Весьма вероятно, что при переговорах с удалившиеся на Священную гору плебеями патриции сделали уступки относительно ager publicus. Но именно в то время Спурий Кассий был вторично избран консулом, и он, без сомнения, содействовал заключению мира. Так как сделанные тогда обещания были отложены потом в сторону, то, будучи избран консулом в третий раз, он, может быть, счел себя обязанным снова поднять это дело, чтобы исполнить долг справедливости в отношении народа. Став вразрез с корыстными интересами своего сословия, он не побоялся выступить с аграрным законом, содержание которого, по-видимому, было следующее: одна часть ager publicus отдается в собственность плебеям, другая остается в пользовании у патрициев, но с тем, чтобы они платили за это арендную пошлину.
Понятно, что патриции и сенат не были расположены согласиться на предложение Кассия; но, ввиду угрожающего настроения плебеев, сенат уступил, и закон был принят. Было решено составить комиссию из 10 старейших консуляров и возложить на нее обязанность привести новый закон в исполнение. Сенат, однако, уступил только для виду, чтобы на время успокоить народ; он ждал, что волны народного движения скоро снова улягутся, и тогда намеревался опять предать забвению неудобный закон. Но об устранении его нечего было и думать, пока был жив Кассий, его главный виновник, руководитель народного движения. Надо было отделаться от Кассия. Корыстолюбивые и себялюбивые патриции никогда не затруднялись в выборе средств, лишь бы цель могла быть достигнута. Едва Кассий сложил с себя консульскую власть, как патриции через посредство квесторов Кезона Фабия и Л. Валерия возвели на него вымышленные обвинения, будто он стремился к единодержавию и за это подлежит смертной казни. Обвинение было внесено в куриатские комиции, в народное собрание патрициев, ибо оба сословия имели каждое свое собственное судопроизводство. Кассий был приговорен к смерти. Квесторы низвергнули его с Тарпейской скалы. Его имущество было конфисковано и посвящено богине Церере, дом снесен, а место, на котором он стоял, оставлено пустым. Статуя, изображавшая бывшего консула, расплавлена. По другому известию, суд над Кассием производил его отец, в силу своего отцовского права, и когда убедился в его вине, то убил преступника в своем доме. Чтобы примирить оба эти известия, было сделано предположение, что смертный приговор над Кассием был произнесен куриями, но из уважения к семейству исполнение приговора было предоставлено отцу в стенах его дома. Трех сыновей Кассия оставили в живых, несмотря на существование древнего обычая наказывать и детей за преступления родителей.
Так великий и заслуженный человек пал жертвой своекорыстия патрициев, которые ради служения своим личным интересам и своей мести не побоялись совершить убийство невинного. Документально принятый закон не был приведен в исполнение сенатом и консулами и в следующие годы служил предметом ожесточенной борьбы между трибунами и патрицианскими властями; только лет двадцать спустя тяжкие войны с эквами и вольсками заставили 1лян отложить в сторону споры из-за владения землей, да еще через 10 лет (456 г. до P. X.) закон Ипилия предоставил плебеям Авентинскую равнину для постройки домов, они, по-видимому, отказались на долгое время от всяких других притязаний на общественную землю.
Время, непосредственно следовавшее за казнью Кассия было временем патрицианской реакции, так как с и стороны начали употребляться все средства для удержания в прежнем подчинении народа, стремившегося к освобождению, и особенно для воспрепятствования осуществлению Кассиева закона. В консулы избирали самых решительных и упорных противников плебеев и аграрного закона; так, в первые два года после смерти Кассия были избраны его оба обвинителя, а в течение первых семи лет избирался постоянно один из членов фамилии Фабиев, которая, по неизвестным нам причинам, сильнее всех восставала против аграрного закона. Чтобы лишить народное движение всякой силы, Фабии впутали государство, которому и без того уже приходилось воевать с эквами и вольсками, в новую войну с городом Вейями. Но так как передовое положение и могущество, приобретенные в это смутное время семейством Фабиев, возбудили зависть остальных патрицианских семейств, то Фабии совершенно разошлись со своим сословием и обратились к народу. Дело дошло даже до того, что обвинитель Кассия Кезон Фабий, будучи консулом в 479 г., требовал исполнения аграрного закона.
Раздор между Фабиями и патрициями принимал все более и более обширные размеры, и так как первые, вследствие вызванной ими войны, становившейся все опаснее и опаснее для Рима, увидели себя отданными в жертву обвинениям и нападениям патрициев, то они решились принять эту войну исключительно на себя, как частную войну их дома, и в количестве 306 человек в сопровождении своих клиентов (числом от 400 до 500) двинулись к ручью Кремера, недалеко от города Вейев, где основали крепость. Отсюда вели они войну с вейентинцами, пока наконец в 477 г. не погибли все вследствие внезапного нападения неприятеля Только один мальчик, остававшийся в Риме, пережил гибель своего семейства; по другому сказанию, в живых остался М. Фабий, бывший впоследствии, именно в 450 г., членом второго децемвирата, а во время гибели фамилии Фабиев находившийся уже в зрелых летах.
История Кориолана имеет по большей части легендарный характер. Но так как обыкновенный рассказ был принят позднейшим временем за действительную историю, но мы выберем из него самое главное и затем вкратце прибавим то, что по устранении всего легендарного может, по-видимому, быть принято за исторические факты.
Кней Марций, происходивший из знатного патрицианского рода, отличался уже в очень молодые годы храбростью и мужеством. Рассказывают, что он принимал участие в изгнании Тарквиния и отважно сражался в битве при Ретильском озере. Тут он на глазах диктатора Постумия защищал своим щитом одного упавшего около него гражданина и изрубил напавшего неприятеля. За это полководец наградил его дубовым венком, потому что такая награда следовала по закону всякому прикрывавшему щитом своего согражданина. С минуты получения этого отличия честолюбивый юноша начал стараться оправдывать ожидания, возлагавшиеся на него, и присоединял подвиг к подвигу, прибавлял добычу к добыче; не было сражения, из которого он возвратился бы домой без венка или почетного украшения. В том самом году, когда Спурий Кассий заключил союз с патинами (493 г. до P. X.), римляне под предводительством консула Постумия Коминия предприняли поход против вольсков из Анциума, завоевали латинские города Лонгулу и Полуску, находившиеся в то время в руках вольсков, и затем расположились лагерем перед городом Кориоли. Вольски из Анциума пришли на помощь городу и напали на римлян, между тем как с другой стороны была произведена вылазка жителями Кориоли. Но Марций, предводительствуя вверенным ему отрядом, отбросил их снова в город и сам вторгся туда вслед за обратившимися в бегство. Пламя, охватившее зажженные дома, вопли жен и детей дали знать остальной части римского войска, что Марций вторгся в город; она последовала за ним, заняла Кориоли и ограбила его, между тем как Марций с отрядом волонтеров немедленно поспешил к другой части римского войска, сошедшегося на бой с вольсками из Анциума. Он появился как раз в ту минуту, когда сражение должно было начаться, и занял здесь место впереди всех. Его неодолимой храбрости римляне и тут были обязаны победой. В награду за свои подвиги он получил от консула лошадь с великолепной сбруей и позволение выбрать себе из богатой добычи, состоявшей из золота, лошадей и людей, в десять раз больше того, что приходилось бы ему по дележу на равные части. Но Марций выбрал себе только одного пленника, которому он тут же дал свободу. Этот поступок вызвал всеобщее одобрение, и консул Коминий дал ему почетное имя Кориолан.
До сих пор мы видели Марция Кориолана только с хорошей стороны. Но в частной жизни он вел себя крайне гордо и надменно, в особенности относительно плебеев к которым он повсюду выказывал ненависть и презрение Для его аристократической гордости было невыносимо видеть, что эта грубая, созданная только для повиновения толпа осмелилась восстать против угнетений и удалением на Священную гору вынудить у патрициев установления должности трибунов. В следовавший за завоеванием Кориоли год он явился кандидатом на должность консула. Его военные заслуги, правда, давали ему право на такой почет, но его гордое, резкое поведение во время баллотирования так оттолкнуло от него народ, который и без того ненавидел и боялся его, что избрание не состоялось. Эту неудачу Кориолан принял как тяжелую обиду, и патрицианская молодежь, смотревшая на него как на своего вождя, старалась еще более раздуть его негодование. Он ил отомстить народу. Как раз в этом году разразился сильный голод, от которого жестоко страдал бедный класс ›да. Чтобы облегчить бедствие, сенат закупил хлеб в разных местностях Италии, а один сицилийский тиран, расположенный к римлянам, прислал им в подарок большое количество пшеницы. Народ надеялся на дешевую продажу хлеба или даже на бесплатную раздачу его. Но когда в сенате начались совещания о способе отпуска хлеба народу Кориолан произнес резкую речь, напомнил дерзкое неповиновение плебеев закону и требовал, чтобы хлеб продавали не иначе как по тем же высоким ценам, какие существовали на него до тех пор; если же – говорил Кориолан – плебеи хотят установления низких цен, то пусть откажутся от вынужденных ими прав и согласятся на уничтожение трибунской должности. Когда речь Кориолана сделалась известной народу, оказавшемуся перед курией, он пришел в такую ярость, непременно убил бы оратора при выходе его из курии если бы трибуны не потребовали его к ответу перед лицом плебейской общины. Гнев народа улегся; каждый смотрел на себя как на будущего судью над жизнью и смертью своего врага. В промежуток времени между этим днем и днем суда патриции употребляли все средства, чтобы изменить настроение народа угрозами, просьбами и обещаниями, и им действительно удалось склонить на сторону Кориолана довольно значительную часть плебеев. Кориолан снова испортил все дело своей неукротимой надменностью, насмешками и язвительными речами, которые он позволил себе относительно трибунов и суда. Так как он не явился лично на суд, то состоялось новое решение подвергнуть его пожизненному изгнанию. Кориолан отправился к вольскам, произнося угрозы обществу и полный мрачных мыслей о мщении. В городе вольсков, Анциуме, жил знатный человек Туллий, который, благодаря своему богатству и мужеству, пользовался царским почетом. Кориолан знал, что Туллий ненавидел его больше, чем вех остальных римлян, потому что они часто во время войны мерились своими силами. В дом этого-то человека явился однажды вечером изгнанник Марций и, не узнанный никем, с закрытой головой, безмолвно сел у очага. Туллий, позванный прислугой, с недоумением смотревшей на странного незнакомца, спросил этого последнего, кто он и зачем пришел. Тогда Марций открыл лицо и протянул врагу римлян руку на совместную борьбу с ненавистным городом. Туллий с радостью оказал гостеприимство своему недавнему неприятелю, и оба стали обдумывать средства снова поднять вольсков на войну с Римом, так как вольски, ослабленные несколькими поражениями и моровой язвой, не задолго до того заключили с римлянами двухлетнее перемирие.
