Получается, геты и даки не только говорили на одном языке, но и поклонялись одному и тому же богу Салмоксису на протяжении многих веков. Культ этого языческого божества обслуживали жрецы, главный из которых при Буребисте занимал самое высокое положение. Вот что пишет Страбон о помощнике Буребисты Деценее: «В качестве помощника в обеспечении полного подчинения ему его племени у него был Деценей, мудрец, человек, который не только странствовал по Египту, но также досконально изучил некоторые знаменья, благодаря чему претендовал на знание воли богов. И в течение короткого времени он был возведён в ранг бога».[141]
И в принятии живым человеком божеского ранга можно увидеть эллинские черты. Вспомним Лисандра, которому «первому среди греков… стали воздвигать алтари и приносить жертвы как богу, и он был первым, в честь кого стали петь пэаны».[142]
Что ж, получается, Буребиста прекрасно понимал, что «политическая власть значительно укрепляется с помощью религии и при поддержке духовенства».[143]
Держава Буребисты стала незаурядным явлением в Карпато – Балканском регионе близ границ римских владений. Естественно, что она привлекла и привлекает внимание многих историков.[144] Современники же, особенно соседи грозного правителя, относились к нему с превеликим почтением. Об этом прямо свидетельствует надпись 48 г. до Р.Х. в городе Дионисополе в честь некоего Акорниона, возглавившего городское посольство в Арцидаву к Буребисте. В ней сказано: «Буребиста стал величайшим из фракийских царей, захвативших всю страну по ту и по сю сторону реки Дунай».[145]
Восхищение жителей Дионисополя фракийским царём было искренним: он пощадил их город. А вот ольвиополиты – те ни за что не стали бы славить Буребисту, безжалостно их город разорившего.
Буребиста попытался вмешаться и в римские дела. Он предложил союз Гнею Помпею Великому после его успеха в сражении с Цезарем при Диррахии. Проку, в прочем, от этого союза не было ни Помпею, ни Буребисте. Помпей был разгромлен при Фарсале, Буребиста же попал к Цезарю на заметку. Есть ряд свидетельств античных авторов, что победоносный диктатор Рима планировал до похода на парфян провести кампанию против гетов. Веллей Патеркул сообщает, что Цезарь вознамерился сделать Октавия, будущего Августа, своим соратником, замыслив войну с гетами и парфянами.[146] Светоний писал о намерении Цезаря «усмирить вторгшихся во Фракию и Понт дакийцев, а затем пойти войной на парфян через Малую Армению».[147] Но, как известно, кинжалы заговорщиков, воображавших, что убийством Цезаря они спасут агонизирующую республику, помешали грандиозным замыслам гениального Юлия. Да и судьба Буребисты оказалась схожей. Его сильная власть, похоже, устраивала далеко не всех гето – дакийских вождей. Во вспыхнувшей в конце 40 – ых гг. до Р.Х. смуте он погиб, и его держава, как часто бывало в истории в подобных случаях, развалилась.
Тем не менее, даки остались достаточно неспокойным соседом для римских владений. Более того, после завоевания Паннонии Тиберием Клавдием Нероном в 12 – 9 гг. до Р.Х. и ещё ранее – в 15 г. до Р.Х. – Реции, Винделика и Норика, где он действовал вместе со своим братом Друзом Старшим, а также созданием к югу от Нижнего Дуная новой римской провинции Мёзия, границы Империи шли по Дунаю от его истоков до устья. Значит, Рим и Дакийские племена стали теперь непосредственными соседями. Дунай – вовсе не непреодолимая преграда, что и доказали римлянам набеги на их владения дакского вождя Котизона, предпринятые им в 29–28 гг. до Р.Х. через замёрзшее русло Дуная. Август, похоже, хотел найти способ мирного сосуществования с воинственным соседом. По сообщению Светония, дочь правителя Рима Юлия была обручена «с гетским царём Котизоном, и тогда же сам Октавий за это просил себе в жёны царскую дочь».[148] Последнее сообщение представляется весьма странным, поскольку общеизвестно, сколь прочен был союз Октавиана – Августа с Ливией, матерью Тиберия. Впрочем, другое сообщение автора «Жизни двенадцати цезарей» говорит о том, что Август «положил конец набегам дакийцев, перебив трёх вождей их с огромным войском».[149] Победы эти над даками, очевидно, связаны с походами Гая Корнелия Лентула, Секста Элия Ката и Марка Виниция.[150]
Взаимоотношения Рима и дакийцев в I веке носят постоянный характер. Правда, при преемниках Августа и первых Флавиях они, судя по всему, не были особо активными и не приобретали сколь – либо острых форм. Из сообщения Иордана о некоем союзе гетов (даков) с римскими принцепсами, правившими до Домициана,[151] Ю. К. Колосовская делает вывод, что Рим поддерживал отношения с даками, выплачивая им денежные субсидии.[152] Вывод этот представляется достаточно обоснованным, поскольку это была обычная римская практика. Субсидии не были слишком разорительны, во – первых, а во – вторых, они позволяли привлекать одариваемые ими племена в качестве союзников, а также предотвращали, в основном, возможные набеги с их стороны.
В то же время римляне предприняли ряд мер, позволивших им укрепить своё положение на Среднем и Нижнем Дунае. Стоит вспомнить Мёзийскую и Паннонскую флотилии Веспасиана, обеспечившие римлянам контроль над обоими берегами Дуная. Получила распространение практика взятия заложников из знати задунайских племён. Здесь особо отличился наместник Паннонии Тампий Флавиан.[153]
Домициан, надо понимать, с целью экономии имперских финансов, субсидии дакам сократил. Экономия эта могла бы быть похвальной в случае неспособности даков, даже обиженых ею, Риму за это отомстить. Увы, Дакия к тому времени вновь являла собою царство, к войне очень даже способное. Под властью царя Диурпанея находились земли современных исторических областей Трансильвании, Баната и Олтении. Конечно, Дакия Диурпанея по территории сильно уступала гето – дакийскому объединению Буребисты, простиравшемуся от Среднего Дуная до низовий Южного Буга и от Западных Карпат (Бескидов) до Балканского хребта (Гема). Зато это царство было, пожалуй, более прочным, чем раннегосударственное образование. Дакия была замечательно богата золотыми и серебряными рудниками, железом. Там были обильные земледельческие угодья, в предгорьях и горных областях Карпат и внутри карпатского плато процветало пастушеское хозяйство. Имелись многочисленные города, правда, без укреплений, но в центре их находились небольшие, но крепко построенные и хорошо оснащённые цитадели. На скалах в Карпатах высились замки дакийской знати. С учётом исторической привычки северных фракийцев к военному делу царство Дакия было крепким орешком для любого внешнего противника. Даже для Римской империи.
Известно, что обиженые скупостью Домициана даки отказали Риму в помощи в его войне против германо – иранского союза племён: маркоманов, квадов и сарматов.[154] В дальнейшем дела пошли много хуже. Полчища даков ринулись к югу, во владения римлян.
К этому времени престарелый Диурпаней уступил власть своему молодому и очень энергичному племяннику Децебалу. Новый царь немедленно начал войну против Рима, возглавив вторжение за Дунай в провинцию Мёзия. Римляне оказались застигнутыми врасплох. Наместник Мёзии консуляр Оппий Сабин вышел на бой с вторгшимися варварами во главе V Македонского легиона, но потерпел жестокое поражение и сам погиб в бою. V Македонский легион в беспорядке отступил и понёс огромные потери. Децебал, разграбив провинцию и захватив тысячи пленных, никем не преследуемый, ушёл за Дунай. Таково было первое знакомство римлян с фракийским царём, довести которое до логического в таком противостоянии конца предстояло уже нашему герою.
Римляне теперь не могли не оценить опасные качества нового соседа. О таковых спустя столетие так написал Дион Кассий: «В это время у римлян началась и исключительно серьёзная война с даками, которыми правил Децебал, человек, обладавший в военном деле и познаниями незаурядными, и опытом изрядным, способный и напасть в самый удобный момент, и вовремя отступить, знаток засад и мастер открытого боя, умевший и победой воспользоваться разумно, и не терять голову при поражении… Вот почему он долго был достойным противником римлян».[155]
Анализируя характеристику Децебала, данную Дионом Кассием, нельзя не согласиться с А. В. Махлаюком, что ряд строк её напоминает слова Тита Ливия о Ганнибале.[156] К примеру: «Насколько он был силён, бросаясь в опасность, настолько же бывал осмотрителен в самой опасности».[157]
Дакия, конечно же, никак не могла равняться по военной мощи с Карфагеном времён подвигов Баркидов, да и Децебал всё же не был столь блистательным полководцем, как Ганнибал, но такая явно не случайная реминисценция как – никак показательна.
