Как бы там ни было, обзор действий подразделений «Бранденбурга» летом 1941 года в СССР позволяет сделать следующие выводы по всей теме данной работы.
1. После 22 июня 1941 года на Восточном фронте в составе ударных войсковых группировок всех трех атаковавших СССР групп армий вермахта — «Север», «Центр» и «Юг» — действовало 8 рот «Бранденбурга», т. е. 1600–1800 человек. Специфика их боевого применения, нацеленного на первом этапе войны на захват и удержание стратегически важных дорожных объектов, делает сомнительными истории о якобы широком использовании «бранденбуржцев» в советских тылах для выведения из строя линий связи, совершения терактов против должностных лиц РККА, НКВД и НКГБ, региональных партийных и хозяйственных руководителей, провоцирования саботажа и паники на прифронтовых магистралях и т. п.
2. Анализ реальных диверсионных операций с участием «бранденбуржцев» дает основания полагать, что, нередко используя советскую военную униформу и соответствовавшие документы, преобладавшие среди «бранденбуржцев» этнические немцы в большинстве своем не бы ли знатоками русского языка и не проводили в советском тылу сколько-нибудь массовых и действенных разведывательных акций, действуя в составе штатных подразделений «Бранденбурга». Это не исключает вероятности того, что в первые месяцы войны «бранденбуржцы» прикомандировывались для силовой поддержки разведкоманд и «айнзатцгрупп», подчинявшихся фронтовым разведывательным и контрразведывательным штабам абвера «Валли-I» и «Валли-III».
3. История украинского батальона «Нахтигаль» и эстонской группы «Эрна» свидетельствует о том, что в первый период войны «бранденбуржцы» использовались как инструкторы и офицеры связи не только в ходе подготовки, но и боевого применения национальных коллаборационистских формирований, которые и тогда, и впоследствии выполняли с учетом своих реальных возможностей широкий спектр задач (от разведывательно-диверсионных до карательных), прямо поставленных немецким командованием либо санкционированных им. Представляется, что именно эти национальные формирования совершали летом 1941 года большинство несложных по исполнению и локальных по масштабам диверсионных акций в тылах Красной Армии, упоминаниями о которых изобилуют как мемуары военачальников и рядовых солдат, так и опубликованные документы советских органов НКВД — НКГБ, пограничных и внутренних войск.
…Следуя древней мудрости, согласно которой «все кошки ночью серы», диверсантов «Бранденбурга» образца лета 1941 года можно уподобить «черным кошкам», неотличимым в темноте от своих собратьев иных окрасов, которых, уже по другой пословице, очень трудно искать в темной комнате. Особенно если их там никогда и не было…
И. Старинов
Взрывы в Харькове
Наступало бабье лето. И под осенним солнцем Вяземские поля и перелески впрямь пестрели женскими косыночками и кофтами. Можно было в обеденный или предвечерний час и песню девичью услышать. Но редко. Очень редко. Не до песен было собранным на рытье окопов, эскарпов и контрэскарпов девчатам и солдатским женам.
Я провел под Вязьмой три дня. И оглянуться некогда было. Вдруг вызывают в штаб фронта: «Немедленно выезжайте в Москву». Приказ есть приказ. Я не мог даже попрощаться с товарищами-минерами. Вскоре пикап Шлегера уже вырвался на московское шоссе. «Зачем вызывают? — думал я — Нагоняй или новое задание?» Ничего радостного я не ждал. Осень сорок первого года не принесла радостей.
К исходу 27 сентября мы были в столице. Промелькнули Бородинский мост, тесная Смоленская площадь, Арбат, зазеленела листва Гоголевского бульвара. Вот и знакомые желтые стены второго дома Наркомата обороны. Смахнув пыль с сапог, одернув измятую гимнастерку, поднимаюсь прохладными лестничными маршами в привычно темноватый коридор. До чего же прочно и неизменно все в этом здании!
Генерал-майор Л. З. Котляр уже ждал меня. Невысокий, коротко стриженный, торопливо шагнул из-за большого дубового стола:
— Очень рад, что поспешили! Прошу!
Я полагал, что Котляр станет расспрашивать о действиях минеров, и уже прикидывал, что и как сказать ему. Но генерал-майор ни о чем расспрашивать не стал. Озабоченно потирая седеющий ежик волос, заговорил сам:
— Ваш вызов связан с некоторыми событиями и новыми планами Ставки… Обстановка на Юго-Западном вам известна?
Из сводок Совинформбюро я знал, что войска противника вплотную подошли к наспех восстановленному киевскому укрепрайону. Наши войска упорно, в кровопролитных боях отстаивают нашу святыню — мать городов русских…
Котляр вздохнул, догадавшись, о чем я думаю.
— Киев оставлен 19 сентября, — угрюмо сказал он. — Враг угрожает харьковскому промышленному району и Донбассу.
Огромная тяжесть придавила плечи. Киев оставлен?!
Голос генерал-майора Котляра звучал как из-за стены, услышанное не укладывалось в сознании:
— Четыре армии попали в тяжелое положение. Они с боями выходят из окружения. Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение содействовать войскам Юго-Западного фронта в обороне харьковского района массовыми минно-взрывными заграждениями[42].
Котляр сделал паузу и повторил:
— Ставка приняла решение содействовать войскам Юго-Западного фронта в обороне харьковского района массовыми минно-взрывными заграждениями. В случае продвижения противника надлежит заминировать и разрушить все объекты, имеющие военное значение…
«Все объекты»… И Котляр, и я — мы оба понимали, очень хорошо понимали, что это значит.
И генерал-майор почти ожесточенно закончил:
— Для этой цели создается специальная оперативно-инженерная группа. Ее начальником назначены вы, товарищ полковник.
Я встал со стула.
— Сидите! — остановил Котляр. — Берите бумагу и составляйте заявку на технику.
Придвинул бумагу, снова провел ладонью по волосам:
— Учтите, в вашем распоряжении всего одни сутки. Замахивайтесь только на то, что успеете получить…
Устало опустился в кресло, положил руку на телефон:
— А я сейчас доложу о вашем прибытии. Поедем в Ставку.
Я стал составлять заявку. Решил во что бы то ни стало добиться получения управляемых по радио мин, а также самых новых электрохимических взрывателей и замыкателей замедленного действия.
И вот мы едем по безлюдным улицам затемненной Москвы на прием в Ставку. В Ставке Верховного Главнокомандования нас принимал начальник Генерального штаба Красной Армии Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников.
Я не видел Шапошникова пять лет, с 1936 года. Уезжая в Испанию, я запомнил его подвижным, энергичным, жизнерадостным. На сей раз в глаза бросалась какая-то подавленность и крайняя усталость: маршал сутулился. Под покрасневшими глазами его лежали темно-синие тени. Пальцы часто, нервно постукивали по столу.
Понять состояние Шапошникова было нетрудно. Враг смыкал кольцо блокады вокруг Ленинграда, рвался к Одессе и Москве, только что захватил Киев, фашистские полчища наводнили Белоруссию. Положение на всех фронтах оставалось неимоверно трудным, а после того, что я услышал от Котляра, представилось еще более угрожающим.
Обрисовав обстановку, сложившуюся на Юго-Западном фронте, маршал поглядел мне в глаза:
— Операцию «Альберих» помните?
Конечно, я хорошо помнил эту операцию: в марте 1917 года, совершая вынужденный отход из Франции за так называемую «линию Зигфрида», кайзеровские войска в течение пяти недель проводили массовые разрушения и массовые минирования на площади около четырех тысяч квадратных километров. Военные историки считали операцию «Альберих» самой значительной по массовому разрушению и минированию.
— Так вот, — не отводя взгляда, продолжал Шапошников, — разрушать и минировать в районе Харькова придется на гораздо большей площади, а пяти недель для работы я гарантировать не могу. Действовать придется быстро, товарищ полковник. С собой вы возьмете группу командиров для укомплектования штаба оперативно-инженерной группы и в качестве инструкторов, а также необходимые минно-подрывные средства. Саперные части вам будут выделены командующим Юго-Западным фронтом.
И повернулся к генералу Котляру:
— Заявку подготовили?
— Заявка готова, — сказал Котляр, кивая на меня.
Я протянул исписанные листы. Шапошников взял их, умолк, углубившись в чтение. Я видел, как пальцы маршала берут карандаш.
— С запасом, голубчик, просите, — заметил маршал. — Вы же знаете, со средствами и силами плоховато!
Карандаш уже черкал по заявке.
— Ну ладно, утвердим в таком виде, — сказал Шапошников, ставя свою подпись.
Времени, чтобы рассмотреть поправки маршала, не оставалось: Шапошников уже встал.
— Собирайте людей, получайте мины, взрывчатку и немедленно выезжайте, — сказал он на прощание. — Вам теперь дорог каждый час. И помните: одного несчастного случая…
