское: «Он любил охоту, прогулки и состязания, у него должны были быть самые прекрасные соколы, а также лучшие собаки для травли и выслеживания, кроме того, большие английские псы, чтобы ходить на медведей. Однажды… в открытом поле, он отважился один пойти на огромного медведя, приказал, невзирая на возражения князей и бояр, выпустить медведя, верхом на коне напал на него
