В Смоленске дворянство изъявило готовность выставить двадцать тысяч ратников для земского ополчения.
11 июля государь приехал в Москву и был встречен с восторгом, здесь дворянство определило выставить 80000 ратников и пожертвовало до трех миллионов деньгами, а купечество - до десяти миллионов; вообще же Россия выставила добровольно до 320 000 ратников и пожертвовала не менее ста миллионов рублей.
Но добровольные пожертвования этим не ограничивались. "Пожалуйста, скажите, служивые, когда придет пора зажигать наши дома",- говорили крестьяне солдатам, готовясь при появлении неприятеля истреблять свои жилища.
7. Смоленск. Между тем кровь уже лилась на западе: 13, 14 и 15 июля у первой армии происходили битвы под Витебском, стоившие дорого обеим сторонам. Барклай отступил от Витебска по дороге к Смоленску. С другой стороны Багратион, выдержавши жестокий бой с маршалом Даву под Могилевом, двинулся также к Смоленску, и 21 июля оба главнокомандующих свиделись в этом городе. По соединении первой армии со второю предпринято было наступательное движение к Витебску, но едва сделано было несколько переходов, как узнали, что Наполеон стремится к Смоленску, чтоб овладеть им врасплох, зайти русскому войску в тыл, отрезать его и от Москвы, и от южных губерний, но русский отряд, бывший под начальством Неверовского, сдержал авангард французской армии при Красном и дал время корпусу Раевского занять Смоленск.
4 августа Раевский с 16000 отбил приступ двухсоттысячной неприятельской армии; Барклай положил отступать по Дорогобужской дороге, а для прикрытия этого отступления утомленные войска Раевского были сменены корпусом Дохтурова, который должен был оборонять Смоленск до последней крайности. 5 августа Дохтуров с Коновницыным и Неверовским отбил новый приступ, но Смоленск от страшной канонады, от пожара представлял груды развалин. Дохтуров оставил эти развалины и соединился с отступавшею армиею.
Наполеон занял Смоленск, где из 2250 домов уцелело только 350, улицы были завалены телами убитых и раненых. Наполеон увидал, что война в России не будет похожа на войны, которые он привык вести в других странах Европы; посредством пленного генерала Тучкова он попытался завязать сношения о мире, утверждал, что русские ему вовсе не враги, император Александра друг, что не стоит вести войны из-за кофе и сахара (из-за континентальной системы), что ничего не выйдет хорошего, когда он займет Москву, настоящую столицу России. Ответа ему не было, и он двинулся к Москве.
8. Кутузов. Барклай отступал, но не многие понимали необходимость этого отступления, большинство требовало битвы, кричали о предательстве.
Двое главнокомандующих сильно разнились во взгляде: Багратион резко порицал отступление, жаловался, что вся главная квартира наполнена немцами. Император Александр поручил обсуждение дела особому комитету, который решил, что необходимо назначить над всеми действующими армиями одного общего главнокомандующего, и выбор пал на шестидесятисемилетнего Михаила Илларионовича Кутузова.
Кутузов сделался известен при Екатерине: был отличен Румянцевым, любим Суворовым, отличился и как дипломат во время посольства своего в Константинополе, недавно прославился блистательным окончанием турецкой войны, был избран в предводители петербургского ополчения. Осторожность, скрытность, хитрость были главные черты в характере Кутузова. Весть о назначении нового полководца с русским именем была встречена с восторгом в войске и народе. 17 августа он приехал в Царево Займище, где находилась тогда главная квартира обеих армий. "Ну как можно отступать с такими молодцами!" - сказал Кутузов, поздоровавшись с почетным караулом. "Приехал Кутузов бить французов",- говорили солдаты; понесся слух, что огромный орел взвился над главнокомандующим, когда он объезжал лагерь; все ждали битвы, неприятель был недалеко, но на другой день вышел приказ - отступать.
9. Бородино. На этот раз отступили недалеко, остановились у Бородина, в 108 верстах от Москвы. Здесь 26 августа с небольшим сто тысяч русских вступили в бой со 130000-ою французскою армиею, на рассвете началось сражение, к вечеру, когда оно прекратилось, с обеих сторон выбыло из строя более 100000 человек. Ночью Кутузов удостоверился в страшном уроне, в невозможности продолжать на другой день битву, как хотел прежде, и отдал приказ отступать за Можайск, к Москве.
10. Оставление Москвы русскими и занятие ее французами. Половиною армии было пожертвовано при Бородине; теперь предстоял страшный вопрос:
жертвовать ли остальною половиною для Москвы или пожертвовать Москвою для спасения армии? Кутузов медлил решением этого вопроса. Находясь уже у Вяземки, в тридцати пяти верстах от Москвы, он писал к главнокомандующему столицы графу Растопчину, что намерен дать второе генеральное сражение у Москвы, и действительно разосланы были офицеры генерального штаба для приискания здесь выгодной оборонительной позиции. 1 сентября русская армия расположилась на биваках в двух верстах от Дорогомиловской заставы; на Поклонной горе на скамье сидел старый фельдмаршал, около него толпились генералы и толковали о невыгоде положения; вечером на военном совете, держанном в деревне Филях, в избе, где остановился Кутузов, решилась судьба Москвы: главнокомандующий велел отступать через столицу на Рязанскую дорогу.
Несмотря на ободрительные афишки Растопчина, Москва была покинута большею частию жителей; наиболее ценное казенное имущество, важнейшие дела из архивов были также вывезены. Оставшиеся жители надеялись, что Москву не сдадут без боя; 1 сентября, когда генералы совещались на Поклонной горе и на Филях, народ толпами стремился на Три горы, думая, что туда явится Растопчин и поведет его на французов, как обещал в своих афишках. Но Растопчин не явился; ночью с 1-го на 2-е число Кутузов дал ему знать о решении оставить Москву.
Начали спешить отправлением больных и раненых; пожарные трубы были вывезены; велено разбить бочки с вином на винном дворе, жечь на Москве-реке все барки с казенным и частным имуществом, истреблять комиссариатские запасы; несколько полицейских оставлены были в Москве, чтоб зажечь ее в разных местах.
2 сентября на рассвете начали проходить русские войска через Москву, за ними следом явились французы. "Так вот он наконец, этот славный город!"
- сказал Наполеон, увидавши Москву с Поклонной горы. Подъехав к Дорогомиловской заставе, Наполеон сошел с лошади и прохаживался взад и вперед, ожидая депутации.
Депутация не являлась; пришли несколько иностранцев и объявили, что Москва пуста. Переночевав в Дорогомиловской слободе, 3-го числа утром Наполеон переехал в Кремль и поместился во дворце. Но еще накануне начались пожары, и в ночь с 3-го на 4-е число пламя обхватило большую часть города, в полдень 4-го пожар вспыхнул в Кремле, и завоеватель с большим трудом выбрался за город и поместился в Петровском дворце.
В продолжение трех суток сгорело в Москве три четверти домов; большая часть церквей была разрушена либо разграблена. Почти все русские, оставшиеся в Москве, были обобраны до рубашки и лишены последней обуви. Многие из них питались кореньями из огородов или мокрою пшеницею, добытою из барок, севших на дно реки. Французы ели не вкуснее: у костров, сложенных из дорогой мебели, разорванных книг и картин, исколотых в щепы икон, кипели котлы, в которых варилась конина; по улицам валялись головы сахару, мешки с кофе, а хлеба почти ни у кого не было.
Покинутие Москвы жителями, сожжение ее озадачили Наполеона. Он оставался тот же, не потерял ничего из своих гениальных способностей, из своей энергии, но он видел себя в совершенно новой сфере, сбился с обычной дороги. Тщетно затрогивал он императора Александра предложениями о мире: ответа не было; тщетно грозился идти на Петербург: угрозы не действовали. Узнав о потере Москвы, император Александр сказал: "Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подписать стыд моего отечества и добрых подданных, пожертвования которых умею ценить".
11. Кутузов в Тарутине; партизаны и народная война. Но отдача Москвы была последнею тяжелою жертвою. В то время как пятинедельная стоянка французов в Москве при сильном грабеже во время пожара довершила беспорядки и неустройства, постепенно развивавшиеся в наполеоновской армии с первого шага ее в пределы России, Кутузов, выступив из Москвы по Рязанской дороге, свернул с нее на Калужскую. 20 сентября он вступил в лагерь при Тарутине за рекою Нарою, прикрыв Калугу, где находились большие склады съестных припасов, Тулу с ее оружейным заводом и обеспечив себе сообщение с южными областями империи. Партизанская война уже началась.
Еще когда русская армия шла к Бородину, гусарский полковник Давыдов предложил начать эту войну, столь выгодную при тогдашних обстоятельствах.
