Добровольческая армия, куда влился отряд полковника Дроздовского, прорвавшийся на Дон с боями из Румынии, разделилась на три пехотные, одну конную дивизии и одну конную кубанскую бригаду. В своей еще неистрепанной форме уходили в эти бои пехотинцы Партизанского полка. Ее сшили им в середине апреля женщины села Гуляй-Борисовка, и на Пасху молодые донские «партизаны» впервые надели обнову. Синий и белый цвета: традиционно молодежные, — отличали их погоны и фуражки. Корниловские ударники после гибели шефа полка Корнилова добавили на черные погоны белую выпушку и серебряную букву К. В этом новом добровольческом походе на Екатеринодар яро столкнулось ожесточение красных и белых. Бывшие офицеры, перешедшие к красным, знали, что пощады от однополчан по императорской армии не будет. На станции Тихорецкой, когда белые захватили штабной поезд, красный начштаба, бывший полковник, сначала застрелил свою жену, потом себя… А захваченным раненными добровольцам красные отрубали руки, ноги, вспарывали животы, резали языки, уши, выкалывали глаза; иногда обливали керосином и сжигали живьем. В бою под Белой Глиной дрозд овцы наткнулись на эти жертвы. Вывели всех пленных красноармейцев и расстреляли. Деникин вызвал к себе Дроздовского и строго указал на не- допустимость массовых расправ. В своих мемуарах Деникин отмечал:
"Нужно было время, нужна была большая внутренняя работа и психологический сдвиг, чтобы побороть звериное начало, овладевшее всеми — и красными, и белыми, и мирными русскими людьми. В Первом походе мы не брали пленных. Во Втором — брали тысячами. Позднее мы станем брать их десятками тысяч. Это явление будет результатом не только изменения масштаба борьбы, но и эволюции духа". В сражениях Второго кубанского похода добровольцы прославились своими лобовыми атаками в полный рост, без выстрелов, но наступать так приходилось больше из-за недостатка патронов. 15 августа 1918 года Добровольческая армия взяла Екатеринодар.
До обретения своей белогвардейской столицы в Екатеринодаре Добровольческая армия действительно была вроде "странствующих музыкантов", как ехидно обзывали ее на Дону приближенные атамана Краснова. После гибели в предыдущем неудачном екатеринодарском штурме Корнилова генерал Деникин занял его место в руководстве армии по неписаной тогда ее «конституции». Она разграничивала круг обязанностей и полномочий двух руководителей, что и перешло в новый тандем: Алексеев сохранил за собой общее политическое руководство, внешние отношения и финансы, а Деникин стал управлять и командовать непосредственно армией.
Такой порядок между этими двумя заслуженными генералами никогда не нарушался, и, как отмечал в своих "Очерках Русской Смуты" Деникин: "не было ни разу разговора о пределах нашей власти". Характер таких взаимоотношений и взаимное доверие во многом, конечно, определялись тем, что более молодой Антон Иванович никогда не забывал Михаила Васильевича в роли профессора Академии Генштаба, лекции по истории русского военного искусства которого он с упоением слушал. Их тандем в сравнении с предыдущим: Алексеев — Корнилов, — выигрывал и в обоюдном умении быть терпимыми в отличие от напористости покойного Корнилова. Деникин писал:
"Щепетильность в этом отношении генерала Алексеева была удивительна — даже во внешних проявлениях. Помню, в мае в Егорлыкской, куда мы приехали оба беседовать с войсками, состоялся смотр гарнизону. Несмотря на все мои просьбы, он не согласился принять парад, предоставив это мне и утверждая, что "власть и авторитет командующего не должны ничем умаляться". Я чувствовал себя не раз очень смущенным перед строем войск, когда старый и всеми уважаемый вождь ехал за мной. Кажется, только один раз, после взятия Екатеринодара, я убедил его принять парад дивизии Покровского, сказав, что я уже смотрел ее.
В то же время на всех заседаниях, конференциях, совещаниях по вопросам государственным, на всех общественных торжествах первое место бесспорно и неотъемлемо принадлежало Михаилу Васильевичу. В начале июня, перед выступлением моим в поход (Второй Кубанский — В.Ч.-Г.) генерал Алексеев переехал из Мечетинской в Новочеркасск и попал сразу в водоворот политической жизни Юга. Его присутствие там требовалось в интересах армии. Работая с утра до вечера, он вел сношения с союзниками, с политическими партиями и финансовыми кругами, налаживал, насколько мог, отношения с Доном и своим авторитетом и влиянием стремился привлечь отовсюду внимание и помощь к горячо любимой им маленькой армии". Алексеевская деятельность в Новочеркасске без Деникина, идущего в боях Второго Кубанского похода, привела, правда, и к определенному возвышению роли Михаила Васильевича. Там при Алексееве образовался военнополитический отдел, который возглавил полковник Генштаба Лисовой. Это подразделение выступило конкурирующей силой штабу Деникина, что видно из их несколько раздраженной переписки по незначительным вопросам. Дошло до того, что новочеркасский отдел Алексеева уведомил на страницах местной газеты "Вечернее время": уполномоченными представителями Добровольческой армии по формированию пополнений (начальники центров) являются только лица, снабженные собственноручными письменными полномочиями генерала Алексеева.
По этой публикации стали выглядеть самозванцами назначенные и руководимые Деникиным и его штабом начальники разбросанных по Украине и Дону центров и вербовочных бюро. Алексеевский отдел по инициативе честолюбивого полковника Лисового пошел дальше и газетно, "ввиду неправильного осведомления общества", разъяснил сущность добровольческой иерархии, впервые публично назвав генерала Алексеева Верховным руководителем Добровольческой армии. Деникин это в своих «Очерках» прокомментировал:
"Так как в моих глазах моральное главенство генерала Алексеева было и без того неоспоримым, то официальное сообщение не могло внести в жизнь армии каких-либо перемен, тем более, что практика «дуализма» осталась без ущерба. Мне казалось лишь несколько странным, что узнал я о новом положении из газет, а не непосредственно. Об этих эпизодах я никогда не поднимал разговора с генералом Алексеевым.
Все политические сношения, внутренние и внешние, вел генерал Алексеев, пересылая мне из Новочеркасска исчерпывающие сводки личных переговоров и подлинные доклады с мест. С большинством исходящих от него лично письменных сношений я ознакомился только впоследствии. Но то взаимное доверие, которое существовало между нами, вполне гарантировало, что ни одного важного шага, изменяющего позицию Добровольческой армии, не переговорив со мною, генерал Алексеев не предпримет. И я со спокойным сердцем мог вести армию в бой. С половины июля М.В. был опять при штабе армии — сначала в Тихорецкой, потом в Екатеринодаре, и личное общение наше устраняло возможность каких-либо трений, создаваемых извне.
Между прочим, и на Дону были попытки организации государственной власти и возглавления добровольческого движения, встретившие отпор со стороны генерала Алексеева: Родзянко совместно с проживавшими в Ростове и Новочеркасске общественными деятелями усиленно проводил идею созыва Верховного совета из членов всех четырех дум. Присылал гонцов и в мою ставку. Писал мне о необходимости "во что бы то ни стало осуществить (эту) идею", так как "в этом одном спасение России". Но при этом, к моему удивлению, ставил "непременным условием, чтобы М.В.Алексеев был абсолютно устранен из игры". Я отметил, что общее политическое руководство армией находится в руках М.В., к которому и следует обратиться по этому вопросу непосредственно… Алексеева я не посвятил в нашу переписку — и без того между ним и Родзянко существовали враждебные отношения".
Досаждала фигура Алексеева правым армейским силам, он был их мишенью как глава изменников государю в "революции генерал-адъютантов". Ему "самый благородный из крайне правых граф Келлер, рыцарь монархии и династии, человек прямой и чуждый интриги", как оценивал Келлера Деникин, писал:
"Верю, что Вам, Михаил Васильевич, тяжело признаться в своем заблуждении; но для пользы и спасения родины и для того, чтобы не дать немцам разрознить последнее, что у нас еще осталось, Вы обязаны на это пойти, покаяться откровенно и открыто в своей ошибке (которую я лично все же приписываю любви Вашей к России и отчаянию в возможности победоносно окончить войну) и объявить всенародно, что Вы идете за законного царя".
Более категоричен был Монархический союз "Наша Родина", действовавший в Киеве летом 1918 года во главе с боевым флотским капитаном, прославившимся в 1916 году при Трапезунде, герцогом Лейхтенбергским. Отсюда шла такая установка на Добровольческую армию (в пересказе В.В.Шульгина):
"Самой армии не трогать, а при случае подхваливать, но зато всемерно, всеми способами травить и дискредитировать руководителей армии. Для России и дела ее спасения опасны не большевики, а Добровольческая армия, пока во главе ее стоит Алексеев".
