Однако же он пошёл в палатку поужинать, потому что целый день ничего не ел. Но между тем как Алексей был еще в палатке и закусывал, воины его, тайно вышедши за стан, убежали. Когда ему было донесено, что все войско его убежало и остался он один с немногими, – он потребовал коня и хотел помочь делу – остановить бежавших. Но вместо коня едва нашли мула, на которого он сел и поспешил к выходу, чтобы занять его и удержать внутри стана, по крайней мере, оставшихся. Однако же почти все уже успели уйти. Тогда вышел и сам он, турки же, узнав о бегстве ромеев, быстро и в большом числе поспешили в погоню за ними, – и Алексей был бы взят в плен, если бы не Феодот, о котором мы сказали выше.
Услышав топот коней, и поняв, что на них несется множество турок, он уговорил его свернуть несколько с дороги. Уклонившиеся в сторону и укрывшись в одном лесистом месте, они пробыли там, пока не прошло турецкое скопление; потом оттуда отправились по направлению к Дидимовой горе. Но, на этом пути встретившись с турками и испытав их нападение, они рассеялись и, так как была ночь, то и после не могли собраться в одно место, но каждый бежал куда попало. Тогда доблестный Алексей, оставшись один, достиг подошвы Дидимовой горы, и, так как мул его устал и не мог далее идти, он сошёл с него и пошёл на гору пешком и в латах, которых, по юношеской ревности, снять не хотел. К тому же один случай, живо сохранившийся в его памяти, как говорил он сам, не позволил ему сделать это: «Я слышал, – говорит, – как отец мой смеялся над одним воином, сложившим свое оружие» – вот почему, и идя пешком, не снимал он лат. Удивительно, что и при большом кровотечении из носа с первой минуты, как начал идти пешком, всю ночь, он и не снимал оружия, и не останавливался на дороге, пока не дошёл до городка в Гавадонии.
7. Когда же пришёл сюда Алексей, все туземцы сбежались к нему и, видя, что плащ его покрыт кровавыми пятнами, вздыхали и плакали. Слух о его прибытии дошёл до городских начальников, и они, явившись к нему, взяли его к себе и приняли с великой честью и радушием, доставили приличное такому лицу одеяние и всячески старались успокоить утомленное тело юноши, по своему обычаю принесли ему и зеркало, чтобы он посмотрелся. Но, увидев зеркало, Алексей улыбнулся и тем изумил их. «Мужчинам, а тем более воинам, – говорил он, – не свойственно смотреться в зеркало; это прилично только женщинам, заботящимся о том, чтобы нравиться своим мужьям. Украшение воина – оружие и жизнь простая и чуждая неги». Услышав такие слова от юноши, они дивились его умеренности и мудрости. Погостив у них три дня, Алексей со своими приближенными, которые уже собрались к нему, пошёл по направлению к Анкире; потому что один из воинов, пощаженных битвой, на расспросы Алексея о брате, назвал ему местечко, в котором будто бы жил убежавший от преследования Исаак. Считая это известие справедливым, он спешил увидеться с братом. Но этот вестник ушёл, а Алексей дорогой удостоверился, что брат его в плену.
Обманувшись в своих надеждах, он печалился, скорбел, вздыхал и плакал, – однако же, не переставал продолжать свой путь.
8. Находясь в Анкире, Алексей всюду разослал людей для сбора более полных сведений о брате, и от них услышал, сколько тысяч золота хотят за выкуп его брата те, у которых он содержался.
Получив эти сведения, он не стал много горевать и поспешил в царственный город, чтобы там достать денег и выкупить брата. В короткое время собрав нужную сумму, он снова отправился в Анкиру и, чтобы скорее достичь этого города, ехал по целым дням, захватывая и большую часть ночи. К Анкире приехал он поздно вечером и, найдя городские ворота запертыми, просил, чтобы их отворили. Но в крепости боялись, не из врагов ли кто хитрит, ибо турки еще недалеко стояли лагерем, – и потому требовали сказать кто они. Спутники Алексея тотчас же сказали, кто он, – и спрашивавшим это известие, по особенному случаю, доставило тогда удовольствие, – да и не столько тогда, но и теперь (при воспоминании). Между тем как Алексей Комнин ездил (в столицу), чтобы собрать выкуп за брата, Исаак, боясь, что вдали от ромейских пределов ему труднее будет избавиться от плена, послал по окружным городам известие, что он в плену и что варвары требуют за него выкуп, и просил прислать ему, сколько кто может, прежде чем они удалятся от ромейских границ, обещаясь присланное возвратить с процентами.
Многие из людей достаточных доставили ему деньги, и он отдал выкуп, а взамен недостающего оставил заложников и, освобожденный, отправился в митрополию Галатии, Анкиру.
И так случилось, что оба брата прибыли в город в один день. Исаак, придя прежде, отдыхал в одном помещении, находившемся над воротами. Сам он запер ворота и ключи держал у себя. Услышав же за воротами голос брата, вскочил с постели и, взяв ключи, побежал к воротам, отворил их и всех впустил в город. Изумленный столь неожиданной встречей (потому что ничего не знал об этом), Алексей соскочил с лошади и, заключив брата в объятия, поцеловал его. В большой радости взошли они наверх и, тогда как один, ничего не евший целый день, ужинал, другой рассказывал, что потерпел он в плену. Таким образом, ужин их приправлен был и радостью, и слезами.
9. Дав себе и лошадям трехдневный отдых и узнав, что турки находятся далеко от ромейских пределов, они поднялись оттуда и поехали в царственный город. Переправившись через реку Сангарию, они двинулись к Никомидии и когда проезжали через местечко, называемое Дектой, некто из близких к ним встретил их и пригласил в свой дом немного отдохнуть. Склонившись на приглашение этого человека, они заехали к нему и, сойдя с лошадей, поднялись в горницу. Там отдыхали они, а хозяин готовил обед, весьма довольный тем, что принимает таких гостей. Тогда как это происходило, случилось, что той стороной проезжало около двухсот вышедших для фуражировки турок, которые спешили далее, вовсе не заботясь о том, что здесь проходят ромеи.
Один, бывший на своей пашне земледелец, увидев их и думая, что они принадлежат к свите приглашенных гостей, позвал их и обещал им показать великого доместика, турки поехали и, узнав, что в этом местечке действительно гостит доместик с немногими людьми, поспешно окружили его жилье и заняли все выходы, грабить же не решались, боясь тех, кто находился внутри. Как только находившимся в доме сделалось известным это происшествие, более мужественные и бодрые вооружились, другие, – особенно разнородная и наемная толпа, – думали о бегстве, а тем, которые превосходили других рослостью тела и прежде много гордились перед войском, казалось лучше – отнюдь не схватываться с врагами, но бросить оружие и добровольно отдаться варварам, взяв с них клятву, что они с той минуты удержатся от убийств. При этом последнем мнении поднялся большой шум: одни одобряли его, а другие колебались. Тогда Алексей, успокоив волнение начал говорить им следующее:
10. «Мне кажется, мужи, что, не попытавшись побороться с врагами, отдать самих себя в рабство на явную беду – значит обличить в себе трусость и быть исполненными всякого неразумия. Я думаю, что этого никогда не делали не только благородные ромейские мужчины, но даже благородные и рассудительные женщины. Ведь, кроме того, что в плену нам придётся терпеть бедствия, мы таким поступком погасим даже сострадание к себе людей и лишимся похвал в будущем. Люди, мужественно сразившиеся и получившие смерть, достойную своего мужества, вызывают сожаление граждан простого звания, бывают прославляемы гражданами мудрыми и ублажаются от всех: а сами себя предавшие в рабство или в опасность не заслуживают никакого извинения и дают право всем почитать себя людьми низкими. Нам нужно иметь в виду то, чтобы или жить хорошо, или хорошо умереть: в этом теперь наше дело. Если вы мне сколько-нибудь верите, то у кого осталось рукопашное оружие, тот возьми его, – и станем у выхода, а у кого есть лук и стрелы, тот иди на кровлю. Все же рабочие и не умеющие сражаться, да и те, кто хотя и из военных, [91] но не имеют лошадей, пусть садятся на мулов и становятся позади нас. Потом находящиеся наверху пусть бросают в неприятелей стрелы, а мы, отворив ворота, [92] устремимся на них со всей быстротой коней. Когда враги отбегут и станут вдали от выходов, тогда находящиеся наверху пусть сойдут и, сев на лошадей, выступят и соединятся с прочими.
