Он вдруг ощутил поднявшуюся в нем волну теплой радости, но заставил себя подавить ее, эту слепую, родную ему радость, и ответил кому-то другому, что Пушкин только потому смог написать и Моцарта и Сальери, что рядом с ним жил Кукольник, и купался в лучах славы, и государь любил его... Да, каждый человек рожден из "я" и "анти-я", ничего не попишешь. Пушкин умел быть Моцартом, но ведь смог примыслить Сальери.
И снова в нем родилась мысль, неподвластная ему, какая-то сторонняя и холодная: "Ты мог бы гениально поставить Бомарше, никто еще точно не умел прочесть образ Дона Базилио; во всех трактовках он стращал, играл порок, а надо все делать наоборот; Дон Базилио - обескоженная добродетель, искатель высшей правды; он разоблачает клевету, вскрывает ее механизм ко всеобщему сведению, предупреждает человечество об опасности..."
А что, верно, подумал Грущин. Но, к сожалению, в ближайшее обозримое будущее мне нет смысла ставить Бомарше, во всяком случае, пока жив Самсоньев...
Он скажет "да" шефу. Он обязательно скажет "да", потому что последние десять лет его преследовали неудачи и на телевидении, и в театре. Его постановки хвалили, но на них никто не ходил. Он потерял темп, а может, не понял стилистики нового времени. Оно очень сложно, наше время. Как у каждого времени, у него есть свои законы, которые станут понятны лишь потомкам. "Лицом к лицу - лица не увидать". Именно так. А Лену он любит, а ей тридцать четыре; он старше ее на сорок лет. Как это говорят, "ночная кукушка дневную перекукует"? Так, кажется. Он может куковать только днем. А этого Лене мало; чтобы удержать ее, он обязан вновь стать объектом общественного интереса. Памяти сострадают, привязаны лишь к живому. Афиши с его именем по всему городу - это живое, это привяжет к нему Лену, она человек деловой, у нее в мозгу компьютер, просчитывает на пять ходов вперед... Саня так бы себе не ответил, впрочем... Он бы наверняка пошел к Ботвиннику и дотошно его выспросил, на сколько ходов вперед думает большой мастер... А вот мне кажется, что просчитывают именно на пять ходов вперед. И я навяжу это мнение тем, кому хочу его навязать. Вот так-то...
Самсоньев, конечно, выдвинет какие-то условия, и я, в общем, чувствую, какими они будут, я подготовлю к разговору шефа. Саня после случившегося не станет звонить, узнавать, писать... Если бы речь шла о Митьке или Кочаряне, он бы, конечно, полез в драку. А за себя не станет... Да и потом он в углу... "Неужели творчество вам не дорого, но лишь тщеславие? Побольше б скромности, товарищ Писарев... Станиславский не думал об афише, когда создавал театр... Мейерхольд был счастлив тем, что мог ставить свои вещи и после того, как перестал быть главным режиссером... Для любого художника честь работать вместе с профессором Самсоньевым, разве нет? Он выпестовал вас, за ним знание, опыт, имя, наконец... Или вы не хотите работать с прославленным мастером сцены?"
Пусть поносит в себе обиду... Как я ее носил всю жизнь. Неотмщенную обиду. Пусть поворочается всю ночь напролет в кровати, пусть покусает костяшки пальцев, как я кусал... Ничего, если переживет, то поднимется еще на одну ступень... И сделает такое, что потрясет людей...
"И тебе это будет приятно?" - Он снова услыхал чужой голос.
Грущин отчего-то заставил себя усмехнуться; он потом так и не смог понять, зачем он понудил себя к этому, но он улыбнулся.
Ладно, а как на все это посмотрит Назаров? Он с завтрашнего дня в отпуску, радость, защита у дочки, поездка на юг и все такое прочее... Хорошо, а ежели шеф все-таки не станет подписывать без согласования с Назаровым? Писарев ведь был именно у Назарова, и тот дал добро театру... Надо проработать вопрос о "мелочах"... Верно говорят, мелочей нет... Тезис и антитезис... "Зачем, Кирилл Владимирович, идти с этим частным вопросом к большому шефу? Стоит ли вообще ворошить грязное белье? Обернется-то против нас, работа с кадрами и так далее... А Писарев будет рад, что к нему пришел его мастер, он обожает Самсоньева... А еще лучше дать дополнительную единицу для режиссера, это вообще гениально... Все соблюдено... Ради престижа нового дела во главе становится народный артист, лауреат, профессор, а режиссер Писарев... Театр публицистики, яркая современность, стоит ли подставлять большое новое дело? У Писарева множество завистников; слухи об этом несчастном колье не удержишь; не вода за плотиной - слухи, все равно пойдут, а если во главе стоит Самсоньев, то и дело с концом... Уверяю вас, Писарев будет по-настоящему рад такого рода решению шарады... Пройдет время, улягутся разговоры, которые неминуемы, можно будет пересмотреть афишу, да и Самсоньев не вечен... Стоп, про это не надо... Есть национальная корпоративность, есть классовая, но и возрастная тоже довольно сильна... Уверяю вас, Кирилл Владимирович, мы нашли оптимальный вариант, что ж по каждому пустяку согласовывать, в конце концов инициатива решает все". - "Судьба таланта не пустяк, товарищ Грущин, талантом надобно дорожить..." Может и так ответить, верно... "Видите ли, Кирилл Владимирович, Писарев в письме на имя товарища Назарова ставил вопрос о театре, и этот главный вопрос решен положительно. Смотрите, Писарев просил пять штатных единиц: главрежа, директора, дирижера, главного художника, механика... А мы даем ему дополнительную единицу режиссера. Можно, конечно, и подождать с приказом, время терпит, но, вы говорили, Назаров просил провести все за два дня, снова на нас все шишки посыплются. Поверьте мне, все-таки я вырос в театральной среде, предлагаемое решение - оптимально... Вспомните, наконец, кино... Посмотрите титры... Ученик - в качестве режиссера-постановщика, и отдельный титр для мастера, художественного руководителя... Ближайший друг Писарева, помню, Левон Кочарян был счастлив, когда известный режиссер согласился быть его художественным руководителем..." А потом можно подбросить на закуску: "Пригласите к себе Писарева, поговорите с ним начистоту". Ага, конечно же поежится, кому охота? И к Назарову идти не с руки; в конечном счете именно Кирилл Владимирович санкционировал начало работы Писарева, когда тот стал катать со своим табором по клубам и Дворцам культуры... "Ах, Кирилл Владимирович, Кирилл Владимирович, думаете, не найдутся и в нашем коллективе люди, которые с радостью бросят в нас камень: "Вы ж первыми поддержали опыты Писарева, когда тот начинал два года назад!" Еще как бросят! А чем мы с вами будем крыть?" Именно так, надо постоянно связывать его с собою, не бояться ответственности, да, виноват, промолчал, ибо хорошо знал грешки Писарева поры его юности, но какой талант безгрешен?! Это я, чиновник, должен быть на просвет чистеньким, а Писарев - человек особый, ищущий, на что-то приходилось закрывать глаза, да и потом меня бы не преминули упрекнуть в зависти, как-никак окончил театральный, в дипломе стоит "профессия- режиссер"... Нет, об этом не надо, начнет задавать вопросы, когда, где, у кого, с кем... Можно и дальше поднажать, что, мол, юного хирурга - надо уточнить кого - даже судили, дали два года, зарезал на столе больного, а потом Героем стал, академиком... Или Рамзин? Первый лауреат Государственной премии, а ведь был обвиняемым на процессе промпартии, искупил вину талантом своим... Нет, опасно, Кирилл Владимирович может сказать, что и Писарев искупил... Хотя есть ответ, там шахты или больница, здесь - театр... Нет, не надо, перебор во всем хуже, не только в картах... Впрочем, держать про запас надобно все, - кто знает, глядишь, пригодится, главное - оглоушить, вызвать растерянность, заставить прийти к решению подумать еще раз, пообождать...
В одиннадцать сорок Кирилл Владимирович позвонил Самсоньеву.
Тот репетицией со студийцами пожертвовал, звонка ждал... 6
...В бассейне "Москва" седьмой павильон сделался своего рода литературно-театральным клубом.
Два раза в неделю, по утрам, здесь собирались актеры театров и кино, плавали; однако большую часть времени проводили в парной, сгоняя лишний вес; мазались солью или медом и, чтобы не скучно было потеть, предавались беседам об искусстве.
Именно здесь-то и нашел Писарев своего друга.
- Знакомься, твой коллега из Питера, - сказал Степанов, кивнул на пепельноволосого гиганта с римским профилем. - Лаемся второй день, впору печатать коммюнике: "Переговоры проходят в духе сердечности и откровенности".
- Удалов. - Гигант протянул длинную ладонь.
- Писарев.
Степанов вздохнул, потянулся по-кошачьи, зевнул:
- Слушай, Удалов, а где ваш Пикассо?
- Он любит плавать, - ответил Удалов. - Соли разгоняет.
- Наш художник, - пояснил Степанов. - Он традиционалист, поэтому мы зовем его Пикассо. Ведь Пикассо был так же традиционалистом в своей манере, нет?
Писарев понял, что Степанов зол; он не ошибся.
- Мы спорим, Саня, - вздохнул Степанов. - Второй день спорим. Удалов, пригласим Писарева в арбитры?
- А я, честно говоря, не считаю себя поклонником манеры Александра Писарева, - ответил тот. - Меня интересует маленький человек в его каждодневных заботах; я, Дмитрий Юрьевич, Чехова чту.
