Шарль Монтескье - Избранные произведения о духе законов

Закон Юстиниана, принимавший за один из поводов к разводу согласие мужа и жены на вступление в монастырь, не имел ничего общего с основными началами гражданского права. Развод следует признать в порядке вещей, если причины его кроются в таких препятствиях, которые нельзя было предвидеть до брака, но желание сохранить целомудрие можно было предвидеть, потому что оно заключено в нас самих. Этот закон покровительствует непостоянству в таком состоянии, которое по природе своей должно быть постоянным, он нарушает основное начало развода, которое терпит расторжение брака только в виду надежды на новый брак. Наконец, даже с точки зрения чисто религиозной он совершает заклание богу без жертвы.

Когда религия, воспрещающая многоженство, проникает в страну, где оно дозволено, то исключительно с точки зрения политической нельзя утверждать, что закон должен допустить принятие новой религии человеком, имеющим несколько жен, если только власти или муж не вознаградили их, возвратив им, тем или другим способом, их прежнее гражданское состояние, иначе они оказались бы в самом плачевном положении: они, которые повиновались только законам, лишились бы важнейших общественных преимуществ.

Суд инквизиции, учрежденный христианскими монахами на основании представления о суде над кающимися грешниками, противен всякому гражданскому порядку. Он вызвал против себя всеобщее негодование и уступил бы протесту, если бы сторонники его не воспользовались этим самым протестом в своих интересах.

Этот суд невыносим при всех образах правления. В монархиях он только создает доносчиков и изменников, в республиках плодит бесчестных людей, в деспотическом государстве является таким же разрушителем, как и само это государство.

Одно из злоупотреблений этого суда состоит в том, что из двух обвиняемых в одинаковых преступлениях тот, кто отрицает преступление, приговаривается к смерти, а тот, кто сознается в нем, избавляется от смертной казни. Это основано на монашеских понятиях, согласно которым несознающийся считается нераскаянным и осужденным грешником, а сознающийся — кающимся и спасенным. Но такое толкование не может быть применено к человеческому суду. Человеческое правосудие, которое смотрит на одни только поступки, располагает по отношению к людям лишь одним условием для оправдания — условием невинности. Божественное правосудие, которое читает мысли человека, имеет их два — условие невинности и условие раскаяния.

Во всех странах и во все времена мы встречаемся с вмешательством религии в брачные дела. Коль скоро известные отношения считались нечистыми или недозволенными, и в то же время были необходимы, приходилось прибегать к религии, чтобы в одних случаях их узаконить, а в других — отвергнуть. С другой стороны, необходимо было подчинить правилам гражданских законов брак, как такое человеческое действие, в котором общество заинтересовано более, чем в каком-либо другом.

Все, что касается существа брака, — его форма, способ его заключения, сообщаемое им плодородие, которое почитается у всех народов благословением, не всегда сопровождающим брак, но составляющим проявление особой, высшей благодати, — все это подлежит ведению религии.

Последствия брачного союза по отношению к имуществу, взаимные выгоды супругов, все, что имеет отношение к новой семье, к семье, из которой она вышла, и семье, которая должна от него произойти, — все это касается гражданских законов.

Так как одна из главнейших целей брака заключается в том, чтобы устранить всю неопределенность, связанную с незаконными сожительства-ми, то религия налагает на него свою печать, а гражданские законы присоединяют свою с целью окончательно, насколько это возможно, установить его подлинность. Таким образом, кроме тех условий, которых требует религия для установления действительности брака, гражданские законы могут со своей стороны требовать еще других.

Власть эту дает гражданским законам то обстоятельство, что сообщаемые ими признаки суть добавочные, а не противоречащие. Религиозный закон требует известных обрядов, гражданский закон — согласия родителей, таким образом, гражданский закон требует в этом отношении несколько больше, чем закон религиозный, но не требует ничего такого, что было бы противно этому последнему.

Отсюда следует, что разрешение вопроса — будет ли союз нерасторжимым или нет, принадлежит религиозному закону, потому что если бы религиозные законы постановили, что брачные узы нерасторжимы, а гражданские — что они могут быть расторгнуты, то получилось бы два противоречивых определения.

Иногда признаки, сообщаемые браку гражданскими законами, не являются абсолютно необходимыми. Сюда относятся постановления закона, которые вместо расторжения брака ограничиваются наказанием супругов.

У римлян законы Папия объявляли все воспрещенные ими браки незаконными и подвергали за них только наказаниям, сенатское же решение, состоявшееся по поводу речи императора Марка Антонина, отменило эти законы. Не стало ни браков, ни жен, ни приданого, ни мужей. Гражданский закон сообразуется с обстоятельствами, обращая внимание в одних случаях преимущественно на исправление зла, в других — на его предупреждение.

В деле воспрещения браков между родственниками весьма трудно определить с точностью ту границу, на которой прекращается действие законов природы и наступает действие гражданских законов. Для этого необходимо установить руководящие начала.

Брак сына с матерью ниспровергает всякий естественный порядок: сын должен питать безграничное почтение к матери, а жена к мужу, брак матери с сыном извратил бы естественное состояние обоих.

Кроме того, природа дала женщине способность иметь детей в более раннем возрасте, чем мужчине, по той же причине женщина теряет эту способность ранее мужчины. Если бы был дозволен брак между матерью и сыном, то почти всегда случалось бы, что мужчина сохранял бы еще способность служить продолжению рода, после того как женщина эту способность уже утратила.

Брак между отцом и дочерью также противоречит природе, хотя и в меньшей мере, ибо не представляет двух последних препятствий. Потому-то татары, которые могут жениться на дочерях, никогда не вступают в брак с матерями, как мы это видим в донесениях.

Всегда считалось естественным, чтобы родители наблюдали за целомудрием детей. Вместе с обязанностью устраивать будущее детей на родителей ложится обязанность сохранять их тело возможно совершенным, а их душу — наименее развращенной, т. е. делать все, что наиболее способствует возбуждению желаний и развитию нежности. В постоянной заботе об охранении нравов детей родители, естественно, должны удалять от них все, что может их развратить. Брак не есть развращение, возразят на это, конечно, но прежде вступления в брак надо уговаривать, надо заставить полюбить себя, пади обольстить. Вот это-то обольщение и должно было казаться отвратительным.

Явилась таким образом необходимость создать непреодолимую преграду между воспитывающими и воспитываемыми, избегать всякого рода развращения даже по законным побуждениям, почему родители и стараются удалять дочерей своих от общения и близкого знакомства с людьми, которые должны вступить с ними в брак.

Отвращение, вызываемое мыслью о кровосмешении между братом и сестрой, должно было произойти из того же источника. Достаточно со стороны отцов и матерей желания сохранить нравы детей и дома свои чистыми, чтобы побудить их поселить в детях страх ко всему, что ведет к сближению между двумя полами.

Запрещение браков между двоюродными братьями и сестрами того же происхождения. В первобытные времена, т. е. во времена священные, в те века, когда люди не знали роскоши, все детиоставались в доме и устраивались в нем, так как достаточно было очень малого дома для большого семейства. Дети двух братьев, или двоюродные братья, почитались всеми наравне с родными братьями и сами так смотрели друг на друга. Отвращение к браку между родными братьями и сестрами распространялось и на двоюродных братьев и сестер.