В добавление к спешно предпринятым мерам, направленным на удовлетворение самых неотложных потребностей кампании 1690 года, Фазыл Мустафа-паша энергично взялся за решение проблемы, с которой правительство Османской империи сталкивалось на протяжении всего XVII столетия — возвращение людей на земли, прежде оставленные ими как правило по причине войн или бандитизма. Правительство действовало решительно и в некоторых случаях все же пыталось силой заставить их вернуться в свои дома после сорока лет отсутствия. Безземельным крестьянам также предлагались стимулы заселить покинутые земли, но в результате такой политики правительство добилось лишь частичного успеха. Фазыл Мустафа сосредоточил свои силы на том, что, по его мнению, должно было стать более эффективными способами заселения этих земель. Для этого он собирался использовать две специфические группы населения: кочевые племена (которых государство всегда надеялось сделать оседлыми) и христиан, которые жили в империи.
Переселение племен, традиционно ведущих кочевой образ жизни, было неотъемлемой частью османских завоеваний раннего периода, но было надолго забыто, когда на смену непреодолимому стремлению к экспансии пришла необходимость перейти к защите своих завоеваний. Теперь, когда далеко от линии фронта «для сельского хозяйства, благодаря переселению [принудительному] кочевых племен, вновь открылись разоренные и бесхозные земли», Фазыл Мустафа решил вернуться к старой политике для того, чтобы удовлетворить возникшие потребности. Уже в начале 1691 года были разосланы приказы о постоянном заселении курдскими и туркменскими племенами земель Малой Азии и территорий, лежавших еще дальше к востоку. Эти племена издавна кочевали со своими стадами между долинами и горными пастбищами и благодаря своей сезонной миграции имели некоторый опыт оседлой жизни. Эти племена освобождались от чрезмерного налогообложения в том случае, если они отказывались от своего кочевого образа жизни и начинали заниматься восстановлением сельскохозяйственного потенциала того района, куда их распределяли, и только пастухи (а не все племя) сопровождали стада на летние пастбища. На протяжении следующих лет племена принудительно переселяли в такие места, как излучина Евфрата в районе Урфа-Харран, земли, лежавшие между Искендеруном и Аданой, а также между Анкарой и Токатом, в излучине реки Кызыл-ирмак и в районе между Испартой и Денизли в юго-западной Малой Азии. Некоторое количество племен центральной Анатолии, которых обвиняли в убийствах и фабежах, были перемещены на Кипр и в сирийскую Ракку, где на них полагались как на передовую линию обороны от набегов бедуинов. Османское государство не находило никакого применения бедуинам, считая, что они немногим лучше неверных, поскольку они нападали на караванные пути, и в особенности на тот из них, по которому совершалось паломничество в Мекку. Профамма переселения оказалась неудачной: сопротивление племен проявлялось в том, что они поднимали восстания, особенно заметным было восстание 1697 года. Земли становились безлюдными так же быстро, как и заселялись. И дело было не только в том, что постоянное местожительство становилось непереносимой пыткой для людей, привыкших к свободе и ритму сезонных мифаций, но в том, что скудоумие чиновников находило практическое применение. Так, в некоторых местностях, избранных для заселения племенами, климат оказался слишком суровым, водоснабжение недостаточным, а почва непригодной для того, чтобы весь год заниматься сельским хозяйством. Короче говоря, это был плохо продуманный план, который не достиг своих целей, а неудача, которой закончилось столь фубое вмешательство в жизнь племен, продемонстрировала прозорливость тех, кто еще в середине XVI века настойчиво предупреждал чиновников уважать традиционные права тех племен провинции Багдад, среди которых им было поручено провести опрос.
Переселение христианского населения, которое бежало из своих деревень, оказалось более простой задачей. Разрешение строить и ремонтировать церкви являлось безвозмездным даром со стороны властей, а один из предложенных Фазыл Мустафа-пашой стимулов к переселению стал быстрым и положительным ответом на соответствующие просьбы из Анатолии и Румелии. Это был не первый и не последний случай, когда османские власти проявляли снисходительность к желанию христиан империи заново отстраивать свои церкви. Хотя для того, чтобы прояснить этот ворос, нужны более глубокие исследования, но и сейчас ясно то, что подобные просьбы весьма часто удовлетворялись во время войны или мятежа, когда люди были вынуждены бежать ради сохранения собственной жизни. Правительство надеялось на то, что восстановление церквей поможет вернуть христианские общины на покинутые земли и вновь сделать сельское хозяйство продуктивным (а значит, и налогооблагаемым).
Закон, введенный в 1688 году и впервые примененный в 1691-м, вносил изменения в тот принцип, на основании которого производились расчеты подушного налога с немусульман. Издавна этот налог взимался персонально с достигших совершеннолетия лиц мужского пола, но также его могли включить в местный налоговый сбор с деревни или города, а величина местного налога повсюду была разной, так как она зависела от доходов жителей. Местный налоговый сбор постепенно заменили подушным налогообложением, и хотя ставки налога время от времени пересматривались, этот пересмотр всегда отставал от реальности, и обязательства по выплате налога, размеры которого в последний раз были установлены еще в те времена, когда многочисленное население данной местности преуспевало, могли стать непомерной ношей для жителей истощенных войной населенных пунктов. Это несомненно оказало значительное влияние на усиление недовольства христианского населения деревень, расположенных на балканских территориях Османской империи, и стало причиной того, что оно бежало в контролируемые Габсбургами районы. Так расположенный на западном берегу Черного моря порт Варна лишился трети своего довоенного немусульманского населения, которое состояло приблизительно из 1300 семейств, и если бы в 1685 году не было проведено новое анкетирование, оставшимся немусульманам пришлось бы платить сумму налога, первоначально установленную для этих 1300 семейств. Хотя на практике сборщики налогов, наверное, оказались бы не в состоянии собрать налоги с потрепанных войной христианских общин.
Правительство Османской империи обнаружило, что сбор налогов сопряжен с невиданными прежде трудностями, и в 1688 году решило осуществить реформу системы налогообложения. Когда Фазыл Мустафа-паша пришел к власти, он энергично взялся за проведение этой реформы, и с 1691 года подушный налог был снова установлен отдельно для каждого совершеннолетнего лица мужского пола, а не для всей немусульманской общины. Размеры выплат устанавливались в зависимости от достатка налогоплательщика, и для всей империи были введены единые ставки налога. Должно быть, переход на новую систему в самый разгар войны вызвал неразбериху и проходил не слишком гладко. Эта проблема усугублялась тем фактом, что, поскольку люди, облагавшиеся этим налогом, хотели (и это вполне понятно) оплачивать его теми деньгами, которые были у них под рукой, вышел указ, что приниматься будут только османские золотые монеты и монеты из чистого серебра. Разумеется, распространились злоупотребления при оценке размеров нового налога и во время его сбора, но в последующие годы была произведена необходимая корректировка, и он продолжал приносить казне значительную часть ее доходов. За этой реформой постепенно вводилось более эффективное налогообложение, которое позволило государству получать больше денег от своих иудейских и христианских подданных. Это было оправдано тем, что тяжелая обязанность защищать государство легла на плечи мужчин-мусульман, и поскольку они страдали и гибли на войне, то от немусульман было бы вполне справедливо потребовать более значительных финансовых вкладов в дело защиты османских владений.
В 1691 году, испытывая некоторое беспокойство, Фазыл Мустафа-паша отбыл на фронт. Его тревожило то, что султан Сулейман II заболел водянкой и никто не надеялся, что он проживет хотя бы месяц. Но у Фазыла Мустафы был назначенный его помощником кузен Амджазаде Хусейн-паша, к тому же его должно было успокоить то, что недавно удалось раскрыть заговор высокопоставленных священослужителей, которые хотели сместить Сулеймана и снова возвести на трон Мехмеда IV. Более того, перед тем как 15 июня Фазыл Мустафа покинул Эдирне, он председательствовал на совещании государственных деятелей высокого ранга, согласившихся с тем, что брат Сулеймана, достигший зрелого возраста, Ахмед, обладает способностями, необходимыми для того, чтобы стать преемником султана, и что ни Мемеда (который за свои сорок лет царствования не принес империи ничего, кроме вреда), ни его сыновей, Мустафу и Ахмеда, которые, как они полагали, научились только «скакать вместе с ним как необузданные львы, есть и пить с ним, и заниматься войной и музыкой», не следует рассматривать как возможных претендентов на трон.
