* В качестве довода в пользу оттяжки арестов приводится один совсем смехотворный довод, мы приведем его и всё связанное с ним вкратце. Западу хотелось "раскрутить" связи Мэя в Лондоне, а по бумагам Гузенко выходило, что на 7 октября у Мэя была назначена встреча возле Британского музея. В книге подробно описаны условия встречи. Наружное наблюдение велось за квартирой Мэя и за местом встречи. Но Мэй не сдвинулся с места из своей квартиры, а у Британского музея, естественно, никто не появился. Неужели специалистам было неясно (и автору книги тоже), что даже если Мэя не успели бы предупредить, он все равно никого не нашел бы на месте встречи? Примеч. перев.
Кинг провел в Британии месяц, проведя многочисленные переговоры с членами кабинета министров и руководителями спецслужб. В какой-то момент он предложил больше не ждать, а схватить всех подозреваемых 18 октября. Но чем больше времени изучался этот вопрос, тем это более вырисовывался его в высшей степени политический характер, и решен он мог быть только на встрече западных лидеров. Она была назначена на середину ноября, и Кинг спокойно вернулся в Америку морем, а Эттли полетел прямо в Вашингтон.
Очевидно, что ни в одном официальном сообщении об этой встрече в Белом доме не было никакого упоминания о кризисе вокруг "Ворона". Нет никаких записей об этой истории ни в воспоминаниях Трумэна , ни Эттли, а в дневнике Кинга - полезном , несмотря на все его субъективные недостатки - как раз перед началом встречи начинается шестинедельный перерыв в записях. Но похоже, что на ней Эттли и Кинг представили согласованную англо-канадскую программу американскому президенту: одновременные аресты в Великобритании, Соединенных Штатах и Канаде; создание в Канаде специальной комиссия; официальный протест Канады России и требование, в частности, отзыва полковника Заботина.
Влиятельный и амбициозный глава ФБР Эдгар Гувер во всю склонял президента к жестким преследованиям, включая аресты и публичные разоблачения. Поэтому, возможно, наручники выдавались бы прямо на саммите, но была одна сложность. Элизабет Бентли, благовоспитанная выпускница Вассарского колледжа, которая в 30-х годах очутилась в Коммунистической партии США, выбрала этот момент, чтобы самой сдаться ФБР. Удивленный Эдгар Гувер теперь узнал, что во время войны она снабжала НКВД секретными данными из Министерства обороны США, ВВС, Организации военной промышленности и министерств финансов, сельского хозяйства и торговли, используя в качестве источников лиц, которые сочувствовали левым. В отличие от Гузенко, она не принесла с собой никаких документальных материалов. Все, что она могла, это пообещать, что расскажет всё. И мисс Бентли в самом деле было что рассказать, хотя это не наша тема (на процессе 1948 года Бентли была ключевым свидетелем; тогда были осуждены несколько высокопоставленных американских чиновников, среди которых был Гарри Декстер Уайт, замминистра финансов).
Настало и прошло Рождество 1945 года, и 1946 год, первый год мира, начался в обстановке подозрений по обеим сторонам Атлантики. Прошло четыре месяца после бегства Гузенко. Одна ключевая фигура уже исчезла со сцены. Полковник Заботин был вывезен под охраной из Оттавы, при этом канадские власти, при которых он был аккредитован, даже не были уведомлены. Его доставили в Нью-Йорк, где декабрьским вечером посажен на борт советского грузового судна "Александр Суворов". Никто на Западе определенно не знает, что случилось с этим полковником. Мэлком Макдональд вскоре после этого слышал, что полковник выпрыгнул за борт посреди океана, предпочтя смерть в глубинах камере МГБ. По другим сообщениям, Заботин достиг Москвы, но умер "от сердечной недостаточности" спустя четыре дня после прибытия. Так или иначе, ясно, что он заплатил своей жизнью за разоблачения шифровальщика.
В конце концов утечка в средства массовой информации ускорила действия западных лидеров. Вечером 3 февраля 1946 года неразборчивый в средствах, зачастую грубый, но весьма влиятельный американский комментатор Дрю Пирсон вышел в эфир со своей еженедельной программой и объявил, что ноябрьский визит Маккензи Кинга в Вашингтон был предпринят с целью предупредить американского президента о раскрытии широкомасштабной советской подрывной деятельности. Вначале обозреватель сделал вид, что он "не хотел бы сообщать" о происшедшем, но дальше вошел во вкус:
"Советский агент сдался некоторое время назад канадским властям и сознался в существовании гигантской русской шпионской сети в Соединенных Штатах и Канаде... У них были карты этой страны, которая соседствует с Сибирью. Но, возможно, ещё важнее то, что этот русский рассказал канадским властям о серии агентов, внедренных в американское и канадское правительства и работающих на Советы... Все это подтверждает убеждение части высокопоставленных американских чиновников, что небольшая группа милитаристски настроенных людей, стоящих у верхушки власти в России, явно полна решимости захватить не только Иран, Турцию и Балканы, но и, возможно, овладеть и другими районами мира".
О том, что Пирсону стало известно о деле Гузенко, знала кучка официальных лиц в Вашингтоне за три недели до его выхода в эфир с приведенной выше информацией. 10 января ФБР получило сообщения, что комментатор знает о Гузенко и Бентли больше, ему чем следовало бы знать. Возник вопрос: откуда утечка? После этого информатором Пирсона назвали сэра Уильяма Стивенсона - того самого человека, который стучал в дверь шифровальщика в ту самую ночь, когда он дрожал в страхе за свою жизнь.
Другим источником этой утечки мог быть сам Гувер. Мы уже знаем, что в ноябре он давил на президента, чтобы тот придал скандалу публичный характер и заставил русских уйти в оборону перед мировым общественным мнением. Но дело не только в психологическом эффекте. Глава ФБР в этот момент боролся за расширение собственной власти, пытаясь получить контроль над всей внешней разведывательной деятельностью, равно как и сохранить контроль над вопросами безопасности внутри страны. Эту борьбу он проиграет в следующем году, когда ЦРУ стало отдельной организацией, работающей за границей. Но в начале 1946 года этот вопрос ещё далек был от решения, и Гувер, это чувствовалось, возможно, снабжал Дрю Персона информацией об истории, которую он в любом случае хотел сделать гласной, чтобы переманить влиятельного вашингтонского комментатора на свою сторону. Безусловно, субъективный стиль утечки, включая подчеркивание необходимости срочных оперативных мер в различных зарубежных районах, точно отражал амбиции Гувера.
Разоблачение вызвало относительно небольшой интерес в обществе. Канадское посольство в Вашингтоне, например, получило только несколько вопросов по радио. От этого можно было легко отмахнуться прямым ответом, что оно никогда не комментирует сообщения мистера Пирсона. Но в мире западной политики и разведки смотрели на это иначе. Продолжая свои разоблачения, комментатор мог бы предупредить об опасности некоторых информаторов. В любом случае он мог крал представление у западных лидеров. И программа, согласованная между тремя этими лидерами в ноябре, была соответственно введена в действие.
Гузенко начал давать официальные показания в Королевской канадской конной полиции. Наконец, ранним утром 15 февраля были арестованы все 12 канадских подозреваемых и одна британка - Кэтлин Уилшер. Операция была назначена на 17-е, воскресенье, но убоялись, что кое-кто можен не вернуться домой после уикэнда. Из первой передачи Дрю Пирсона они получили прозрачный намек, что их ждут большие неприятности.
В тот же день в Лондоне к д-ру Мэю на службу явился полковник Бёрт и спросил его, известно ли ему "об утечке из Канады информации по атомной энергии". Чтобы усилить эффект, Мэя спросили, не сорвалась ли у него встреча "кое с кем в Лондоне". Мэй отрицал какие-либо нарушения со своей стороны и заверил Бёрта, что впервые слышит об утечке атомной информации и готов подписать письменное заявление о том, что он никогда не вступал в контакт ни с каким офицером русской разведки.
Спустя пять дней, когда ему представили более конкретные материалы из Оттавы, он внезапно поменял настрой и все тем же ровным тоном сообщил, что передал русским образцы урана. Он сделал так, поскольку считал, что Советский Союз "должен быть допущен к секрету". Надзор за ним усилился, но в тюрьму его заключили только 4 марта - в день, когда и в Канаде задержанным было предъявлено обвинение.
Услышав, что "Примула" признался, Маккензи Кинг сразу же подумал, что судить ученого надо на его родине, а не в Канаде, где преступление было. Кинг писал в своем дневнике 21 февраля 1945 года:
"Надо, чтобы не спихивали дело на канадцев. Когда его арестуют и будут судить, надо, чтобы стала ясной ответственность британцев, а это наверняка приведет и большой ответственности американцев".
