Так я обзавелся двумя небольшими противотанковыми орудиями, двумя крупнокалиберными пулеметами и походной кухней.
Совсем немного времени понадобилось мне, чтобы сколотить подразделение, состоявшее из ста двадцати конных уланов, восьмидесяти самокатчиков и нескольких пулеметных и артиллерийских расчетов.
На рассвете следующего дня я во главе своего нового подразделения отправился в путь с твердым намерением разыскать группу Андерса и бригаду. В одной из деревень, через которую мы проезжали, я наткнулся на Гробицкого.
Полковник вместе с поручиком Янке сидел в саду у одного из домишек. Увидев меня, он очень обрадовался, выбежал на дорогу, приветствуя издалека и крича; он думал, что немцы взяли меня под Гарволином в плен. …Как оказалось, бригада в тот момент состояла из трех офицеров: полковника Гробицкого, ротмистра Скорупки и поручика Янке, нескольких уланов, одной автомашины и пяти повозок. Следовательно, приведенный мною отряд являл собою в тех условиях небывалую силу, поистине недостижимую мечту командира бригады.
В тот же день я представлялся в штабе генерала Андерса, где от моих добрых друзей ротмистра Кучинского и поручика Кедача узнал много неприятных вещей. Они сообщили мне, что как будто есть приказ о движении к румынской или к венгерской границе и даже о переходе через нее, что правительство и Верховный Главнокомандующий покинули Варшаву и никто не владеет обстановкой. Говорили, что Андерс совершенно потерял голову, не хочет сражаться, а старается сторонкой, избегая всякой возможности встречи с противником, как можно быстрее пробраться в Венгрию. Говорили о том, что единственным человеком, который думает и работает за всех, является майор Адам Солтан, начальник штаба Андерса, и что если бы не он, то от всей группы и следа не осталось бы.
Проходили дни. Наша группировка продвигалась к югу. Примерно 21 сентября мы оказались в Грабовских лесах около Замосцья. Шли проселочными, глухими дорогами. Никто на нас не нападал. Противника не было видно, даже немецкие летчики оставили нас в покое.
Андерс приказал бросить весь обоз, все, что могло затруднить движение наших частей, даже походные кухни и повозки с боеприпасами. Солдат должен был взять с собой только то, что может унести на себе или увезти на своей лошади. Таким способом предполагалось укоротить отступающие колонны и облегчить переход через границу.
…Таково было состояние нашего духа и нашей организации, когда 22 или 23 сентября под Замосцьем нам преградили дорогу немцы. Части Андерса вынуждены были с боем пробиваться на Красныбруд.
Генерал вызвал меня и приказал продвигаться в нескольких километрах за ним, прикрывая его главные силы с тыла. Задача неясная, карт нет, и никаких больше уточнений к приказу.
…Я собрал солдат, разделил их на отделения и стал ждать, пока двинутся главные силы. Мы находились в лесу, который обстреливала немецкая артиллерия. Снаряды с глухим шумом падали в густые заросли, внося замешательство. Разрывались, ударяясь о деревья, но нам особого вреда не причиняли.
…Под вечер стрельба утихла, а ночью установилась полная тишина. Догнать своих я не мог. Всякая связь с ними прекратилась. Стало попадаться много всадников, едущих нам навстречу. От них я узнал, что группа перестала существовать, рассеявшись под Красныбрудом. Андерс хотел издать приказ о том, чтобы каждый солдат по своему усмотрению пробирался в Венгрию или Румынию, куда и он сам направлялся. Однако большинство людей в его частях предпочитали остаться в Польше. …Мы были измучены и голодны. 29-го вечером уничтожили все свои орудия и пулеметы. Я разбил солдат на мелкие группки, чтобы они без потерь смогли вернуться к себе домой».
Здесь я прерву Климковского, чтобы дополнить его рассказ рассказом на ту же тему сержанта Вацлава Пыха.
«В 1939 г. после нападения гитлеровской Германии на Польшу я находился в авиационной части, направлявшейся к границам Румынии. Под Замостьем я отделился от части и, собрав около 50 человек, направился в Грубешов в направлении СССР.
В начале нашего пути мы встретили нашего командирамайора Тарновского, который на вопрос, что нам делать и куда идти, ответил: «поцелуйте меня в ж… и проваливайте своей дорогой». После этого он также направился в сторону Румынии, оставив нас одних.
Мы перешли Буг при таком положении вещей: продовольствия не было, все офицеры убежали в направлении Залещик, и было необходимо следить за людьми, чтобы они не грабили гражданское население. Взяв на себя эту трудную задачу, я по дороге заходил в имения и там доставал продовольствие.
По дороге мы видели большие группы солдат без командиров, которые, будучи голодными, грабили местных жителей; проходили мимо усмиренных украинских поселений и часто попадавшихся пустых домов, из которых жители, опасаясь бродячих солдатских банд, бежали. Я слышал о нападениях украинцев на польских солдат, однако должен подчеркнуть, что на меня и мою группу не было нападений, благодаря, как предполагаю, дружественному отношению нашей группы к населению, которое мы встречали на своем пути.
Примерно 16.IХ.1939 г. мы добрались до Ковеля; там я увидел, что воинские части распущены, оружие роздано гражданскому населению, а солдаты освобождены от присяги командиром местного гарнизона.
18. IX.1939 г., если я не ошибаюсь, ночью в 01.00 советские войска вступили на станцию Ковель. По соглашению, те, кто хотел, — отошли за Буг, а те, кто хотел остаться в СССР, были направлены несколькими колоннами на восток. Я со своей группой был направлен во Владимир, где мы, сдав оружие, были посажены в вагоны и отправлены на сборный пункт в Шепетовке».
А теперь Климковский закончит свой рассказ о виденных им событиях Германо-польской войны.
«Мы уже знали, что Красная Армия вступила на территорию Польши. До нас доходили слухи, что наши части ею разоружаются и распускаются по домам.
В ночь с 29 на 30 сентября, помолившись и еще раз прочитав текст присяги, мы сердечно распрощались. Момент был торжественный, но печальный и мучительный.
…После нескольких дней странствий, не раз подсаживаясь на крестьянскую телегу, а иногда на советскую грузовую автомашину, 4 октября я добрался до Львова.
…Здесь же я узнал, что наш президент, Игнаци Мосьцицкий, Верховный Главнокомандующий маршал Рыдз-Смиглы и все правительство вместе с генералитетом оставили страну на произвол судьбы, спасая свои драгоценные особы…
…Во Львове тогда находилось больше шести тыс. офицеров. Часть из них должна была перейти границу и влиться в Польскую армию во Франции, часть намеревалась остаться в Польше. Поэтому необходимо было установить постоянную и надежную связь с Парижем и получить деньги на проведение акций в Польше.
…Неоднократно навещая Андерса в одном из львовских госпиталей, я узнал, что он, пробираясь с несколькими офицерами к венгерской границе в последние дни сентября, во время ночной перестрелки был дважды ранен. Сообщил об этом факте советским властям, попросив оказать помощь, и в результате оказался в госпитале во Львове. Он сам утверждал, что ему в госпитале хорошо, а представители советских властей относятся к нему доброжелательно и даже предлагали вступить в Красную Армию».
А. Дюков добавляет к этому рассказу то, что Климковскому, вероятно, не очень хотелось уточнять: согласно показаниям Андерса на допросах в НКВД, Андерс, бросив вверенные ему войска и пытаясь удрать в Венгрию с несколькими офицерами, был ранен во время стычки с милицией из украинского населения развалившейся Польши, — тех украинцев, о которых упоминает Пых. Наверное, и поэтому, формируя в 1941–1942 годах в СССР польскую армию, Андерс приказал не принимать в нее евреев, украинцев и белорусов — бывших граждан Польши.
Вот так выглядела эта война глазами участника, повторю: «Бригада буквально развалилась и рассыпалась…без каких-либо боев с немцами!»
А историки рассуждают о том, что молниеносные войны обязаны танковым клиньям. Какие клинья?! Вот свидетель, совершенно не заинтересованный в дегероизации польской армии, сообщает, что его бригада к девятому дню войны полностью развалилась, вообще не видя немцев!
Значит ли это, что польская армия была совершенно никчемной?
Ни в коем случае! Вы же видели, как ее в 1938 году оценивали в СССР: « Боевая подготовка армии в техническом и тактическом отношении довольно тщательная». Большая численность польской армии, передовые военные идеи, достаточно современного оружия (поляки, к примеру, даже экспортировали истребители польской конструкции) и …неплохой человеческий материал.
Выше я дал обширные цитаты из Стученко о том, как дрались советские кавалеристы. А вот польские.
