Так что танцы абсолютно здесь ни при чем. Накопилась усталость, стрессовые ситуации».
Единственное, что наводит на некоторые подозрения, — это эпитет «злополучный» перед словом «концерт». Может быть, и в самом деле что-то тогда случилось…
Как бы то ни было, все же у меня нет стопроцентной уверенности, что память Ельцина тут не подвела. Если бы тогда в Ростове у него в самом деле произошел очередной инфаркт, он был бы там же и госпитализирован на какой-то, хотя бы минимальный, срок. Однако на следующий день после обеда он как ни в чем не бывало вылетел в Москву.
По-видимому, все это время президент чувствовал себя настолько плохо, что все эти напасти — предынфарктное состояние, инфаркт, выход из него (как говорят медики, реабилитация) — слились в его сознании в один сплошной кошмар — кошмар пребывания между жизнью и смертью…
Последний, пятый, инфаркт у Ельцина случился аккурат за неделю до второго тура — 26 июня. Читаем в его воспоминаниях:
«Приехал с работы на дачу около 17 часов. День был напряженный, тяжелый. Я прошел по холлу несколько шагов. Сел в кресло. Решил, что отдохну немного прямо здесь, а потом уже поднимусь на второй этаж, переоденусь.
И вдруг — странное очень чувство — как будто тебя взяли под мышки и понесли. Кто-то большой, сильный. Боли еще не было, был вот этот потусторонний страх. Только что я был здесь, а теперь уже там… Есть это чувство столкновения с иным, с другой реальностью, о которой мы ничего не знаем. Все-таки есть…
И тут же врезала боль. Огромная, сильнейшая боль. Слава Богу, совсем рядом оказался дежурный врач Анатолий Григорьев. Он мгновенно понял, что со мной произошло. И начал вводить именно те медикаменты, которые необходимы при сердечном приступе. Практически через несколько минут. Положили меня прямо тут, в этой же комнате. Перенесли кровать, подключили необходимую аппаратуру. На моих женщин было страшно смотреть, так они перепугались. Наверное, вид у меня был… хуже не придумаешь.
А я думал: «Господи, почему мне так не везет! Ведь уже второй тур, остались считанные дни!» На следующий день огромным усилием воли заставил себя сесть. И опять говорил только об одном: «Почему, почему именно сейчас!»…»
Главное — не допустить утечки
Ситуация в самом деле складывалась сверхкритическая. 27 июня Анатолий Чубайс и Татьяна Дьяченко встретились в избирательном штабе, чтобы обсудить, что делать. Всю программу встреч, поездок, различных акций с участием Ельцина пришлось отменить. Придумали благовидное объяснение: дескать, президент уверен в победе, а потому меняет тактику.
Особый акцент сделан на том, чтобы ни в коем случае не допустить утечки информации о президентской болезни.
На 28-е у Ельцина была намечена встреча с Лебедем. Он решил ее не отменять — встреча имела принципиальное значение.
«…Из обычной гостиной, куда теперь перенесли мою кровать, устроили что-то вроде рабочего кабинета. Оператор (наш, кремлевский) долго мудрил, чтобы ничего лишнего в кадре не было, особенно рояля, который по традиции всегда тут стоял, и, само собой, кровати (как всегда в таких случаях, готовилась протокольная съемка. — О.М.). Медицинскую аппаратуру чем-то накрыли. Наина умоляла об одном: «Боря! Только не вставай! Сиди в кресле! Тебе нельзя вставать!» Но я не выдержал и заставил усилием воли себя встать, здороваясь с гостем.
Лебедь был очень доволен встречей. Ему сказали, что я простудился, он лишних вопросов не задавал…»
30 июня, как уже говорилось, было опубликовано интервью президента «Интерфаксу». Первый вопрос — прямо «в десятку»:
«До выборов осталось три дня. Вся страна с волнением ждет результатов. Ваш соперник ежедневно проводит брифинги, постоянно на виду. Вы же предпочитаете не мелькать на широкой публике в последние предвыборные дни. Чем это объясняется? Чем вы заняты в эти дни?»
Если «без дураков», ответ должен бы быть примерно таким: «Дорогой друг, чем я занят в последние предвыборные дни? Лежу в постели, глотаю таблетки, подставляю задницу под уколы… И молю Бога, чтобы выкарабкаться с того света…» Однако в опубликованном варианте президент, разумеется, «отвечал» совсем по-другому — бодро и духоподъемно:
«Каждый день работаю со своим избирательным штабом, веду консультации с союзниками, переговоры по составу и структуре будущего правительства, контролирую исполнение своих указов, встречаюсь с руководителями регионов, с председателем правительства, очень много работаю с журналистами — записал несколько десятков теле- и радиоинтервью региональным СМИ. Даже голос сильно «посадил». А по поводу моего соперника — у него одна тактика, у меня — другая. Он каждый день выступает с пресс-конференциями и делает упор на яростную антиельцинскую пропаганду. Я же занимаюсь конкретными делами. И вообще, я считаю, что за политика, который является действующим президентом, говорят его дела…»
Опровергают «слухи»
Естественно, несмотря на все старания ельцинских приближенных, слухи, что президент серьезно нездоров, начали потихоньку расползаться. Многих, в частности, насторожило, что Всероссийское совещание работников сельского хозяйства в Кремлевском Дворце съездов 28 июня открыл Черномырдин, а не Ельцин. Премьер лишь зачитал обращение президента к участникам совещания.
Ельцинская команда не жалела сил, чтобы опровергнуть эти слухи, погасить волну. 28-го же июня Сергей Филатов заявил корреспонденту РИА «Новости», что президент «находится в полном здравии» и планирует обратиться по телевидению к избирателям, «как только восстановится голос (вот опять про голос. — О.М.)»
Голос у Ельцина «восстановился» быстро. Его обращение состоялось 1 июля. В этот же день Сергей Филатов вновь выступил (на этот раз в беседе с корреспондентом ИТАР-ТАСС) с категорическим отрицанием, что президента поразил серьезный недуг. В качестве доказательства он привел как раз это самое телевыступление Ельцина и его встречу с Черномырдиным: способен ли, дескать, на такое человек, пораженный тяжелой болезнью?
А вот как в действительности, по воспоминаниям помощников президента, происходила запись обращения и встреча Ельцина с Черномырдиным:
«Текст был максимально сокращен и упрощен. Но главное даже не в этом. Существенно была изменена, если так можно сказать, и сама процедура записи. Обычно перед началом съемки Президент просто приходил в комнату, где все это происходило, несколько минут шли необходимые приготовления… Если Ельцин был в хорошем расположении духа, отпускал шутки, беседовал с телевизионщиками, а затем начиналась съемка. После нее, немного поговорив, а часто и сфотографировавшись на память, он уходил.
Запись Обращения накануне второго тура была иной… Какая-то напряженность буквально висела в воздухе. В определенный момент последовало распоряжение, чтобы все, кто готовил запись, вышли из комнаты. Через какое-то время их пригласили обратно. В кресле перед телекамерой недвижимо сидел мертвенно-бледный Ельцин. Дали команду записывать. Из последних сил Президент зачитал короткое Обращение к гражданам страны, призвав прийти на избирательные участки. Затем в комнату вошел Черномырдин, подсел к Ельцину, телекамера на минуту взяла новый план и запечатлела беседу Президента с премьер-министром. После записи всех присутствующих вновь попросили выйти. Подавленным от всего увиденного телевизионщикам сказали, что можно собирать аппаратуру».
2 июля уже сам Черномырдин через РИА «Новости» опроверг слухи о сердечном приступе, «который якобы, по утверждению некоторых СМИ», был у Бориса Ельцина.
Допустимо ли было дезинформировать людей, врать по столь важному вопросу — о здоровье главы государства? В какой-нибудь благополучной европейской, североамериканской стране и разговора об этом не могло возникнуть — недопустимо! С Россией, в ее тогдашнем состоянии, все не так ясно. Ельцин:
«Конечно, я и мои помощники ходили по лезвию бритвы: позволительно ли было скрывать такую информацию от общества? Но я до сих пор уверен в том, что отдавать победу Зюганову или переносить выборы было бы во много раз большим, наихудшим злом».
Хождение по хрупкому льду
Мой вопрос к Анатолию Чубайсу (разговор происходит в январе 2006 года):
— У вас не вызывало тревогу состояние здоровья Ельцина? Как мы теперь знаем — да и тогда это было видно, просто по телевизору, — чувствовал он себя исключительно скверно. Вы и ваши коллеги, я думаю, должны были ощущать себя людьми, ходящими по тонкому-тонкому, хрупкому-хрупкому льду: развязка может наступить в любой момент, может быть — в самый решающий момент. Не так ли?
Ответ довольно неожиданный.
— Я бы сказал так, — говорит Чубайс. — Всегда, когда я видел Бориса Николаевича во время избирательной кампании, он был в адекватной форме.
