Как бы то ни было, но персональные перестановки не могли серьезно помочь делу. Не только в СССР, но и в зависимых от него государствах все больше ощущалась нужда в радикальных переменах. Совершенно неразрешимыми без таких перемен в самом сердце советской державы представлялись два кризиса — польский и афганский.
Если чехословацкий пример 1968 г. показывал, насколько опасными могут быть реформы, то польский кризис 1980–81 гг. ясно давал понять, насколько губительным может быть их отсутствие. В 1970-е гг. Герек в преувеличенной форме проводил типично советскую экономическую политику — обеспечение роста тяжелой промышленности с помощью импорта западных высоких технологий. Оплачивать их приходилось при помощи займов, и страна еще больше увязла в долгах, особенно во время кризиса цен на энергоносители 1973–74 гг. Он разразился в самый разгар польской программы индустриализации. В то же время промышленный рост основывался на малопродуктивном сельском хозяйстве. Малопродуктивность его не была вызвана колхозным строем (после реформы 1956 г. оно было, в основном, частным). Причина была в другом — как и в СССР, сельскохозяйственный сектор в целом имел пониженный, статус и страдал от недостатка капиталовложений. Чтобы недостатки сельскохозяйственного производства не приводили к чрезмерному повышению цен на продовольствие в городах, польское правительство — опять же подобно СССР — направляло туда гигантские субсидии, которые периодически начинали серьезно угрожать стабильности всей финансовой системы.
Польские рабочие не только сохранили, но и приумножили традиции 1956 г. — в этом и состоит радикальное отличие от Советского Союза. Были запрещены заводские комитеты, так что в кризисные моменты им приходилось защищать свои интересы иным, прямым способом. Например, когда правительство приходило к выводу, что продовольственные субсидии вышли из-под контроля, и их следует компенсировать повышением цен. В 1970 г. такое решение привело к рабочим протестам и демонстрациям, что и положило конец правлению Гомулки. В 1976 г. рабочие вновь бросили смелый вызов властям. Так, например, в Радоме они прошли от машиностроительного завода к зданиям, где размещались партийные учреждения, и подожгли их. Несколько рабочих ворвались в привилегированную номенклатурную столовую и захватили там недорогое и очень качественное мясо. Они вынесли его толпе, которая скандировала: “Красная буржуазия!”. В соответствии с общепринятой уже стратегией подавления рабочих волнений для начала власти удовлетворили их требования и остановили рост цен. Потом арестовали многих рабочих, некоторые из них были избиты.
Эти-то аресты и вызвали к жизни феномен, дотоле в социалистических странах неведомый. Для того, чтобы оказывать арестованным и подвергавшимся дурному обращению рабочим правовую и финансовую помощь, для организации борьбы за их освобождение и расследования беззаконий небольшая группа интеллектуалов, во главе которой встал Яцек Куронь, создала Комитет защиты рабочих (КОР). Эта организация в известном смысле последовала примеру советских диссидентов конца шестидесятых годов: они действовали так, как если бы Польша действительно была такой республикой, как это было записано в ее конституции. На этой основе они составляли воззвания, под которыми могли подписаться социалисты и либералы, католики и атеисты, националисты и интернационалисты. Куронь и его единомышленники отвергали всякую идеологию, поскольку та не столько объединяет, сколько разъединяет людей. Заключив устойчивый союз с рабочими, они пошли дальше советских диссидентов. Возможно, этому способствовало объединявшее их чувство принадлежности к польскому народу и Католической церкви.
Во всяком случае, именно это сотрудничество оказалось решающим фактором во время следующего кризиса. Летом 1980 г. правительство опять подняло цены на продовольствие. Рабочие верфи им. Ленина в Гданьске начали забастовку протеста против новых цен и увольнения популярного на верфях рабочего лидера. Вскоре они оказались в центре национального движения протеста, все участники которого получали из подпольных газет информацию о событиях во всех регионах Польши и разъяснения членов КОР относительно целей политической борьбы и ее тактики. В результате забастовщики расширили свои требования, и, когда правительство наконец согласилось пойти на переговоры, ему были предъявлены требования фундаментальных политических изменений: право создавать профсоюзы, свободные от партийного руководства и с правом на забастовки, отмену цензуры в печати и гарантированный допуск к средствам массовой информации всех социальных групп и религиозных ассоциаций. В Гданьске между правительством и рабочими, которых возглавлял электрик Лех Валенса, было подписано соглашение, где признавалась “руководящая роль партии”. Тем не менее оно привели к глубоким изменениям польской политической системы, поскольку не только рабочим, но и другим социальным группам было гарантировано право создавать свои организации и публично выражать свое мнение. “Солидарность”, новый свободный профсоюз, создание которого было санкционировано достигнутым соглашением, за две недели получил 3 миллиона новых членов и вскоре достиг своей максимальной численности в 9 миллионов. В то же время люди массами покидали коммунистическую партию. Крестьяне также проявили неожиданную способность к самоорганизации и потребовали права создать свою собственную “Солидарность” — позже они его добились.
Но в политике эта организация не могла играть решающую роль. Дело в том, что “Солидарность” была по-прежнему связана по рукам и ногам “руководящей ролью партии” и страхом перед угрозой советской оккупации. Этот парадокс поставил лидеров “Солидарности” в очень трудное положение: она обладала колоссальной негативной властью, но позитивной, необходимой для проведения эффективных реформ, у нее не было. Ей противостояли мало изменившиеся Коммунистическая партия и служба безопасности, которые рассчитывали восстановить “порядок” Как можно быстрее. Экономика уже до летних событий была в глубоком кризисе, и в результате волнений он усилился. Для того чтобы остановить дальнейший спад, партия и “Солидарность” должны были действовать в тесном сотрудничестве — но на это они решительно не были способны. Партия даже не предала гласности полную и откровенную информацию об экономическом положении страны. “Солидарность”, в свою очередь, не могла требовать жертв от рабочих, поскольку отношения, основанные на полном взаимном доверии, у нее с партией не сложились. В истории “Солидарности” это было время кризисов, зачастую провоцировавшихся местными партийными работниками или полицией. Нередки были забастовки и демонстрации, которые плохо организованные отделения “Солидарности” не могли предотвратить, даже если хотели этого.
В этих условиях “Солидарность” быстро сделалась чем-то большим, чем просто профсоюз: она стала своего рода вместилищем народных чаяний, что один западный журналист назвал “светским крестовым походом за национальное возрождение”. Ее роль в экономической жизни необходимым образом быстро вывела ее за пределы собственно экономики. Принятая на общенациональном конгрессе в сентябре 1981 г. программа “Солидарности” провозглашала:
“Мы думали не только о хлебе, масле и колбасе, но и о справедливости, демократии, правде, законности, человеческом достоинстве, и свободе совести, и восстановлении республики. Все самые простые ценности настолько утратили свою притягательность, что, не восстановив их, нечего было и думать об улучшении чего-либо. Экономический протест должен одновременно быть и социальным протестом, а социальный протест — моральным протестом”.
Результатом стал тупик, крушение надежд и продолжение «кризиса в экономике. Католическая церковь, которая считала, себя прежде всего ответственной за моральное состояние нации, попыталась наладить сотрудничество с Комитетом национального спасения, но из этого ничего не вышло. Что до партии, то за; десятилетия совершенно бесконтрольной власти она полностью I утратила способность работать с реальными общественными силами, раскрывавшими неприятные истины и имевшими возможность принимать решения. Таким образом, провозгласив свою “ведущую роль”, исполнять ее партия не могла. В этой пустоте и явился генерал Ярузельский. 13 декабря 1981 года он ввел военное положение, арестовал членов КОР и “интернировал” Лежа Валенсу. Генерал заявил, что страна находится на пороге гражданской войны. Но это утверждение совершенно не соответствовало действительности — все забастовки и демонстрации “Солидарности” были фактически ненасильственными, чего нельзя сказать о действиях правительства. Если “Солидарность” и совершала ошибки, то они состояли не в безрассудных действиях, а в чрезмерной осторожности. Возможно, непосредственным поводом к перевороту был откровенный призыв некоторых членов “Солидарности” провести общенациональные выборы, где люди смогли бы выбрать между партией и “Солидарностью”. Это можно было рассматривать как прямую угрозу “руководящей роли” партии. Генерал Ярузельский, который мало преуспел в качестве первого секретаря партии, решил укрепить власть с помощью Вооруженных сил, которые он также контролировал. Польша вернулась почти в то же самое состояние, в котором находилась в первые послевоенные годы, когда политическая жизнь была приостановлена и страной управляли солдаты и полицейские — только на сей раз оккупационной армией была своя, польская.
