В течение первых двух месяцев после смерти Максимилиана казалось, что соперники равны; но в конце концов деньги, которые Карл сумел получить в долг у крупных немецких банкирских домов — особенно у дома Фуггеров из Аусбурга, — оказались слишком серьезной силой. В последний момент папа Лев изменил решение; и 28 июня 1519 года во Франкфурте Карл был избран на трон своего деда. Для Франциска, который сам выплатил немалые суммы в золотых монетах, поражение стало серьезным ударом его личному и политическому авторитету. Однако противоборство на этом не закончилось. Первый этап, прошедший в канцеляриях Европы, был проигран. Теперь настало время следующего, судьба которого должна была решиться на поле боя.
Тем временем Венеция, в отличие от папы, осталась верна своему французскому союзнику. Со времени своего вступления на престол Франциск доказал, что является надежным другом Венеции; ведь главным образом ему она была обязана возвращением своих владений на материке. Республика была бессильна оказать ему существенную помощь в борьбе за императорскую корону, но не видела причин изменить свою политику только потому, что эта борьба окончилась неудачей. Поэтому, когда послы Карла V летом 1521 года обратились к ней с просьбой позволить имперской армии свободно пройти через ее владения, они получили вежливый, но твердый отказ. Договор Венеции с Францией не позволяет дать такое разрешение; республика только может надеяться, что его императорское величество согласится отправить своих воинов другой дорогой, так что она не будет вынуждена выказывать противодействие тем, с кем хотела бы жить в мире.
Этот ответ был одним из первых важных заявлений, сделанных Антонио Гримани, который 6 июня был избран семьдесят четвертым дожем Венеции после Леонардо Лоредано. Старый Леонардо не был блестящим правителем и не оказал особенно сильного влияния на судьбы Венеции, но его правление пришлось на самый тяжелый период ее истории, из перепетой которого она вышла практически невредимой; следовательно, в глазах своих подданных он неизбежно ассоциировался со спасением республики. Дож Лоредано скончался в возрасте восьмидесяти пяти лет, и его смерть искренне оплакивали, его похороны и погребальная процессия в церкви Санти Джованни э Паоло отличались даже большей величественностью и торжественностью, чем обычно; его надгробие, находящееся справа от алтаря, должно было быть великолепным — несмотря на то, что пришлось прождать еще полстолетия, прежде чем работы по его сооружению были окончательно завершены.
Надо сказать, избрание Антонио Гримани был необычным выбором. Начать с того, что ему было восемьдесят семь лет — старейший дож, которого когда-либо возводили на престол в Венеции; во-вторых, его репутация была крайне запятнана, когда в 1499 году, заслуженно или нет, он был обвинен из-за захвата Лепанто турками.[241] После трех лет изгнания в Далмации он нашел убежище в Риме, где кардинальская шапка его сына, купленная много лет назад за 30 000 дукатов, без сомнения, оказалась весьма полезной, благодаря этому Гримани получил доступ к папскому двору и возможность оказывать республике небольшие дипломатические услуги. Таким образом он постепенно снова вошел в милость и в 1509 году большинством голосов в Большом совете (1365 против 100) был призван обратно в Венецию и удостоен должности прокуратора собора Сан Марко, в качестве которого на свои личные средства организовал восстановление кампанилы, и именно при нем колокольня впервые приобрела зеленую пирамидальную крышу и, соответственно, свои нынешние формы.[242]
Однако настоящая причина избрания старого Антонио дожем, скорее всего, заключалась в очевидном желании сохранить поддержку весьма влиятельного в Риме кардинала. Меньше чем месяц назад папа заключил новый союз с императором, и хотя венецианцы не считали, что находятся в непосредственной опасности, с их стороны было бы глупостью в такой момент отважиться на противодействие своему наиболее ценному союзнику при папском дворе, которого многие довольно оптимистично рассматривали в качестве возможного преемника Льва X на престоле святого Петра.
К несчастью для Венеции, события развивались слишком быстро, чтобы она могла извлечь хоть какую-то выгоду из избрания Гримани. Ранней осенью 1521 года объединенная армия папы и императора выступила в поход. В отсутствие какого-либо сопротивления со стороны французов она легко прошла через Ломбардию, 19 ноября захватив Милан, а затем стремительно захватив подряд Лоди, Парму, Павию и Пьяченцу почти без единого выстрела. После этого 1 декабря 1521 года папа Лев X скончался от внезапной лихорадки, которой заболел, возвращаясь с охоты. Будучи флорентийцем и членом семейства Медичи, Лев всегда сохранял традиционную враждебность по отношению к Венеции: венецианцы в ответ от всей души его ненавидели, и новость о смерти папы весь город воспринял с восторгом. Сануто описывал это как «miraculosa е optime nuova» («чудесную добрую весть»); он писал, что праздник был такой, как если бы республика одержала великую победу или как если бы умер турецкий паша, так как Лев был погибелью христианства. Но веселье закончилось достаточно быстро, когда стало известно имя преемника: им стал не их соотечественник кардинал Доменико Гримани, как надеялись венецианцы, но человек, который не мог быть никем иным, как императорской марионеткой, — голландец Адриан Утрехтский, который был наставником императора и в то время даже являлся императорским наместником в Испании. Надежда появилась снова, когда в следующем году Адриан умер; но поводов для ликования стало еще меньше, когда последовавший в ноябре 1523 года конклав отдал голоса еще одному Медичи — двоюродному брату Льва X, Джулио, который принял имя Климента VII.
К тому времени дож Антонио Гримани тоже сошел со сцены — хотя успел дать своим подданным серьезный повод сожалеть, что они вообще его избрали. Это неудивительно, ведь он оказался нерешительным, медлительным и вскоре стал откровенно дряхлым. К сожалению, он также оказался упрямым, отказавшись от пожизненной пенсии в 2000 дукатов в год и пышных похорон, предложенных ему нетерпеливым сенатом в обмен на отказ от занимаемой должности. Единственным утешением было то, что, скорее всего, Гримани оставалось недолго; и весь город испытал чувство облегчения, когда 7 мая 1523 года венецианцы услышали, что он наконец испустил последний вздох. Он был похоронен как приличествовало его заслугам, в скромной церкви Сан Антонио ди Кастелло, которая почти три столетия спустя была разрушена Наполеоном, чтобы освободить место для общественных садов.[243]
Преемник Примани, Андреа Гритти, был значительно более впечатляющей фигурой. Высокий и красивый, он легко нес бремя своих шестидесяти восьми лет и похвалялся, что ни дня в жизни не болел. В молодости он сопровождал своего деда во время дипломатических миссий в Англию, Францию и Испанию, он свободно владел языками этих стран, а также латинским, греческим и турецким. Это последнее достижение было результатом затянувшегося пребывания в Константинополе, во время которого Гритти был арестован по обоснованному обвинению в шпионаже и заключен в тюрьму, избежав казни на колу только благодаря протекции визиря Ахмеда, своего близкого друга. Говорят тем не менее, что он был необыкновенно популярен как среди турок, так и среди европейской колонии, причем нескольких дам видели стоящими в слезах у ворот тюрьмы, когда Гритти туда вошел. Позднее он преуспел как на дипломатической, так и на военной службе — на гражданской должности — во время войны Камбрейской лиги. Он являлся действующим проведитором армии, когда 20 мая 1523 года его избрали дожем. Возможно, это удивительно ввиду его заслуг, но ему так и не удалось расположить к себе народ Венеции, который надеялся, что изберут его главного соперника, Антонио Трона, а потому толпа глухо и недружелюбно гудела: «Ум, ум, трум, трум», когда Гритти совершал церемониальный обход пьяццы Сан-Марко. Но ни тогда, ни потом его непопулярность не имела особого значения.
По-видимому, избиратели предпочли Андреа Гритти главным образом из-за его дипломатического опыта, поскольку его возвышение произошло в то время, когда республика была вовлечена в крайне деликатные переговоры с империей. Оказалось, что Карл V в качестве правителя очень отличался от своего деда — отличался не только богатством и огромностью владений, но характером и политическими устремлениями. «Господь поставил вас на путь, ведущий к всемирной монархии», — сказал его великий канцлер Меркурино де Гаттинара во время восшествия Карла на престол, и он никогда не забывал об этом. Дело было не в личном тщеславии императора, он полагал эту задачу священным долгом, исполнением божественного замысла, согласно которому христианский мир должен быть объединен политически и духовно под знаменем его империи. Тогда и только тогда христиане смогут изгнать вторгнувшихся неверных и, когда благополучно справятся с турками, направят объединенные силы против Мартина Лютера и его шайки еретиков.
